Иона Бен-Сасон
Невозможно постичь смысл катастрофы европейского еврейства, единственной в своем роде катастрофы в истории всего человечества и в истории вечного народа, даже исходя из понятий и толковании, которые предлагает иудейская мысль для времен страданий и гонений, охватывающих значительную часть еврейской истории. И поэтому возникает необходимость систематизировать мнения различных школ и течений, занимающихся изучением катастрофы.
Трудности сосредоточены в двух областях: можно ли определить значение катастрофы? И главное: какой вывод для бытия вытекает из этого, вывод — теоретический и практический одновременно — для всего человечества, для современного еврейского общества и для каждого в отдельности? Прежде всего обратимся к первому вопросу: значение катастрофы в той мере, в какой дано постичь его. И как продолжение — в определенной степени как заключение из первого — выводы для последующих поколений, не переживших катастрофу.
Мир поступает по обычаю своему
Одно из направлений ответа содержится в тезисе «мир поступает по обычаю своему», в смысле отчуждения истории от непосредственного и явного вторжения Божественного. Согласно мнению этой школы, закон существования человечества в его общественном и историческом бытии (в том числе и Израиля) подобен закону всей действительности и природы: всякая закономерность, все происходящее в его разнообразии — конец действия, чье начало в мудрости Творца, отпечаток которой лежит на всем сущем. В физической действительности, а также в действительности общественной, и исторической мир поступает по обычаю своему, согласно законам, присущим компонентам вселенной, и согласно свободе решения и действия в мире людей. Сторонники этого мнения ссылаются для подтверждения своей правоты на слова благословенной памяти наших мудрецов, приводимые в «Яд ахазака» (гл. 12,1) и в «Море невухим» (часть 2, гл. 29).
Однако идеи этого направления трудно согласовать с вытекающим из мировоззрения иудаизма. Даже если тем или иным образом можно истолковать и объяснить некоторые источники в соответствии с этим методом, совокупность иудейской концепции все же не присоединяется к такому объяснению.
Согласно мнению сторонников этого направления в мировом пространстве все еще кричит и бьется лишенное объяснения обвинение относительно человеческого в человеке. «Заданный катастрофой вопрос, непосредственно относящийся к человеку, не является вопросом «где был Господь?», а «где был человек?» (Раввин профессор Э.Беркович, «Вера после катастрофы»). «Смысл, который только человек способен создать, — единственное оправдание бессмысленного мира... Это ведет к оправданию самого нацизма» (там же).
Безропотное принятие приговора
Другое, наиболее традиционное, направление в иудаизме видит в катастрофе воздаяние и наказание и, исходя из этого, приходит к оправданию страданий, к безропотному принятию приговора. «Из-за наших грехов обрушилась на нас катастрофа», «Все, что делает с нами Господь, даже если Он карает нас, все к лучшему».
Здесь, несомненно, прав автор книги «Вера после катастрофы», когда он обращается к нам с упреком: «Как осмеливаешься ты оправдывать чужое страдание. Молчи, человек!» «Мы не Иов... мы только брат Иова... если нет ответа, лучше обойтись без него, чем найти успокоение в бесчувственной вере».
Поэтому нет объяснения также и в обвинении, которое бросает великий в Израиле, вопиющий из глубин катастрофы: «А теперь кто примет на себя ответственность за пролитую кровь?.. Ведь все те руководители, удерживавшие народ Израиля от ухода (в страну Израиля)... не смогут сказать: наши руки не пролили эту кровь» (Эм абаним, 15). Также и этот вопль — по мере того как он отклоняется от обвинения лидеров и стремится найти объяснение и оправдание катастрофы — содержит в себе нечто от подхода, который выше был представлен как неоправданный.
Нет ответа
Мы подходим к другому направлению в иудаизме — «нет ответа». Катастрофа для верующих находится за пределами постижимого, вне рамок значения и смысла. Один из выдающихся представителей учения о катастрофе сформулировал это по-своему, наглядно, конкретно и ужасающе: «Удивительно... как мир существует после стольких криков... Невинные дети, чистые ангелы, и взрослые, святые Израиля, погибают,., наполняя мир этими криками. И мир не растекается водами, стоит как стоял».
Согласно другой формулировке, катастрофа — это бедствие, гибель, как конец мира. А для сотворения и конца мира не найти выражения (Э.Визель, «Рассеяние Израиля»). Сила этого ответа в его искренности, в отказе от лицемерия и раболепства, с одной стороны, и в отказе от подхода к вере исключительно с точки зрения людей образованных, с другой стороны.
Судьба и предназначение
Имеются также школы, связывающие значение катастрофы со смыслом судьбы еврейства как исключительного явления во вселенной. Итак, мы на пороге рассмотрения вопроса о значении катастрофы для человечества, для современного еврейского общества и для каждого в отдельности.
