Курс «Агада»   |   Программа «Лимудим»   |   Образов. центр   |  Метод. кабинет   | Гл.страница
x
x

4.3. Углубленный анализ

Трудности, которые мы испытываем, столкнувшись с талмудическим текстом, во многом связаны с его жанровой неопределенностью. Жанровая принадлежность текста является одной из важнейших составляющих восприятия современного читателя. В Талмуде же очень сложно провести разграничение между различными жанрами. Так, в нашем фрагменте трудно провести границу между агадой и ѓалахой.

Начало, казалось бы, представляет собой чисто ѓалахическую дискуссию:

«Когда в вечерние часы читаем Шма? С того часа, когда коѓаним идут есть приношения, и до конца первой стражи. Таково мнение раби Элиэзера...

До конца первой стражи? Если он полагал, что ночь состоит из трех страж, нужно было сказать, что читаем Шма до четырех часов ночи. Если же он полагал, что ночь состоит из четырех страж, нужно было сказать - до трех часов ночи...»

Но далее Гемара почти незаметно совершает резкий переход.

«Конечно, раби Элиэзер делил ночь на три стражи. Но все это, чтобы сказать нам, что есть стражи и на Небесах, и на земле. Раби Элиэзер говорит: «На три стражи делится каждая ночь, и во время каждой из страж сидит и рычит, словно лев, Святой, благословен Он. Сказано: “Г-сподь с высоты рычит и с жилища святости Своей подаст глас; рыком рычит о Храме Своем...” И вот знак: первая стража - кричит осел, вторая - лают псы, третья стража - младенец сосет материнскую грудь и шепчется женщина с мужем своим».

Это новое высказывание раби Элиэзера, приведенное для того, чтобы уточнить его мнение о времени чтения Шма, неожиданно привносит в обсуждение философско-теологическую тему. Деление ночи на стражи не есть результат произвольного договора между людьми и не исчерпывается отражением неких природных явлений, но связано с универсальным космическим порядком, охватывающим не только земную действительность, но и горний мир. Вдобавок оказывается, что во время каждой из страж сам Всевышний сокрушается о разрушенном Храме. Ночь обретает символическое значение - изгнание народа Израиля со Святой земли. Иной смысл приобретает понятие времени: ночь осмысливается как историческое время галута[34]. Соответственно, утро в этом контексте становится символом избавления (геулы), а утреннее чтение Шма - провозвестием этого избавления.

Естественно предположить, что и деление ночи на три стражи заключает в себе символическое значение. И не случайно Маѓарал из Праги[35], комментируя наш фрагмент, пишет: «Галут походит на ночь... И так же, как ночь делится на три стражи, галут делится на три части...» Далее он поясняет, что изгнание народа Израиля состоит из трех этапов: первый характеризуется тяжким материальным гнетом (символ - осел), второй - стремлением к физическому уничтожению евреев (символ - собачий лай), третий - униженностью еврейского народа и потерей им творческих способностей (символы - женщина, находящаяся во власти мужа, и младенец, сосущий материнскую грудь).

В свете этого символического прочтения иначе выглядят и вопрос о временных границах чтения Шма и, казалось бы, чисто ѓалахическая дискуссия на эту тему. Спор об окончании времени чтения Шма может быть осмыслен как спор о времени окончания галута или о том, каким ему быть.

Следующее далее высказывание Рава как бы дополняет сказанное раби Элиэзером, который ничего не говорил о том, какие именно слова произносит Г-сподь, сокрушаясь о разрушенном Храме. Сказал Рав:

«На три стражи делится каждая ночь, и во время каждой из них сидит и рычит, словно лев, Святой, благословен Он: “Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли”». Б-г во время каждой из страж сокрушается не столько о разрушенном Храме, сколько о судьбе народа Израиля - о сынах своих.

Далее следует рассказ о раби Йосе, формально связанный, как мы говорили, с высказыванием Рава по принципу «ключевой фразы». Но что добавляет этот рассказ на содержательном уровне, если принять во внимание символическое значение предыдущего отрывка?

«Рассказывал раби Йосе: “Как-то раз, находясь в дороге, зашел я в один из разрушенных домов среди развалин Иерусалима, чтобы помолиться. Явился доброй памяти пророк Элияѓу и стал у входа, ожидая, пока закончу я молитву”».

