ЯАКОВ
Раскрыть этот текст в отдельном окне  (для возврата в брошюру - закройте это окно)

(из книги Авраѓама Карива «Семь столпов Танаха», изд-во «Амана»)

В цепочке патриархов не все звенья расположены последовательно в равной мере. Есть преемственность между Авраѓамом и Ицхаком, жизненный путь сына – это следствие отцовского пути, как подчеркивается: «А это – родословная Ицхака, сына Авраѓама: Авраѓам родил Ицхака». Сам факт рождения Ицхака принадлежит истории жизни Авраѓама, ибо оно – чудесное исполнение Б-жественного обещания, данного Авраѓаму. А вот путь жизни Яакова совершенно иной, он полон нового опыта и новых результатов. И рассказ о беременности Ривки, и подробности рождения двух близнецов – это не звено биографии Ицхака, а введение в историю Яакова.

Если бы не это введение, могло бы показаться, будто ненависть Эйсава к брату происходит только из-за благословения того отцом. Но вот приподнимается край занавеса, и можно взглянуть в корень происходящего. Первым признаком жизни братьев, прежде чем они появились на свет, была борьба: они толкали друг друга. Уже в материнском чреве между ними не было мира. И Ривке, матери их, была открыта тайна: что произведет она на свет двух близнецов, и раскол ляжет между их потомками на все поколения. Казалось бы, братья-близнецы – и вдруг раскол, как это может быть? Тем не менее, Яаков и Эйсав – это два разных полюса, они противоположны друг другу, как день и ночь, лето и зима, и так же несоизмеримы. И у одного из них есть преимущество над вторым, и преимущество это принадлежит младшему: «Старший будет служить младшему». Глубокий смысл этого пророчества состоит в том, что роль старшего в мире людей сведется к роли слуги, в то время как младшему отведена роль избранника. После пророчества, объяснявшего, что означает борьба двух братьев, наступают роды, и они тоже намекают на будущее: «А потом родился брат его, держась рукою за пяту Эйсава», – это означает, что Яаков начинается там, где кончается Эйсав.Материнское чувство, конечно, дополнило то, на что намекали знамения и слова, и Ривке было совершенно ясно, что Яаков и есть избранный. Но тайну эту она хранила и не поведала ее ни единому человеку, даже Ицхаку. И, когда увидела заблуждение Ицхака, собирающегося благословить Эйсава, поскольку тот был первенцем, (но не был избранным), она подстроила дерзкую интригу, чтобы с помощью физической слепоты Ицхака исправить его духовную незрячесть и обратить благословение на того, кому оно предназначено. Интрига, честная по своим намерениям, но лукавая по исполнению, удалась, зато последствия ее были тяжелы. Враждебность Эйсава к Яакову, до сих пор глубоко затаенная, только ждала подходящего часа. И, когда час пришел, она прорвалась со всей силой. Это еще было и восстание первородства против избранности, как во времена Каина и Ѓевеля. С этого момента и начинается собственно история Яакова, в самой своей сути, – начинается действо, полное загадочности и насыщенное смыслом; драма избранного, чей жизненный путь усеян шипами.

И до чего же теперь отличен путь Яакова от жизни его отцов!

Авраѓам, окруженный почитанием в глазах окружающих, о чем свидетельствует титул «Князь Б-жий», был неуязвим для любого человека. Фараон и Авимелех осмелились посягнуть только на Сару – и то оказались следствиями ошибки. В конце концов, мир между Авраѓамом и этими царями не был нарушен. И спор между пастухами Авраѓама и пастухами Лота не задел самого Авраѓама: его отделение от Лота было не следствием конфликта между ними, а результатом его благородной щедрости, всегда ему свойственной. Положение Ицхака в этом смысле несколько хуже: Авимелех говорит ему: «Уйди от нас, ибо ты стал гораздо сильнее нас». Но при этом Авимелех не сделался врагом Ицхака, он попросил его уйти мирно, и уход Ицхака из Грара был почетным. Потом произошли события, из-за которых он был вынужден оставить место своего проживания, но дело касалось только колодцев, «сеятели раздора» и «ненавистники» не покушались на него самого. Раскол между ним и братом его Ишмаэлем был более глубоким, чем расхождение между Авраѓамом и Лотом, но злобы между ними не было. Общее между Авраѓамом и Ицхаком было то, что настоящих врагов, искавших их гибели, не было ни у того, ни у другого.

