|
(из книги раввина А. Штейнзальца «Библейские образы»)
Несбывшаяся мечта
В книге «Брейшит» Рахель предстает перед нами как одна из праматерей
еврейского народа. Но в еврейской традиции именно она стала символом матери,
причем специфическим символом еврейской матери, стенающей о судьбе своих
сыновей, сынов Израиля: «…Рахель оплакивает сыновей своих и не может утешиться…»
(Ирмеяѓу, 31:14). Именно поэтому ее могила в Бейт-Лехеме стала местом
паломничества для тех, кого постигло горе, особенно для женщин.
Может быть, образ Рахели приобрел такую эмоциональную окраску потому,
что она сама познала тоску неосуществленной женской мечты и умерла в муках.
История Рахели, ее отношения с Яаковом полны стремлений, ожиданий, надежд,
которым так и не суждено было реализоваться полностью. Это горький образ
человека, который, казалось бы, имел все, но не получил того, к чему стремился,
и ушел из жизни в момент, когда его желания только начали осуществляться.
С того времени, когда, как сказано, «полюбил Яаков Рахель» (29:18), и
до ее смерти при рождении Биньямина, Рахели пришлось пережить много боли
и разочарований. Она была первой любовью Яакова, но не стала первой женщиной
в его жизни, и это, безусловно, было для нее тяжким ударом. Комментаторы
Танаха отмечают, что между мужчиной и первой женщиной, которую он познал,
возникает особая связь. Случилось так, что эта связь соединила Яакова
не с Рахелью, а с ее сестрой Леей. И дальнейшие отношения между Яаковом
и Рахелью, несмотря на их большую любовь, были постоянно полны напряжения
и неосуществленных ожиданий. Женщина реализует свою любовь в материнстве.
Для Рахели стать матерью было крайне важно еще и потому, что от этого
зависело, кто из детей Яакова получит его благословение и станет наследником
славной традиции. Но Рахель долго оставалась бездетной, тогда как ее сестра
Леа рожала одного сына за другим.
Только когда Яакову удалось наконец освободиться из цепких рук своего
тестя Лавана, когда страх перед местью Эйсава остался позади и семья могла
наслаждаться покоем в Стране Израиля, казалось, и Рахели улыбнулось счастье.
Она родила сына Йосефа и молила Всевышнего о том, чтобы Он даровал ей
еще одного сына (см. 30:24). Но рождение Биньямина привело к смерти несчастной
женщины.
Рахель стала как бы олицетворением трагической судьбы народа Израиля.
И хотя еврейский народ лишь частично происходит от потомков Рахели, мы
видим в ней символ матери, оплакивающей своих сыновей. Трагедия ее личной
жизни ассоциируется с трагической историей народа, пережившего изгнание
и тяжелые страдания. Его тоска по обретенной и затем утраченной Родине
перекликается с тоской Рахели, долгие годы ожидавшей возможности быть
с любимым человеком и умершей, когда ее мечты начали осуществляться. Поэтому
на протяжении многих веков, во времена Первого и Второго Храмов, и, конечно,
после разрушения последнего, образ Рахели символизировал Шхину
в изгнании.
Об отношениях между Яаковом и Рахелью мы знаем больше, чем о взаимоотношениях
других супружеских пар из Танаха. Мы видим слабость и очарование Рахели,
которая, зная, что она любима мужем, была уверена в своих особых правах
на него. В этом смысле ее образ олицетворяет и другой аспект характера
еврейского народа: его чувство избранности, абсолютную уверенность в том,
что он любим Всевышним и избран Им для особой миссии в этом мире.
Рахель не только угождала Яакову, как это делала Леа, но и позволяла себе
спорить с ним. Мы знаем только об одном случае, когда Яаков сделал выговор
Рахели, раздраженно упрекнув ее в стремлении властвовать над ним. Яаков
никогда, ни при каких обстоятельствах, не выходил из себя. Даже когда
у него были причины для гнева, он сдерживался – иногда на протяжении многих
лет. Только в одном случае – когда Рахель потребовала от мужа: «Дай мне
детей, а если нет – я умираю» (30:1), – тот потерял терпение.