Как уже отмечалось, появление пророка Элияѓу, как правило, сопряжено в талмудической литературе с исключительными обстоятельствами[36]. В данном случае, казалось бы, ситуация вполне заурядная - раби Йосе свернул с дороги, чтобы помолиться. Почему вдруг является пророк Элияѓу и ждет его (или, по другой версии, охраняет вход в развалины)? Чем вызвано это сверхъестественное вмешательство в происходящее? На основании следующего разговора мы могли бы заключить, что Элияѓу явился для того, чтобы преподать раби Йосе ѓалахический урок.

«Когда же закончил я молитву, обратился он ко мне и сказал:

- Мир тебе, раби!

- Мир тебе, господин мой и учитель! - ответил я ему.

Спросил он меня:

- Сын мой, зачем зашел ты в эти развалины?

- Помолиться, - ответил я.

- Нужно было тебе помолиться в дороге.

- Боялся я, что проходящие помешают мне.

- Ты мог бы прочесть короткую молитву».

В этой беседе чувствуются определенное недовольство Элияѓу и попытка оправдаться со стороны его собеседника. В чем, собственно, оправдывается раби Йосе, и чем недоволен пророк?

Вернемся к рассказу. Раби Йосе говорит: «И из слов его выучил я три вещи: во-первых, нельзя заходить в развалины, во-вторых, можно молиться в дороге, и, в третьих, тот, кто молится в дороге, читает короткую молитву»

Урок, извлекаемый им из беседы с пророком Элияѓу, на первый взгляд, показывает, что он был несведущ в некоторых достаточно простых законах, касающихся молитвы. Однако из второй части разговора следует, что раби Йосе, возможно, зашел в развалины не только с тем, чтобы помолиться.

«И еще спросил меня пророк Элияѓу: Сын мой, что за голос слышал ты в этих развалинах?» Вопрос, который задает Элияѓу, выглядит неожиданным для читателя, но, как кажется, не для самого раби Йосе. Пророк, как бы зная о его истинных намерениях, спрашивает о пережитом мистическом опыте, к которому, возможно, тот и стремился. Следующие далее ответ раби Йосе и реплика Элияѓу не только играют центральную роль с точки зрения структуры фрагмента, но и, безусловно, являются кульминацией этого небольшого рассказа.

«И ответил я ему: Слышал я Бат Коль, что воркует, словно голубь: “Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли!”»

Не для того ли, чтобы услышать эти слова Бат Коль, вошел раби Йосе в развалины? Не была ли истинной причиной того, что он свернул с пути, его собственная тоска по разрушенному Иерусалиму и Храму? Не искал ли он уединения в развалинах, дабы соотнести свои переживания со скорбью Небес, не стремился ли, обратившись к прошлому, получить лишнее подтверждение тому, что пережитая его народом трагедия носит вселенский характер? Напомним, что время действия рассказа совпадает с периодом после поражения восстания Бар Кохбы, который, по мнению некоторых исследователей, восстановил службу в полуразрушенном Храме. Весьма вероятно, что в то время римские власти запрещали евреям входить в Иерусалим и, тем более, посещать развалины Храма. В этом контексте тот факт, что раби Йосе сворачивает с дороги, чтобы помолиться именно в развалинах Иерусалима (а, может быть, и Храма[37]), вряд ли можно воспринять как простое стечение обстоятельств. Об истинных намерениях раби Йосе свидетельствует и заключительное наставление пророка.

«Клянусь тебе - не только в этот час, но каждый день по три раза говорит Он так. И это не все. Когда евреи собираются в домах молитвы и учения и при чтении кадиша произносят: “Да будет благословенно великое Имя Его!”, - Святой, благословен Он, качает головой и говорит: “Блажен царь, которого восхваляют в доме его. Но каково отцу, изгнавшему сынов своих? И горе сынам, изгнанным от стола отца своего!”»

Во-первых, пророк Элияѓу заверяет раби Йосе в том, что слышанное им в развалинах не сводится к уникальному индивидуальному опыту самого раби Йосе, а представляет собой регулярное явление: эти слова произносятся Всевышним три раза в день (что явно перекликается с тремя ночными стражами, во время каждой из которых Творец возглашает то же, что услышал раби Йосе).