У Яакова такой заклятый враг был, и это – Эйсав, брат его! Из-за его ненависти Яаков был вынужден оставить отчий дом, и это тоже небывалое событие в жизни праотцев. Ицхак в своей жизни кочевал мало, Авраѓам – очень много, но это совсем не то же самое, что изгнание. Яаков был первым преследуемым среди праотцев и первым изгнанником. «И вышел Яаков из Беэр-Шевы, и пошел в Харан». Это значит: из отчего дома Яаков отправился в изгнание.

Вражда и изгнание поворачивают колесо в семье праотцев, приводят к смене времени. Клонится к закату день, начавшийся утром Авраѓама и продолжавшийся полуднем Ицхака. Временной отрывок Яакова – время, когда «солнце зашло». И молитва его жизни – молитва человека, вступающего во владения ночи: «Яаков установил вечернюю молитву».

Ночью человек не оглядывает ни вершины гор, ни широту полей. Горизонт исчезает с его глаз, и очарование простора уступает место очарованию дома, под крышей которого человек находит убежище от опасностей, которые подстерегают его во мраке ночи. Яакову ничего не оставалось в ночи его жизни, кроме Б-жьего покровительства, как сказано в «Теѓилим»: «Всевышнего избрал ты прибежищем своим». И это то, что мудрецы говорили о третьем праотце: «Яаков называл Его домом». Ощущение Б-жественного у Яакова было не ощущением поднимающегося в гору, как у Авраѓама, и не ощущением человека, прогуливающегося среди бескрайних просторов, как у Ицхака, но ощущением человека, укрывшегося под сенью дома, места, служащего ему убежищем и укрытием от ужасов, надвигающихся на него снаружи.

И еще более, чем у Авраѓама и у Ицхака, у Яакова заметно, что его жизнь – это прообраз важного звена в истории Израиля, особого звена, имя которому – диаспора, рассеяние. Это период, когда «солнце зашло» в судьбе нации. И чем больше мы будем углубляться в историю жизни Яакова, тем глубже станет наше понимание сущности рассеяния, в котором скрыта тайна судьбы нашего народа.

Авраѓам символизирует предназначение Израиля. Яаков символизирует судьбу Израиля.

Одинокий, Яаков отправляется в путь к месту своего изгнания и, когда спускается ночь, собирает разбросанные вокруг камни и делает себе из них изголовье, чтобы уснуть впервые после того, как он покинул отчий дом.

Как прошла ночь изгнанника, у которого нет укрытия над головой, а в изголовье – камни? Наводили ли на него ужас хищные звери? Беспокоили ли его жесткие камни? Мучило ли его одиночество, к которому он еще не привык? Нас не посвящают в тайну переживаний Яакова, пребывающего «в том месте». Повествование об этом умалчивает. Но если бы эта ночь была беспокойной, вряд ли бы ему привиделся тот небесный сон, ибо такой сон возможен только в состоянии покоя и безмятежности. От него отступил всякий страх, нет ни несчастий, ни хлопот, как сказано: «Тогда пойдешь безопасно по пути твоему… Когда ляжешь спать, не будешь бояться; и когда уснешь, сон твой будет приятен» («Мишлей», 3:23,24). Там, в человеческом мире, он ненавидим и гоним, там, в доме его отца, его брат Эйсав покушается отнять у него жизнь. Но здесь, под Б-жьим небом, он стоит на пороге обители дружелюбия, и люди говорят ему: мир тебе! Мир далекому-ближнему! Здесь он не боится хищного зверя, и камень ему не тверд: «Ибо с камнями полевыми у тебя союз и звери полевые в мире с тобою» («Йов», 5:23). Вражда между человеком и зверем проистекает от ущербности человека, но человек цельный, праведный, согласно Танаху, свободен от этой вражды. И твердость камня по отношению к человеческой голове – это вид поведения по отношению к чужаку, сыну иного царства во вселенной. Но цельный человек, представитель Б-жьего творения, не чужой во всей вселенной: его привечает даже камень, словно говорит ему: приди, благословенный Б-гом! И не просто привечает – легенда рассказывает, что камни ссорились между собой и каждый из них говорил: «На мне отдохнет глава праведника!» Одинокий, как камень, ушел Яаков из Беэр-Шевы, и вот уже камни полевые сгрудились вокруг него и дарят ему свою нежность, хранимую с  первых дней творения, и свою страстную тоску, жаждущую в вечной немоте. Позади Яаков оставил ненависть своего старшего брата, а здесь он сам – старший брат. Любимый и желанный. Так проводит Яаков свою первую ночь на пути скитаний, отнюдь не бессонную ночь: он спит сном праведника среди своих союзников: камней, лежащих у него под головой, и Б-жьих звезд над ним. Именно тогда его посетил величественнейший из снов, поднявший Яакова из окружавшего его царства в Царство высшее.