Наиболее решительным, смелым и глубоким является подход, представляющий смысл существования народа Израиля и его судьбу как исключительное историческое явление. Раввин М.Ш.Акоэн, один из великих представителей поколения, жившего до катастрофы, видит особое положение евреев на протяжении веков, представляющее собой тезис, антитезис и синтез, имеющее цель и предназначение: «Когда еврей... забывает о своем происхождении... оставляет изучение религии,.. и думает, что Берлин — это Иерусалим,.. тогда налетает ветер и буря... чтобы вырвать его с корнем... Таков путь Израиля с той поры, когда он стал изгнанником». «С тех пор как Израиль живет среди народов,., таков путь Провидения:...успокаиваются они,.. а затем поднимается ветер грозовой,.. разрушает беспощадно... Таким переменам подвержен Израиль... по двум причинам: ради существования истиной религии в ее чистоте и для существования народа». В этой концепции имеется мотивировка и объяснение страданий и бедствий — не грех и кара, а неизбежные потери в иудейском существовании, связанные с иудейско-религиозной миссией народа.
К сторонникам этой концепции принадлежат и те, кто, основываясь на изучении катастрофы, приходит к отрицанию западной культуры и видит в этом значение катастрофы. «И послал вам Господь Амалека с мудростью его,., и открыли зло его, и извержение сердца его, и зверства его, и тлен мудрости его — ив этом поучение на будущее: во всей мудрости мира нет ни капли добра» (Эш дат, парашат Зхор).
Этот взгляд на катастрофу как на неизбежность в ходе миссии выражают также с помощью тайного учения: «Свет Господа не может проявляться во всем только лишь посредством уничтожения сущего... Само зерно (сущего) должно исчезнуть... сгнить в земле — в этом суть смерти и предсмертных мук» (Эш кодеш). «И все мучения... теперь... для того, чтобы устранить человеческую мудрость, о ко юрой человек думает, что благодаря ей он познает,., чтобы мудрость Божественная могла открыться в каждом и во всем мире» (Там же. парашат Итро).
Ученый-нееврей, чье мнение совпадает с концепцией, рассматривающей катастрофу в свете еврейской судьбы и предназначения как исторического явления, видит в столкновении нацизма и иудаизма звено в цепи многовековой борьбы за избранность между истинным избранником Бога и тем, кто добивается избранности с помощью физической силы и злодеяний: «Нация,.. сама избирающая себя и делающая себя основой и масштабом для всего, такая нация рано или поздно неизбежно столкнется с народом Господа, истинным избранником... С геологической точки зрения такой попытке суждено завершиться поражением» (К. Барт, «Основы догматики»).
Катастрофа — поворотный момент и веление
Другой ответ, обращенный к будущему, стремится определить смысл и значение катастрофы для последующих поколений. Это ответ, предлагаемый направлением, которое рассматривает нашу жизнь как «постсовременный» период в иудаизме (направление возникло после катастрофы). Вот высказывания представителей этой школы о «постсовременном» периоде: «Среди нас были такие, которым катастрофа казалась новой горой Синай, Синайской горой мрака. И кто знает, какую весть несет она нам... Это направление мысли, к которому принадлежу и я, придает катастрофе мистическое измерение». (Э.Визель). И еще:«Если теперь возникнет новая философия еврейского существования, она обязательно будет основываться на катастрофе и на том. что связано с катастрофой».
Сказанное Эли Визелем выражает переживания и восприятие поколения, пережившего катастрофу и призванного продолжить еврейское существование. Автор другого высказывания, пользуясь языком научного исследования, проводит параллели с общественной и духовной жизнью: «Народ Израиля вовлечен в кризис, охватывающий период; этот кризис ставит под знак вопроса «религиозность» и «светскость», их развитие во взаимном противоречии в «современном» мире, посредством «постсовременной» принадлежности к еврейству... Голос повелевающий обращается к сынам Израилевым после Аушвица. Этот голос отвергает прежнее разделение на религиозных и нерелигиозных и создает новое разделение на евреев, внимающих голосу и на тех, кто закрывает уши». (А. Пакенгайм. «Мосты между этикой "религиозной" и "нерелигиозной"»). «После Аушвица существование еврейского народа даже ради самого существования... является императивом, выражающим веру... с которой немногие могут соперничать».
Высказывания Визеля и Пакенгайма не носят пока обобщающий, абстрактный характер, постановка вопроса нуждается в более точной формулировке. Из сказанного Эли Визелем неизвестно, что это за новая весть, ожидаемая с Синая — Аушвица. Что же касается принадлежности к еврейству, как ее понимает А. Пакенгайм, — не объяснено, что является ее содержанием на деле помимо существования и связи с катастрофой.
Другой современный мыслитель, профессор Э.Беркович, в своей книге «Вера после катастрофы» также развивает историософическую теорию: катастрофа, как и всякое разрушение, является не только кризисом, но и духовно-историческим поворотным моментом в иудаизме, который способствует развитию — подобно тому как разрушение Второго-Храма привело к развитию и обоснованию устного Учения. Сущность нынешнего переломного момента заключается в том. что народ встречается со своим религиозно-иудейским предназначением. Будущее нации, даже если она не знает о нем, тесно связано с этой миссией.
Даже если согласиться, что «нет ответа» на вопрос о смысле катастрофы,— мы все же должны спрашивать вновь и вновь, изучать ответы, размышлять о том, в чем заключается ее значение для бытия, для человечества, народа и для каждого в отдельности. «У Него (у Бога) нет никакого долга перед тобой... У тебя же есть долг перед самим собой. В чем он заключается? Это вопрос» (Э.Визель, «Врата леса»).