Кроме того, пророк дает понять раби Йосе, что для того, чтобы услышать эти слова, не обязательно уединяться в развалинах Иерусалима, их можно услышать в синагоге (где трижды в день евреи собираются для молитвы). Но самое главное в наставлении Элияѓу - это отличие слов, произносимых Всевышним в ответ на кадиш: они не однозначно минорны, вместе со скорбью в них звучит и надежда («Блажен царь, которого восхваляют в доме его»). Таким образом, голосу прошлого, которому стремится внимать раби Йосе, голосу скорби и траура противопоставляется голос народа, несмотря ни на что восхваляющего своего Небесного Отца, голос настоящего, в котором звучит радость Творца собранию сынов своих, окрашенная надеждой. Звучащему в руинах монологу с Небес противопоставляется диалог в доме молитвы: собравшиеся евреи произносят кадиш, и Всевышний откликается («имеющий уши да услышит»).

Итак, согласно предложенной нами интерпретации, высказывание раби Элиэзера задает символическое осмысление ночи как изгнания и вместе с тем отмечает космический характер трагедии:

Г-сподь сокрушается о разрушенном Храме. Отсылая нас к книге Ирмеяѓу, раби Элиэзер как бы подчеркивает аспект исполнения пророчества, о котором там идет речь: «Ибо призову Я меч на всех жителей земли... нечестивых предает Он мечу...» (Книга Ирмеяѓу, 25:29-31 и далее).

Высказывание Рава продолжает эту тему. В уста Всевышнего вкладываются слова, звучащие как констатация существующего положения дел (в общем-то, не изменившееся по сей день), - констатация, исполненная скорбью: «Горе сынам Моим, за их грехи пришлось Мне разрушить Храм, сжечь Святилище Мое, а их самих рассеять среди народов земли». Эти слова связаны с прошлым, но говорят о настоящем. Они являются выражением состояния галута, в котором пребывает еврейский народ и которое отражается также на состоянии мира горнего.

Рассказ о раби Йосе полемически заостряет восприятие трагедии Израиля, трагедии прошлого и настоящего, носящей вселенский характер: сосредоточению на горе и раскаянии противопоставляется надежда на избавление; от прошлого и настоящего взгляд переносится в будущее. Тем самым завершающая фраза раби Йосе не только служит дополнением слов Рава (повторенных самим раби Йосе), но и, в определенном смысле, полемизирует с их трагичностью, открывая новую перспективу.

5. Приложения

5.1. Молитва Шма

Шма занимает в еврейской духовной жизни и в литургии одно из центральных мест... В Мишне («Брахот», 2:2) Шма трактуется как декларация верности единственному Б-гу, обязательство служить Ему и исполнять Его заповеди...

Агада повествует о том, что подвергаемый истязаниям раби Акива читал Шма; когда он произнес эхад («один»), отлетела душа его («Брахот», 61б). Этот рассказ определил особую роль Шма в жизни религиозного еврея: с этой молитвой шли на смерть совершающие освящение Имени Всевышнего (кидуш ѓа-Шем), ее произносит умирающий, это первая молитва, которой учат ребенка.

В средние века Бахья ибн Пакуда (XI в.) считал, что основная идея Шма - провозглашение трансцендентности Б-га. Среди Хасидей-Ашкеназ - религиозное течение хасидим (благочестивых), возникшее в Центральной Европе в середине XII в. - бытовало представление о магическом действии Шма: существовало толкование, согласно которому 248 словам текста Шма соответствуют 248 частей человеческого тела, и процесс чтения Шма оказывает на них определенное воздействие. В кабалистических и хасидских (в основном, у Шнеура-Залмана из Ляд) произведениях в качестве основной идеи Шма признается повсеместность Творца.

Краткая Еврейская Энциклопедия, т. 10, с. 238,239 (цит. с сокращ. и незначит. изм.)

Собираясь произнести первую фразу Шма - символ еврейской веры - надо подумать о том, что тем самым будет исполнена заповедь, которую Всевышний заповедал нам в своей Торе. Произнося слова: «Слушай, Израиль: Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь один», - следует вдумываться в смысл каждого слова и особенно сосредоточиться на слове эхад («один»). Надо представлять себе, что Творец - один на Небесах и во всех четырех сторонах света, т.е. что Он не ограничен ни пространством, ни временем.

«Кицур Шульхан арух», из гл. 17

МОЛИТВА «ШМА, ИСРАЭЛЬ»

Перевод на русский язык

СЛУШАЙ, ИЗРАИЛЬ: Г-сподь - Б-г наш, Г-сподь один!

БЛАГОСЛОВЕННО Имя славы Царства Его во веки веков!

ЛЮБИ Г-спода, Б-га твоего, всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всеми силами твоими. И будут слова эти, которые Я заповедую тебе сегодня, на сердце твоем; и научи им сыновей своих; и произноси их, сидя дома и находясь в дороге, ложась и вставая. И в знак повяжи их на руку твою, и будут они украшением над глазами твоими, и напиши их на косяках дверей дома твоего и ворот твоих.