Сон Яакова – это не сон о будущем, как те сны, о которых потом рассказывает книга «Брейшит», да и не относится он именно к Яакову. Это лестница, стоящая на земле и уходящая вершиной в небеса, чья высота как расстояние от земли до неба, охватывающая все прошедшие века и всех живших в них людей. Но она же указывает Яакову путь в Харан, чтобы подготовить его к новому переживанию, через которое не прошли его отцы: переживанию изгнания.

Фундамент семьи и дома помещался на оси «Б-г – человек», и небеса и земля соединялись в ней. Но теперь Яаков был принужден сменить этот высокий дом патриархов на нижайший из домов в мире людей – дом, настолько далекий от небес, как только это возможно. А теперь – что произойдет с ним там? Исчезнут ли небеса из его жизни, когда он поселится в доме Лавана? И тут появляется сон и показывает ему лестницу, соединяющую небо и землю, заполняющую собой все расстояние между ними, лестницу, которая из всех жизненных обстоятельств, из всех унижений воспаряет ввысь, и вершина ее достигает небес!

И все же Харан не преграждает Яакову путь к небесам – лестницу, чья вершина достигает неба, можно найти и там. Это не означает, что, придя в Харан, Яаков обнаружит там лестницу, которую видел во сне. Нет, лестница, соединяющая небо и землю, не существует в реальной действительности, но человек может и должен ее воздвигнуть. Когда-то люди пытались построить Вавилонскую башню, чья вершина доставала бы до небес. Но та башня, выстроенная из кирпичей и глины, была иллюзией человеческой – в то время, как существует подлинная связь между низшим и высшим, и эта связь осуществляется с помощью лестницы, которую Яаков видел во сне.

Из предыдущих повествований в книге «Брейшит» нам известно, что Всевышний постоянно наблюдает за всем происходящим на земле. Что в нужную минуту происходит также вмешательство в земные дела – иногда даже посланцы небес опускаются к жителям земли. Но видение лестницы показывает нам, что связь эта двусторонняя, и «связные» движутся в обоих направлениях, а главное направление движения – именно снизу вверх: «И ангелы Б-жьи восходят и спускаются по ней».

Сон Яакова содержит в себе и весть, и указание. Он говорит о цельности переживания, приобретаемой посредством единения и соучастия обоих концов лестницы. Вершина этой лестницы, хотя нижний конец ее находится на земле, – и именно потому, что он находится на земле, – достигает небес. И потому, что нижний конец ее находится на земле, он служит опорой тому концу, что уходит ввысь, а значит, тоже принадлежит небесам. А верхний конец также принадлежит земле, ибо там его опора. Более того, верхний конец, уходящий в небо, приобретает еще большую ценность в своей небесности благодаря тому, что он опускается вниз и поднимается снизу. Это закон лестницы, закон Израиля, в противовес иным учениям, презирающим то, что внизу, и в противовес той культуре, в которой отсутствует верхний конец, достигающий небес.

После этого видения, обещающего Яакову связь с небесной сферой в каждом месте, где будет воздвигнута лестница, ему говорится, что в любом случае Харан не станет его страной, даже если лестница будет установлена там. А вот земля, на которой он лежит сейчас, хоть завтра и уйдет отсюда, она-то и будет ему вечным наследием. И напоследок ему говорится, что и в стране изгнания, при всех испытаниях, что выпадут ему там, его не бросят на произвол судьбы: «И сохраню тебя везде, куда ни пойдешь».

