Генотип сильнее фенотипа, или кто мы и откуда

З.К.: Господин раввин, мне кажется очевидным, что евреи и внешностью, и поведением уподобляются местным жителям. С другой стороны, те же люди осознают себя евреями и нередко готовы жизнь отдать за свое еврейство. Не странно ли это?

Рав: Если вы хотите составить представление о жителях какой-либо страны, познакомьтесь с ее евреями. Английский еврей будет квинтэссенцией англичанина, а французский еврей – более француз, чем сами французы. Почему? Ответ прост, хоть и не утешителен: потому что надо выжить. А чтобы выжить, надо быть незаметным. Вот урок, который усваивает тот, кого часто бьют.

Еврею надо сыграть образ, впитать язык, надо быть актером, чтобы выглядеть таким, как все вокруг. Это можно наблюдать даже на членах одной семьи. У многих из нас есть родственники в разных уголках света. Собираются кузены на семейное празднество – и что же мы видим? Кузен Майкл – американец, кузен Алекс – израильтянин, а кузина Софа и ее детки – типичные белорусы. Но ведь их родители братья!

Века преследований развили в евреях необыкновенную способность подражать, имитировать, перенимать жесты, походку, словечки и интонацию. Посмотрите на выражения лиц, на то, как люди движутся, на их мимику и пластику – вот то, что создает образ, а это черты гораздо более характерные, чем форма носа или оттенок кожи. Это адаптация людей, которые все время живут на чужбине и очень цепко держатся за то, что составляет характер данного места. Ситуация в некотором роде анекдотическая: евреи часто говорят на более правильном языке, чем коренное население, лучше начитаны в его литературе и истории, лучше разбираются в политике, которую они при первой же возможности стараются взять в свои руки. Копия в известном смысле превосходит оригинал!

З.К.: Если на евреев так сильно влияет окружение, почему в Израиле все так не похожи друг на друга?..

Рав: Полагаю, это пройдет. Только потребует времени. Здесь есть одна особенность: в Израиле перед евреем нет модели. Когда-то, на заре государства, такая модель была. Вы слышали выражение «детки Тнувы»? Мечта сионистакиббуцника. Воображаемая, конечно. Все в одинаковых шапочках, шортах, сандалиях. Все идут строем и поют хором. Разве заметишь тут несходство лиц, характеров… Все одинаковые. Но это, к счастью, не привилось. Хотя был создан типаж: жесты, прическа, мимика. То, о чем мы говорили.

З.К.: Это как поется в некогда популярной песне: «Так припомним их всех – чуб волной и душа нараспашку…»

Рав: Сегодня этот образ больше не идеал. Да и гегемонии тех людей уже не существует. Что-то от типажа еще можно наблюдать в армии, хотя это другой типаж. Армия без унификации невозможна. Но в обществе в целом…

Этнические вопросы давно занимают меня. Я много наблюдаю за жизнью евреев из разных общин. В Израиле и сегодня браки чаще всего совершаются внутри одной общины. Но около четверти из них – межобщинные. А это значит, что если так будет продолжаться, то через несколько поколений все перемешаются.

З.К.: Мне трудно с этим согласиться. Это слишком вольный прогноз.

Рав: Конечно, это всего лишь прогноз, но он отражает тенденцию. Когда-то многие в Израиле уповали на модель «плавильного котла». Более того, считали, что «плавильный котел» вознесет евреев ввысь. На деле эта идея, – а она, в первую очередь, выражается в том, что все израильтяне переходят на иврит, – сказалась в резком снижении культурного уровня.

Израиль – молодая страна, и она спешит. Спешит создать новое государство: новую экономику, новую политику, новую армию. Демократическое государство, где все равны. Ну есть ли у этой страны время и запас усилий для того, чтобы вникать во все наше этническое многообразие? Конечно, нет! И потому делается ставка на усреднение, на какой-то умозрительный «новый» образец.