И БУДЕТ ТАК: если вы будете послушны повелениям, которые Я даю вам сегодня: любить Г-спода,

Б-га вашего, и служить Ему всем сердцем вашим и всей душой вашей, - то дам Я дожди земле вашей в срок, от начала и до конца зимы, и соберешь ты свой хлеб, и вино, и оливковое масло; и дам траву для скота на луга твои; и будешь ты есть досыта. Однако берегитесь, чтобы ваши сердца не поддались соблазну, чтобы не свернули вы с пути и не стали служить другим богам и поклоняться им. Ибо тогда разгневается на вас Г-сподь и замкнет небеса; и не будет дождя, и земля не станет приносить свои плоды; и исчезнете вы вскоре с той благодатной земли, которую Г-сподь дает вам. Примите эти слова Мои всем сердцем вашим и всей душой вашей, и в знак повяжите их на руку вашу, и будут они украшением над глазами вашими. И научите им сыновей ваших, чтобы произносили их, сидя дома и находясь в дороге, ложась и вставая; и напишите их на косяках дверей дома своего и ворот своих. Чтобы дни ваши и дни сыновей ваших умножились на земле, которую Г-сподь клятвенно обещал отцам вашим, - как дни существования небес над землей.

И Г-СПОДЬ СКАЗАЛ Моше: «Обратись к сынам Израиля и скажи им, чтобы во всех поколениях делали они себе кисти-цицит на углах одежды, и вплетали в каждую кисть-цицит голубую нить. И она будет у вас в кисти-цицит, и увидев ее, вы будете вспоминать все заповеди Г-спода и исполнять их; и не будете блуждать, влекомые сердцем и глазами, которые совращают вас. Дабы помнили вы, и исполняли все заповеди Мои, и были святы пред вашим Б-гом. Я, Г-сподь, - Б-г ваш, Который вывел вас из страны египетской, чтобы быть вашим Б-гом. Я, Г-сподь, - Б-г ваш».

Транслитерация

ШМА, ИСРАЭЛЬ: Ад-най - Элокейну, Ад-най - эхад!

БАРУХ шем квод мальхуто ле-олам ва-эд!

ВЕ-АЃАВТА эт Ад-най , Элокейха, бе-холь левавха, у-ве-холь нафшеха, у-ве-холь меодеха. Ве-ѓаю ѓа-дварим ѓа-эйле, ашер Анохи мецавха ѓа-йом, аль левавеха; ве-шинантам ле-ванейха; ве-дибарта бам бе-шивтеха бе-вейтеха, у-ве-лехтеха ва-дерех, у-ве-шохбеха, у-ве-кумеха. У-кшартам ле-от аль ядеха, ве-ѓаю ле-тотафот бейн эйнейха, у-хтавтам аль мезузот бейтеха у-ви-шеарейха.

ВЕ-ЃАЯ: им шамоа тишмеу эль мицвотай, ашер Анохи мецавэ этхем ѓайом, - ле-аѓава эт Ад-най Элокейхем у-ле-авдо бе-холь левавхем у-ве-холь нафшехем, - ве-натати метар арцехем бе-ито, йорэ у-малькош, ве-асафта дганеха, ве-тирошха, ве-ицѓареха. Ве-натати эсев бе-садха ли-вѓемтеха; ве-ахальта, ве-савата. Ѓишамру лахем, пен ифтэ левавхем ве-сартем ва-авадтем элоѓим ахерим ве-ѓиштахавитем лаѓем. Ве-хара аф Ад-най ба-хем ве-ацар эт ѓа-шамайим, ве-ло иѓье матар, ве-ѓа-адама ло титен эт йевула; ва-авадтем меѓера меаль ѓа-арец ѓа-това, ашер Ад-най нотен лахем. Ве-самтем эт дварай эйле аль левавхем ве-аль нафшехем, у-кшартем отам ле-от аль йедхем, ве-ѓаю ле-тотафот бейн эйнейхем. Ве-лимадтем отам эт бнейхем ледабер бам бе-шивтеха бе-вейтеха у-ве-лехтеха ва-дерех, у-ве-шохбеха у-ве-кумеха; у-хтавтам аль мезузот бейтеха у-ви-шъарейха. Лемаан ирбу йемейхем ви-йемей-внейхем аль ѓа-адама, ашер нишба Ад-най ла-авотейхем латет лаѓем, - ки-имей ѓа-шамайим аль ѓа-арец.