Это – словно провизия на дорогу, которую Яаков получил в ночном видении, и это же – провизия на все дороги народа Израиля во время его изгнания: лестница, чей верх касается небес, Б-жественное обещание о владении страной: «И сохраню тебя…»

После этой великой ночи, ночи откровений и получения «провизии на дорогу», Яаков прибывает в Харан, и там начинается новая полоса в его жизни.

Оставив отчий дом, он лишился также всего величия отцов, всего их богатства и почета. Неимущим пришел он в дом Лавана, и там уже больше не принадлежит самому себе, став работником Лавана. Яаков трудится прилежно, не чураясь никакой работы. Его собственные слова: «Днем снедал меня зной, а стужа – ночью». Труд его приносит плоды, Лаван становится все богаче с тех пор, как Яаков пришел в его дом. Но Лаван неблагодарен, он завидует Яакову, также достигшему определенного положения, а потому пускается на хитрости, чтобы обмануть и обобрать его. Но Яаков находит способы умножить свое достояние. Его благословения хватает на двоих, и все-таки Лавану мешает успех Яакова: как это так – к нему в дом пришел бедняк, откуда же у него все это богатство! У Лавана свое понятие справедливости: в мире может быть только один порядок: труд – чужаку Яакову, достаток – хозяину дома, Лавану. Так проходят дни и годы, пока терпение Яакова не иссякает и он вынужден оставить дом, где  основал семью, в который вложил столько труда; дом, на который благодаря ему снизошло благословение и в котором, в конце концов, он остался пришельцем. Так же тайком, как Яаков ушел из родного города, Беэр-Шевы, теперь он уходит из Падан-Арама, города, где он жил. Тогда он спасал свою жизнь, сейчас спасает имущество, но участь у него все та же: не человек, кочующий с места на место, как его отец Ицхак или отец отца его Авраѓам, но как человек, спасающийся бегством, не имея при этом никакой уверенности в том, что новое место будет безопасней прежнего. Да еще Лаван гонится следом с упреком на устах: «Дочери – мои дочери, а скот – мой скот». Ицхак тоже слышал подобное о своих колодцах: «Вода принадлежит нам!» А у Яакова оспаривают вообще все, что ему принадлежит.

Перед нами – картина галута, во всей ее реальности и типичности, словно нам сжато и конспективно излагают приведенную на многих страницах более позднюю историю нашего народа. Но, в то время как Лаван – это такой Лаван, «каким ему полагается быть», Яакова нам понять труднее. Перед нами человек, занятый своей семьей и своим скотом, и занятия эти нам несколько странны, как, например, история с прутьями. Да пусть даже в этой истории нет ничего особенного, но разве это мир «избранного среди отцов»? Достойное ли это продолжение сна с лестницей? Но в этом последнем вопросе заключен также ответ на него. Ибо и впрямь в простоте рассказа мы видим лишь подножье  лестницы, стоящей на земле. Все, что находится выше, скрыто от наших глаз, так что мы даже не знаем, лестница ли перед нами или ее нижний конец – это все. Так и жизнь Яакова в Харане. Секрет его в том, что он живет двойной жизнью: одна доступна любому взору, другая – более высокая или более важная, и она скрыта от посторонних глаз. Но и эта скрытая жизнь окольным путем подает о себе знак, ибо это человек, ужесточающий свою судьбу, пока брат-близнец не начинает искать его смерти, а отец его жен – издеваться над ним, и его удел – «зной днем и стужа ночью» – это благословение, следующее за ним по пятам и распространяющееся на тот дом, где он находится. Не является ли это благословение отраженным светом другого его существования, не видимого глазу? И после того, как Яаков мирно простился с Лаваном, гнавшимся за ним, Танах сообщает: «А Яаков пошел своим путем, и встретили его ангелы Б-жьи». Как солнце внезапно проглядывает сквозь густые облака, заслонившие его, так и здесь на мгновение мелькает потаенное бытие Яакова, в котором верхушка лестницы касается небес.

Так мы находим у Яакова отпечаток тайной реальности, имя которой – галут, а в ней, в свою очередь, скрывается еще одно бытие, в котором скрытое и явное так же схожи, как и противоречивы одно другому.

Откровенная реальность вновь обретает силу.

Чем больше отдаляется Яаков от поработителя-Лавана, тем ближе подходит к грозному Эйсаву, который выступил ему навстречу со всем своим лагерем!