Рахель не просто хотела ребенка – она хотела ребенка от Яакова, даже если
бы он был рожден рабыней. Она понимала, что Яаков не только хороший скотовод
и удачливый хозяин. Так же, как Леа, она видела в нем человека необыкновенного,
находящегося под покровительством Всевышнего. И, пытаясь воспользоваться
привилегированным положением любимой жены, она идет на поступки, которые
другой не сошли бы с рук безнаказанно. Таковы, например, истории с «обменом»
Яакова на мандрагоры и с похищением идолов из дома отца. Благодаря привлекательности,
дерзости и везению Рахели удавалось выпутываться из этих и других историй
и избегать гнева Яакова. В этом смысле она тоже выступает как «дочь Иерусалима»,
«дочь Сиона» – частая в Танахе метафора, относящаяся к еврейскому народу
(см., напр., «Эйха», 2:13). И в этом аспекте своенравная и капризная Рахель
олицетворяет собой народ Израиля, убежденный в неизменной благосклонности
к нему Всевышнего. Что бы мы ни делали, как бы ни были неблаговидны наши
поступки, Его любовь будет всегда обращена на нас, а не на другие народы,
– эта уверенность испокон веков живет в сердцах евреев. Таким образом,
отношения между Яаковом и Рахелью подобны фундаментальной исторической
связи между Б-гом и Израилем, связи, основанной на любви. Тем не менее
комментаторы обращают особое внимание на те моменты, когда Рахель необдуманно
уступала Яакова другой женщине, пребывая в уверенности, что он все равно
принадлежит ей. Как мы знаем, она потеряла его – сорвавшиеся с уст Яакова
слова о том, что похититель идолов Лавана умрет, очень скоро сбылись:
Рахель умерла раньше срока. Любовь, при всей ее экзальтации и силе, сметающей
многие преграды, тем не менее не всемогуща, и ее возможности не беспредельны.
Есть прегрешения, которые не прощаются даже избраннику.
И здесь уместно сравнить отношения Яакова и Рахели с подобной же историей
отношений между Эльканой, отцом пророка Шмуэля, и двумя его женами, Ханой
и Пниной. У Пнины были дети, у Ханы – нет, но Элькана отдавал предпочтение
Хане, заверяя ее в том, что она ему дороже десяти сыновей. Яаков не заходил
так далеко и никогда не рисковал своей связью с Леей, хотя его любовь
к Рахели оставалась неизменной на протяжении всей ее жизни и даже после
ее смерти. Но в отличие от Ханы, которая была сдержанна в проявлении своих
чувств, Рахель не признавала для себя никаких ограничений, ей казалось,
что любовь оправдывает все. Она была уверена в том, что ее связь с Яаковом
ничем не может быть нарушена и что поэтому ей все дозволено. Но любовь,
не осознающая пределов возможного, любовь, которая знает только свои права,
терпит крах. В этом смысле поведение Рахели отражает реальность, которая
существует на разных уровнях человеческих отношений – в семье, в обществе,
в отношениях между народами. Ведь даже большая любовь требует самодисциплины,
определенных рамок.
Однако легендарный образ Рахели, оплакивающей судьбу своих сыновей и ожидающей
их возвращения из изгнания, возвышает ее поведение, стирая из памяти людей
ее недостатки и просчеты. В истории еврейского народа, как и в истории
Рахели, есть и горечь, и возвышенность чувств, но, наказав ее, Всевышний
не пренебрег ею и не забыл о ней: «Есть у тебя надежда на будущее, – сказал
Б-г, – возвратятся сыны в пределы свои» (Ирмеяѓу, 31:16).
(из книги раввина А. Штейнзальца «Библейские образы»)
Супруга и мать
Леа была несчастней всех женских персонажей Танаха. Впервые мы узнаем
о ней как о сестре Рахели, как о женщине, на которой Яаков женился, не
ведая того: ею подменили ту, которая была действительно любима. Если Рахель
окружает ореол очарования, красоты и романтической любви, то уделом Леи
была гнетущая печаль от неразделенного чувства, жажда подлинной близости
с Яаковом, который долгое время видел в ней причину того, что стал жертвой
мошенничества и обмана, и лишь после многих лет супружества стал относиться
к Лее как будто немного душевнее.
Комментаторы отмечают, однако, что отношение Яакова к Лее ни в коем случае
не было явно пренебрежительным или тем более враждебным. Единственным
ясным указанием на характер их отношений является лаконичная констатация:
«…и полюбил он Рахель больше, чем Лею» (29:30). Чувства Яакова к Лее обрисованы
неясно. Разумеется, он предпочитал Рахель, но не был совершенно безразличен
и к старшей сестре. Просто ее постоянное желание большей близости с мужем,
большего проявления чувств с его стороны заставляло его сохранять сдержанность.
Леа всегда находилась в печальном положении женщины, которую держат на
некотором расстоянии.
Однако эта история имеет и иной аспект. Описываемые в Танахе события –
не сухая летопись; они как бы освещены изнутри отношением к ним их участников.
Соперничество между Леей и Рахелью нашло свое продолжение в противостоянии
их потомков, определившем всю последующую судьбу еврейского народа. Сперва
это выразилось в антагонизме между сыновьями Леи и Йосефом, сыном Рахели,
затем – в трагическом соперничестве между потомками Леи, предводительствуемыми
коленом Йеѓуды, и потомками Рахели во главе с потомками Йосефа из колена
Эфраима и, наконец, – в конфликтах между Иудейским и Израильским царствами.
Лишь с полным исчезновением колена Эфраима это противостояние завершилось.