ВА-ЙОМЕР АД-НАЙ эль Моше лемор: «Дабер эль бней- Йисраэль ве-амарта алейѓем, ве-асу лаѓем цицит аль канфей- вигдейѓем ле-доротам, ве-натну аль цицит ѓа-канаф птиль тхелет. Ве-ѓая лахем ле-цицит, у-реитем ото, у-зхартем эт коль мицвот Ад-най ва-аситем отам; ве-ло татуру ахарей левавхем ве-ахарей эйнейхем, ашер атем зоним ахарейѓем. Лемаан тизкеру, ва-аситем эт коль мицвотай, ви-ѓьитем кдошим ле-Элокейхем. Ани, Ад-най, - Элокейхем, ашер ѓоцети этхем ме-эрец Мицрайим лиѓьот лахем ле-Элоким. Ани, Ад-най, - Элокейхем».

На основе сидура «Врата молитвы» в версии «Сфарад» (И-м - М., «Маханаим», 1994)

5.2. Штейнзальц А. «Раби Элиэзер»

Раби Элиэзер бен Гурканос, еще при жизни заслуживший наименование «Элиэзер Великий», происходил из одного из знатнейших левитских родов. Существовала традиция, возводившая его родословную к Моше-рабейну[38]. Тем не менее, в юности никто бы не сказал, что Элиэзеру предстоит стать достойным славы своего рода. Его семейство было одним из богатейших в Иудее, но изучению Торы не отдавалось в нем безусловного предпочтения. Элиэзеру предстояло заниматься хозяйством, и к этому его готовили с детства. Только став взрослым, он смог заявить о своем желании изучать Тору, но возможность для этого представилась далеко не сразу. Поворотным пунктом в его жизни стал несчастный случай. В то время сыновья богатых землевладельцев не уклонялись от сельскохозяйственного труда. Во время пахоты тягловая корова сломала ногу, и в голове Элиэзера в одно мгновение созрело решение не возвращаться домой, чтобы просить прощения у отца, а, бросив все, идти в Иерусалим и всецело посвятить себя Торе[39].

Оказавшись в Иерусалиме, раби Элиэзер спустя краткое время стал учеником рабана Йоханана бен Закая. В тот период у него совершенно не было средств к существованию. По преданию, он питался лишь «черноземом, принесенным с родного поля». Гордость и всепоглощающая страсть к учению - два качества, доминировавшие в нем всю жизнь, - толкнули раби Элиэзера на своего рода «двойной обман». На постоялом дворе, где он остановился, полагали, что его кормят в доме учителя, а в доме учителя были уверены, что он столуется на постоялом дворе. В действительности же ни там, ни там раби Элиэзеру не перепадало ни крошки. Так продолжалось до тех пор, пока рабан Йоханан бен Закай, которого вообще отличало внимание к людям, не заметил, что ученик голодает. С тех пор он постоянно заботился о нем, приложив все усилия, чтобы помирить раби Элиэзера с семьей. Дело было так: Гурканос, отец раби Элиэзера, отправился в Иерусалим, чтобы лишить сына всех прав на имущество и наследство. Узнав об этом, рабан Йоханан бен Закай пригласил его на праздничную трапезу, где присутствовали самые выдающиеся мудрецы того поколения и первые иерусалимские богачи. Хотя Гурканос тоже был человеком не бедным, в таком славном собрании он оробел. Рабан Йоханан бен Закай попросил своего ученика обратиться к присутствующим со словами Торы. Отец, узнавший в блестящем молодом ученом сына, настолько растрогался, что не только не лишил раби Элиэзера наследства, а, напротив, пожелал оставить все ему одному. Сын, правда, отказался принять долю братьев, но был рад возможности предаваться учению, не заботясь о куске хлеба. Семейные отношения были восстановлены, и в доме раби Элиэзера водворился достаток, не покидавший его до конца дней.

С этого момента раби Элиэзер всецело погрузился в мир Торы, и ничто иное его не интересовало. Учитель, рабан Йоханан бен Закай, уподоблял его колодцу, чьи оштукатуренные стенки не пропускают не капли воды. Эта метафора свидетельствует об изумительной памяти, которой обладал раби Элиэзер. Он не забывал ничего из того, что изучил. Рабан Йоханан бен Закай говорил, что он один стоит всех учеников. Учитель относился к ученику с огромным уважением и был душевно к нему привязан. Раби Элиэзер вместе с раби Иеѓошуа, своим товарищем по учебе и вечным оппонентом в споре, помог рабану Йоханану бен Закаю выбраться из осажденного Иерусалима в гробу - тот притворился мертвым[40]. И тот, и другой оставались верными сторонниками Йоханана бен Закая во всех смутах того тревожного времени.