«Подобен Израиль голубке, что спасалась от ястреба – да прилетев в свое гнездо, нашла там змею». Эти слова были сказаны перед переходом сынов Израиля через Красное море. До чего же они подходят Яакову при его возвращении из Харана!

Встреча с Эйсавом все приближается, все надвигается, и из уст Яакова вырывается трепетная молитва, которая потом не раз будет повторяться поколениями евреев в галуте Эдома: «О, избавь меня от руки брата моего, от руки Эйсава, ибо боюсь я его; как бы он не пришел и не убил меня и матерей вместе с детьми!»

Тем временем вновь наступает ночь. Не одна из тех ночей Харана, о которых говорит Яаков: «Зной снедал меня днем, а стужа – ночью», – но ночь, в которую бытие снимает с себя покрывало яви и обнаруживает свое лицо.

Яаков остается один среди глубокого безмолвия, один под темными ночными небесами; от востока до запада – только он один. И вдруг оказывается, что это не так! Перед ним вырастает непостижимый Некто – готовый к бою! Поразительно: Лаван уже далек, Эйсав еще далек, так кто же этот ночной противник, пришедший сразиться с Яаковом, пока тот один? Таинственные строки об этом умалчивают, но их дополняет предание, открывающее, что не кто иной, как ангел-покровитель Эйсава сражался с Яаковом той ночью.

И понятно, что это была не борьба мускулов, но борьба сущности против сущности. «Чистое» состязание, вне зависимости от времени или места. Две полярные силы истории столкнулись лицом к лицу, испытали мощь друг друга. Бой между ними продолжался всю ночь. В конце концов Яаков стал одолевать, но его противнику удалось повредить ему бедро. Это означает, что пострадала та часть Яакова, которая упирается в землю, верхняя же часть, касающаяся небес, осталась неуязвимой и увенчанной победой. Побежденный теперь в руках победителя. Но что же делает победитель? Он требует от побежденного, чтобы тот благословил его: «Не отпущу тебя, пока не благословишь меня». Благословение ангела Эйсава – таков победный трофей Яакова. Тем и кончилась битва – не только фактом перевеса, но и по самой своей сути. Посланец зла поневоле вынужден согласиться с победой Яакова.

После этой загадочной битвы под покровом ночи наступает повседневная реальность, и у нее другое обличье. Теперь партнером Яакова выступает уже не ангел Эйсава, но сам Эйсав, и уже не борющийся и побеждающий Яаков перед нами, но Яаков, трепещущий перед своим братом, старающийся его умилостивить, и вся его речь выражает покорность: «Господин мой».

Нет ли тут противоречия? Ведь с рассветом настал час господства Яакова, а ангел Эйсава был вынужден просить: «Отпусти меня», – так как же понять эту встречу с Эйсавом? Может быть, он сильнее, чем его ангел, если Яаков как бы заранее признал себя побежденным?

В сущности, одно не вытекает из другого, эти явления между собою не связаны. Первая история – это отражение будущего. «Некто» борется с Яаковом всю ночь – всю ночь Яакова, когда для него солнце зашло. Ночь длинна, и увечье, нанесенное тем человеком, тяжело; у Яакова повреждено бедро, ему трудно стоять. Но не вечна ночь, в конце ее засияет Яакову заря, и это – заря его победы.

Дни изгнания Яакова вкраплены между двумя ночными событиями, в которых сконцентрирована также мистерия народа Израиля в период галута, – между сном о лестнице и борьбой с враждебным ему ангелом. Первое событие – залог второго. Без лестницы, вершина которой касается небес, нет Яакова, с которым бы стал бороться этот ангел. Однако вершина лестницы – это то, что помогает Яакову выстоять до конца ночи.

Первая реальная встреча между Яаковом и Эйсавом, вся заполненная попытками Яакова задобрить Эйсава, закончилась мирно. Но не закончились на этом дни испытания Яакова, впереди у него немало забот и лишений.