Правда, пророчество Йехезкеля, который говорил о будущем искуплении народа
как о союзе древа Эфраима и древа Йеѓуды, не реализовалось объединением
колен, хотя потомки разных колен и смешались, став единым народом. В некотором
смысле давнее соперничество еще должно проявиться, когда, как предсказано,
придут два Машиаха, два Мессии-искупителя: сын Йосефа и сын Давида.
Прошли века, и оказалось, что дом Израиля в основном присходит от сыновей
Леи, а линия Рахели практически сошла на нет. Именно потомство Леи обеспечило,
с одной стороны, национальную преемственность, основанную на признании
непреходящего значения дома царя Давида из колена Йеѓуды, а с другой стороны
– преемственность духовную, так как священнослужители происходили из колена
Леви – тоже одного из сыновей Леи. В исторической перспективе именно Леа
оказалась матерью сегодняшних евреев.
Положение Леи как жены Яакова в конечном счете выразилось также и в том,
что из четырех его жен и наложниц (Леа, Рахель, Билѓа и Зильпа) лишь она
одна похоронена рядом с ним в семейной гробнице, в пещере Махпела в Хевроне.
Таким образом, к концу своей жизни Яаков все же признал роль Леи, видимо,
поняв, что в итоге благодаря именно ее сыновьям сохранится народ Израиля.
Взаимоотношения Леи и Рахели стали предметом исследований, которые рассматривают
проблему в более широком аспекте, чем история любви двух сестер к одному
мужчине. Они – основа для сопоставления двух взглядов на мир и двух типов
национального характера. В сочинениях еврейских философов и в кабале Рахель
и Леа символизируют, соответственно, Шхину в изгнании и Шхину, вернувшуюся
в Сион. С этой точки зрения Леа занимает более высокое положение. Рахель,
в отличие от ее образа в книге «Брейшит», остается в представлении народа
как мать скорбящая, а Леа – как мать счастливая. Обусловлено это тем,
что отношения между Яаковом и Леей оказались не только более прочными,
но и более полными, совершенными. Женитьба Яакова на Лее – это тот случай,
когда событие, происшедшее, казалось бы, случайно, оказывается судьбоносным,
а мечта остается лишь мечтой. Большая любовь со всей ее страстью и романтикой
оказалась отнюдь не идеалом, а прозаическая, земная связь между Леей и
Яаковом стала непреходящей и значимой. В конечном счете именно Леа стала
спутницей жизни Яакова, его женой в самом полном смысле этого слова.
Отношение обеих жен Яакова к мужу – это два рода любви во всей их сложности:
одна – романтическая, полная ожиданий, несбывшихся надежд и завершающаяся
безвременной смертью, другая – любовь преданной женщины, которая делит
с мужем все тяготы повседневной жизни, рожает ему детей; эта любовь стабильна
и жизнеспособна. Отношения Яакова и Леи лишены драматизма, восторгов и
томления, которые характеризовали любовь Рахели. В некотором смысле Рахель
была воплощением юношеской романтики, а Лея – зрелой и верной супружеской
любви.
Это существенное различие между Рахелью и Леей ярко проявляется в эпизоде
с мандрагорами (см. 30:14-16). Сын Леи Реувен нашел в поле мандрагоры,
и Рахель захотела заполучить их. Комментаторы указывают, что хотя мандрагоры
считаются средством, усиливающим половое влечение, это свойство приписывалось
корню растения, а не его плодам, которые имели лишь привлекательный вид
и приятный запах, а именно их и нашел Реувен. Значит, Рахели важно было
просто удовлетворить свой каприз. Несмотря на то, что мандрагоры не были
такой уж редкостью, она была готова отказаться от ночи с Яаковом, лишь
бы получить то, чего ей захотелось. Комментаторы высказывают мнение, что
Рахель не была похоронена рядом с супругом, ибо сделала его ложе предметом
торга.
Леа горько упрекает Рахель за этот каприз: «Мало тебе отнять [у меня]
мужа моего, еще [хочешь] забрать и мандрагоры сына моего?» Леа стремилась
быть с любимым пусть даже ценой унижения: «Наняла я тебя за мандрагоры
сына моего», – сказала она Яакову. Это была глубокая любовь, проникновенное
чувство, стремление к большей близости с мужем. И сыновьям своим она давала
имена, которые выражали и мольбу о любви Яакова, и уверенность в том,
что дети, рожденные ею, являются подтверждением провиденциальности их
супружества. Каждый из сыновей Леи является отражением той или иной стороны
личности Яакова, его характера, хотя именно в Йосефе, сыне Рахели, тот
нашел наиболее полное свое воплощение.
Таким образом, хотя все сыновья Яакова представляют будущий еврейский
народ, преемственность, связь поколений идут от Леи, и это обусловлено
характером ее отношений с Яаковом.
|