Раби Элиэзера отличали феноменальные способности и исключительная преданность своим учителям (это вообще было одной из главных черт его характера)[41]. Однако многое влекло его к школе Шамая. Подход Шамая больше соответствовал характеру и личным склонностям раби Элиэзера. Как и Шамай, он стремился к предельной чистоте мышления, что на практике приводило к ужесточению позиций и оборачивалось неспособностью к компромиссам. Во имя Торы раби Элиэзер готов был вытерпеть муки голода, жить в крайней нищете. Его преданность Торе казалась безграничной. Но Тора раби Элиэзера была похожа на него самого: жесткая, категоричная, не оставляющая места для дискуссий, не способная принять чужое мнение. Особенностям натуры и учения раби Элиэзера предстояло сыграть трагическую роль в его судьбе. Они же стали отличительным признаком его облика, сохранившегося в памяти грядущих поколений. Раби Элиэзер остался в истории еврейской мысли великой, но спорной личностью.

В особенности непримиримую позицию раби Элиэзер занимал в вопросе о ѓалахической традиции. Он не только не допускал никаких спекуляций вокруг методологии и концепций своих учителей, но, даже просто формулируя их положения, воспроизводил услышанное с дословной точностью, не отступая ни на шаг ни вправо, ни влево. В Талмуде рассказывается о нескольких едва ли не комических эпизодах, когда раби Элиэзер упрямо отказывался отвечать на вопросы, по которым не было ясности в традиции. Например, в субботу на праздничной неделе Сукот, приглашенный в гости в суку, раби Элиэзер затруднился с ответом на вопрос хозяина - дозволено ли накинуть на крышу покров для защиты от солнца[42]. У раби не было ѓалахических рекомендаций на этот счет, и вместо того, чтобы высказать собственное мнение, он процитировал слова мудрецов по другому поводу: «Ибо нет у тебя колена в Израиле, из коего не поставил судью». Спрошенный о том же вторично, он вновь вместо ответа процитировал слова мудрецов: «Нет у тебя колена в Израиле, из которого не вышли пророки, колено же Иеѓуды и Биньямина поставило царей по словам пророков». Словом, хозяин суки так и не дождался ответа на свой вопрос. В другом подобном случае[43] раби Элиэзера попросили объяснить, почему он отказывается отвечать на поставленный вопрос и действительно ли все, что он говорит, он слышал из уст своих учителей. Мудрец извиняющимся тоном ответил: «Вынудили меня сказать слова, которых не слышал я из уст учителей моих. И вот они: никогда я ни слова не сказал, если не слышал его из уст своего учителя».

Восхваляя своих учеников, Йоханан бен Закай уподобляет раби Элиэзера колодцу, не теряющему ни капли, в сравнении с другим учеником, которого называет бьющим источником. Раби Элиэзер - охранитель древней традиции. В этом его величие. Он отстаивал неприкосновенность и преемственность ѓалахической традиции бескомпромиссно, до конца, не уклоняясь ни вправо, ни влево, со всем максимализмом и твердостью.

За свой максимализм и упорство раби Элиэзер назван «Шамота», близким к школе Шамая. Однако с домом Ѓилеля его связывали куда более крепкие нити. Раби Элиэзер учился у рабана Йоханана бен Закая. Он был одним из самых выдающихся учеников этого мудреца - главы нескольких поколений последователей Ѓилеля. Более того, раби Элиэзера связывали с родом Ѓилеля семейные узы - он был женат на сестре рабана Гамлиэля из Явне. Однако ни родственные, ни дружеские связи не остановили раби Элиэзера, когда пришла пора занять свою позицию в споре. Его позиция противостояла большинству, но раби Элиэзер упорно отстаивал свои взгляды, свой особый подход, отвергаемый другими мудрецами. Бескомпромиссность, с которой он боролся за свои принципы, послужила причиной трагического события, воспоминание о котором омрачало память нескольких поколений.