Яаков вернулся из Харана, и с самого начала возвращения его стали преследовать несчастья: смерть Рахели, история с Диной, месть Шимона и Леви, и в довершение ко всему – утрата Йосефа, первенца Рахели, любимейшего из сыновей, о возвеличивании которого мечтал он, Яаков, в душе. Двадцать лет не утихала его тоска по любимому сыну, которого он сам отправил в дорогу, откуда тот не вернулся. А «в скорбной старости», когда начался голод, он вынужден был послать сыновей своих в Египет, где был задержан Шимон и куда не по своей воле отправился Биньямин, оставшийся после Рахели сын. Да, долгой и темной была ночь жизни праотца нашего Яакова.

И, незаметно для Яакова, развертывалась другая череда событий, словно продолжавшая его жизнь у Лавана. В ряду патриархов линия, идущая вниз, соединяет Яакова и Йосефа, словно намекая: «Вот родословие Яакова: Йосеф». Прежде всего, Йосефа преследуют все братья – первый набросок судьбы народа Израиля, преследуемого всеми народами. Мы уже видели, что наблюдается некоторое снижение величия от Авраѓама к Ицхаку и еще более крутой спуск от Ицхака к Яакову, а теперь снова происходит резкий спуск от Яакова к Йосефу. Яаков бежал от брата из родного дома и стал батраком у чужих. Йосеф был взят из дома братьями и продан в рабство в чужую страну. Не избежал он и навета – вещь обычная для периода галута, – и из раба превратился в узника. Темница Йосефа, позорное пятно раба – вот перевернутая суть его снов, которые теперь кажутся пустым обольщением. Окончательное падение с высоты величия Авраѓама, князя Б-жьего.

Кто усмотрит хоть тень благословения в этом «родословии Яакова: Йосефе»? Кажется, что благословения, данные Авраѓаму и его потомству, обернулись своей противоположностью, вроде снов Йосефа.

И вот после падения на самое дно внезапно приходит возвышение. Высокие сны Йосефа, приведшие его к крайнему унижению, рабству, позорному навету и темнице, вынырнули из далекой юности, одетые в узорчатое одеяние, и на крыльях снов министров и фараона Египта понеслись к своему воплощению. Тюрьма Йосефа стала ступенькой к царской власти.

А Яаков тем временем пьет из чаши скорби. Уже отступили тени от Йосефа в Египте, а в стране Кнаан ночь все еще окутывает Яакова. Но вот наконец до него доходят добрые вести, наконец глаза его узрели сына, Йосефа, который теперь, вместо «красивой рубашки», которая была на нем в момент разлуки, носит пурпур снов, ставших явью, – и жизнь его начинается заново. После стольких несчастий пришли к нему дни покоя и благополучия, годы, что вернули ему величие Авраѓама и Ицхака. Благословения, полученные им и ранее как бы не существовавшие, теперь простерлись над ним и над его домом, и теперь он сам благословляет – фараона, Йосефа, сыновей. Закат его жизни, время, которое большинству людей не приносит никакой радости, сделался для Яакова главным центром жизни. При жизни последнего из праотцев было пророчество о далеком будущем: «В вечернее время появится свет».

Но может ли счастливый конец перечеркнуть все горькие дни, что были раньше? И общий итог жизни Яакова, в плане соотношения дурного и хорошего, не является ли в конце концов отрицательным?

Послушаем, что говорит об этом сам Яаков. Дважды он подводит итог своему прошлому. Вначале, когда он предстает перед фараоном, слова праотца отражают его отношение к материальному аспекту прожитого: «Немноги и злополучны были дни жизни моей». Но при последнем размышлении, когда он благословляет сыновей Йосефа, и при общем взгляде на оба аспекта бытия, он говорит иное: «Бог, поддерживающий мое существование с тех пор, как я родился, и до сегодняшнего дня...» Как? Неужели счастливая старость вычеркнула из его памяти все недобрые дни? Нет, конечно. Ведь он добавляет: «Посылающий ангела Своего, спасающего меня от всякого зла…» Перед его глазами проходит все то зло, от которого он был избавлен, потому-то он и подчеркивает, что даже в дурные дни за ним стоял Г-подь, пасущий его, и не только это - со словами о Том, Кто хранил его и в дни зла, он сочетает благословение, данное им «отрокам».

Ведь на эти самые дни, которые он охарактеризовал перед фараоном как «злополучные», Яаков бросает взгляд, полный боли, но излучающий благодарность Тому, Кто водил его не по стоячему болоту, а по полю печали и страданий. Это не что иное, как «свет в вечернее время» – новый свет, пролитый на его горькую прошлую судьбу. Не свет примирения и согласия с прошлым, но свет смысла Б-жьего, послушания Б-жьего.

Ибо избавление от зла («посылающий ангела Своего, спасающего от всякого зла») – это не только прекращение бытия зла и уничтожение его, но также избавление самого зла с самого начала, обнаружение его скрытого смысла, его поднятие и воплощение в чудесный горизонт времени избавления.

«Б-г, поддерживающий мое существование с тех пор, как я родился, и до сегодняшнего дня» – это великая фраза Яакова, который начал свой жизненный путь с того, что «солнце зашло», который узнал галут, познал в избытке печаль. Авраѓам увидел своего Творца, скрывающегося в творении, Яаков же разглядел своего Хранителя, скрывающегося в круговращении обстоятельств.

И то, что Яаков сказал о себе, касается также его потомков. «Б-г, поддерживающий мое существование…» – это произносит голос Яакова, но эхо от его слов заполняет все пространство истории Израиля, охватывает весь круговорот событий, и сила его удваивается не тогда, когда солнце движется по небу, а в то время, когда «зашло солнце»! Ибо оно возвещает о новом свете, свете обновленном, как тот свет, что коснулся праотца нашего Яакова после его «злополучных дней», – «и ожил дух Яакова!»

И так же, как в жизни Яакова выделяются линии, параллельные периоду галута народа Израиля, так и в его счастливой старости заметны аналогии с предсказанным пророками избавлением. Нашелся пропавший Йосеф, вернулись задержанные Шимон и Биньямин, как было обещано: «И придут затерянные в стране ассирийской и захваченные в стране египетской». Как говорит отрывок, предвидящий грядущее и сформулированный в прошедшем времени: «Все собрались и пришли к тебе». Весь дом Яакова собирается вместе, к вящему его величию, в момент благословения Яаковом своих сыновей. Двенадцать сыновей, тесно обступившие своего отца и внимательно прислушивающиеся к пророчествам и благословениям, которые он произносит, – да ведь это картина того, что должно случиться в будущем, когда все колена Израиля станут единой плотью и единым сердцем, – опять-таки, как предвидели пророки.

И не только это – в последних речах Яакова обнаруживаются важнейшие выражения, в которые вплетена пророческая весть: избавление («посылающий ангела Своего, спасающего меня от всякого зла»), собирание («соберитесь… сыны Яакова») и даже далекое будущее («и я возвещу вам, что случится с вами в конце дней»). Ни в коем случае эти выражения нельзя считать произвольными. Подобные слова перекликаются друг с другом в различных книгах Танаха, между ними существует тайное собеседование.

И до чего же удивителен этот доверительный диалог! В час, когда Яаков, прежде чем покинуть этот мир, дает сыновьям прощальное благословение, завершается эра патриархов, но тот же самый час являет собой начало новой, наступающей эры, ибо двенадцать колен, окружающие Израиля, своего отца, уже знаменуют собой народ – юную поросль народа Израиля. Это далекое начало с одного края – словно пример отдаленного избавления на другом краю: в грядущих днях, которые тоже являются началом, новым и неведомым. И вот из уст Яакова, расстающегося с сыновьями, вырываются слова, соединяющие оба эти края: «в конце дней»!

Не пароль ли это? Правда, глаза Яакова в этот час уже отрешены от настоящего, они вглядываются во временные пространства и читают в них, словно чтец в открытой книге, но все же они обращены не к тем грядущим дням, что заключены в пророчествах об избавлении, а к гораздо более близким. Прекрасно выразили это наши мудрецы: «Хотел Яаков открыть своим сыновьям срок прихода Машиаха». Подытоживая собственную жизнь, Яаков сумел провидеть судьбу народа, которому предстоит от него произойти и существовать до скончания веков. Вот об этом-то конце дней Яаков и хотел поведать сыновьям. Но то, что было открыто взору Яакова перед самой его кончиной, было невозможно открыть сыновьям, которые стояли только на пороге жизни.

И все же в жизнеописании Яакова, развернутом в книге «Брейшит», и впрямь заключена вся грядущая история народа Израиля – от момента, когда «солнце зашло» и вплоть до самого «конца дней».

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5
           
Скачать с ютуб видео чистка котла.