История «ехидниной печи» началась с заурядного ѓалахического вопроса, представленного на рассмотрение мудрецов, - становится ли определенного вида печь ритуально нечистой, если в нее забралась змея. Заседание по этому вопросу, судя по всему, должно было завершиться так же, как и множество других заседаний. Но неожиданно спор перерос в конфликт, который глубоко потряс современников. На сей раз раби Элиэзер, разошедшийся во мнениях с мудрецами, не пожелал уступить и продолжал стоять на своем вопреки воле большинства. Впрочем, в том, что кто-то из мудрецов не согласился с другими, не было ничего из ряда вон выходящего. В меньшинстве доводилось оставаться многим мудрецам. Никто не требовал от них отказаться от своего мнения в угоду большинству. Беспрецедентным было другое: отказ раби Элиэзера подчиниться официальному ѓалахическому постановлению. Вопреки решению, принятому большинством голосов, он остался на своих позициях и не пожелал считаться с установленной ѓалахой. Несокрушимая убежденность раби Элиэзера в собственной правоте, возможно, проистекала из его ясной и целостной концепции, которая не могла вместить чужого мнения и не оставляла места для компромиссов. Но даже призвав на помощь природу, стены дома учения и самого Всевышнего, раби Элиэзер остался в меньшинстве, сохранив при этом абсолютную уверенность в своей правоте.

В результате создалась странная, вызывающая замешательство ситуация. Один из величайших мудрецов, которого современники при жизни именовали «Великим», был подвергнут отлучению и исключен из общины. Сторонников суровой меры возглавлял шурин раби Элиэзера, рабан Гамлиэль. Его позиция сводилась к тому, что принцип незыблемости однажды вынесенного ѓалахического решения следует предпочесть таким субъективным факторам, как блестящая индивидуальность раби Элиэзера. В ѓалахическом аспекте эта позиция была безупречной. Она и оказалась решающей.

Однако ее следствием стала человеческая трагедия, глубокая и продолжительная. Много лет, фактически до самого дня своей смерти, раби Элиэзер отказывался признать свою неправоту. Отлучение не воздвигло между ним и остальными людьми непреодолимую стену, но отныне всякий, вступавший с раби Элиэзером в контакт, должен был соблюдать определенную дистанцию, отдаляясь от отлученного. Это касалось и тех, кто приходил навестить опального мудреца дома. Друзья и ученики испытывали мучительную неловкость, не смея приблизиться к раби Элиэзеру. Стремясь избежать ее, они все реже приходили к нему. Постепенно раби Элиэзер оказался в почти полной изоляции.

В час своей смерти, в потрясающий своим драматизмом миг прощания с друзьями и учениками[44], раби Элиэзер сказал: «Горе вам, руки мои, что подобны двум свиткам Торы, свертываемым навеки. Много Торы учил я и много учил я Торе. Много Торы учил я, но не воспринял от учителей моих даже как пес, лакающий море. Много учил я Торе, но впитали из меня ученики мои лишь как кисть из ведра краски...» Раби Элиэзер ощущал себя подобным непрочитанному свитку Торы. Он чувствовал, что вмещает в себе всю необъятную полноту еврейской традиции. Но она наглухо закупорена в нем, и он не в состоянии передать свое богатство другим...

Раби Элиэзер нуждался в учениках, которые могли бы черпать из его сокровищницы. Однако, поставив себя в положение, исключавшее возможность учиться у него, он мучается тем, что не реализовал свою способность нести Тору другим. Любимый ученик раби Элиэзера, раби Акива, был во многих отношениях чрезвычайно близок к учителю. Более того - он был единственным человеком, способным задавать вопросы из той специфической сферы, о которой не спрашивал больше никто[45]. И вот, даже самый любимый и близкий ученик больше не приходил и не спрашивал ни о чем... Сколь велики должны быть горечь и неудовлетворенность человека, ощущающего, что в нем заключена вся мудрость Израиля, но вывести ее из заточения, передать другим ему не дано! По крайней мере одной из причин скорби, которую отлученный мудрец изливает перед кончиной, послужило его одиночество - одиночество человека, принесшего все в жертву своим принципам. Отстояв их, раби Элиэзер полностью лишился возможности влиять на происходящее...

Гордая обособленность раби Элиэзера означала изоляцию его метода в Ѓалахе. В многочисленных спорах, которые он вел с раби Иеѓошуа, своим постоянным оппонентом, победа неизменно оставалась за старым товарищем раби Элиэзера по учебе. Раби Иеѓошуа поддерживали мудрецы, и Ѓалаха почти всегда следовала его мнению. Но несмотря на то, что большинство было на его стороне, сам раби Иеѓошуа, как и другие мудрецы, относился к раби Элиэзеру с огромным уважением. Имя раби Элиэзера было окружено ореолом, его считали величайшим мудрецом своего времени и при жизни называли «Великим». И потому отлучение раби Элиэзера стало трагедией не только для него самого. Выдающийся ум, светоч Торы, воплощавший знания и мудрость своей эпохи, остался в стороне от нее, словно заживо ушел из жизни... Эту болезненную ситуацию тяжело переживали современники. Величие раби Элиэзера не ограничивалось одной определенной сферой. Он ревностно охранял традицию и твердо отстаивал свои принципы. Если мы попытаемся охватить весь круг его интересов, окажется, что они затрагивали почти все области Торы. Он занимался учением явным - Ѓалахой и Агадой - и тайным - кабалой. Талмуд повествует о том, как друзья и ученики пришли навестить заболевшего раби Элиэзера[46]. В этом драматическом эпизоде удивляет то, что слова мудрецов, людей примерно того же возраста, что и раби Элиэзер, полны преклонения перед ним. О живых людях обычно не говорят: «Благо твое для Израиля - что влага дождевая» и «Благ ты для Израиля как солнце сияющее». Мидраш рассказывает, что раби Иеѓошуа однажды поцеловал камень, на котором раби Элиэзер восседал в кругу учеников. «Камень этот подобен горе Синай, - сказал раби Йеѓошуа. - А от сидящего на нем исходит сияние Завета»[47].

Не случайно сохранилась традиция, возводящая родословную раби Элиэзера к Моше-рабейну. Подобно Моше-рабейну, личность раби Элиэзера была всеобъемлющей. Он вмещал всю Тору целиком, во всех прошедших и грядущих поколениях, Тору единую и целостную, совершенную в своей чистоте и незамутненности. Дотрагиваться до такой Торы не следовало, подвергать ее пересмотру или слишком много дискутировать о ней также не подобало. Аргументы и споры лишь вредят чистой, неприкосновенной в своей полноте традиции самой Торы. Источник необыкновенного преклонения перед раби Элиэзером - сама Тора. Раби Элиэзер отождествляется с ней, его единение с Торой граничит с полным слиянием. Предание гласит, что Ѓалаха следует мнению раби Иеѓошуа лишь в этом мире. В мире грядущем она будет следовать мнению раби Элиэзера. Подход раби Иеѓошуа - прагматичный и человечный - отвечает нуждам того мира, в котором мы живем. В то же время чистую, возвышенную, совершенную Тору, которую исповедовал раби Элиэзер - Элиэзер Великий - дано воплотить лишь после прихода Мессии.

Из книги А. Штейнзальца (Эвен-Исраэль) «Мудрецы Талмуда» (М., Институт изучения иудаизма в СНГ, 1996)


[34] Галут - букв. «изгнание». Состояние, в котором находится еврейский народ после изгнания из Эрец-Исраэль. Назад

[35] Йеѓуда-Лива бен Бецалель, ок. 1512-1609.

[36] Например, пророк Элияѓу спасает Нахума Иш-гам-зо, когда тот, не подозревая, что его ограбили, приносит в подарок кесарю сундук, набитый песком («Санѓедрин», 109а). Согласно талмудической традиции, пророк Элияѓу должен явиться в конце времен. Так, в трактате «Сота» (9:15) говорится, что именно с его помощью произойдет воскрешение мертвых.

[37] На это намекает слово хурва. Ср. хурбан ѓа-Байт - разрушение Храма.

[38] «Псикта де-раби Кагана», раздел «Пара», 40:1.

[39] О начале пути раби Элиэзера см. «Пиркей-де-раби Элиэзер», 1:2, а также в «Брейшит раба», гл. 42; «Танхума», изд. Бубера, раздел «Лех леха», 10 и «Авот де-раби Натан», 86.

[40] «Гитин», 56а.

[41] «Сука», 28а.

[42] «Сука», 27б.

[43] Там же, 28а.

[44] О смерти раби Элиэзера, его последней беседе и снятии отлучения см. трактат «Санѓедрин», 68а.

[45] «...И еще учил я триста Ѓалахот (некоторые говорят - три тысячи) о выращивании кабачков (с помощью магии. - прим. пер.), и за всю жизнь не нашлось никого, кто спросил бы меня об этом, кроме Акивы бен Йосефа» (там же).

[46] «Санѓедрин», 101а.

[47] «Шир ѓа-ширим раба», гл. «Реах шманеха».

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5
           
Самая детальная информация станция биологической очистки у нас на сайте.