Когда прибывала очередная волна алии, кто мог позволить себе роскошь изучать незнакомую еврейскую культуру новой этнической общины? Думали переплавить все в общем котле и получить унифицированного еврейского жителя Израиля. Не вышло. Что-то, может, и переплавилось, но благородные ценности общин этой участи избежали, затаились. А из половинок людей целые человечки не складываются.

З.К.: Вот мы и пришли к апологии диаспоры. Как же быть с заповедью о переезде в Землю обетованную, которая, насколько мне известно, превалирует над многими другими заповедями?

Рав: Любая эмиграция сопряжена с потерями. Одна из потерь – культура. Новое место навязывает иную культуру. Чем быстрее новые иммигранты смешаются с другой общиной, тем поверхностнее они освоят новую культуру и тем менее они и их дети будут ценить прежнюю. Но если этническая группа на новом месте не поспешит слиться с евреями из других общин, то ее знакомство с новой культурой будет полноценнее, а укорененность в своей _ осознанней и глубже.

З.К.: А что вы скажете о евреях из сугубо религиозного квартала Иерусалима Меа Шеарим? Уж они-то укоренены в своей культуре. Тех местечек и городов давно нет на карте Европы, а наши евреи скрупулезно воспроизводят все ритуалы, которых, как они полагают, придерживались в странах рассеяния их далекие предки. Что же касается их «знакомства с новым окружением»… Во всяком случае, оно не отразилось на их образе жизни и манере одеваться.

Рав: Одежда – часть культуры. Они боялись, что, сменив одежду, потеряют и культуру. Большинство ашкеназских ультраортодоксов носят черные шелковые лапсердаки и шапку с лисьей оторочкой – штраймл.

З.К.: Это, если не ошибаюсь, одежда щеголей из польской шляхты?

Рав: Ну конечно! И снова – шляхты нет, мода почти два века как прошла, а евреи ее сохранили! Они держатся за свою старую культуру, а культура связана с дальним местом и с дальней эпохой. Так и дошло до нас все вместе.

З.К.: Просто удивительно, как евреи впитали черты других народов и остались верны себе!

Рав: О да… Скажем, известно, как горды поляки. Польскую гордость переняли и жившие там евреи. В кармане пусто, но костюм – с иголочки. И победоносный вид. Польский гонор! Важно, каким я предстану перед другими, а что у меня в кошельке и на душе – касается только меня. Этот гонор не позволил польским евреям, приехавшим в Страну, «пачкать руки» грязной работой. Немецкие же евреи брались за любое дело. Жить-то надо! Но главным образом потому, что немцы не гнушаются никаким трудом. А польские евреи здесь очень бедствовали. Повадки шляхтичей… Как штраймл.

Евреи поразительным образом перенимают не то чтобы культуру – самый характер страны, где живут, потому что им категорически необходимо выжить. Так за много столетий у нас развилась жизненно важная способность к приспособлению.

З.К.: Да, я читала, как Ницше восхищался этой «удивительной» и «подражания достойной» еврейской чертой: умением приспособиться к любым условиям и пережить любые катаклизмы.

Рав: Достойно подражания? Возможно. Но представим себе старого актера. Вот он сидит в последний раз в своей гримерной. Снимает грим. Что видит он в зеркале? Кто он на самом деле? Он сыграл так много ролей, что успел забыть, какова его собственная роль.

Даже ребенок знает, что хамелеон может менять окраску. Но тогда какого же цвета хамелеон? Зеленый? Серый? Должен же у него быть свой цвет!..

З.К.: Я слышала такое мнение, будто еврейский народ имеет женскую природу: отражать, подражать. Говоря проще, евреи – исполнители и интерпретаторы, а не создатели нового.

Рав: Вейнингер писал об этом. Весьма подробно.

З.К.: Отто Вейнингер? Тот еврей, что ненавидел евреев и, будучи последовательным антисемитом, покончил с собой?..

Рав: Именно. Да… есть правда в том, что он писал. Я, в общем, с этим согласен… Взять Израиль: сколько музыкантов приехали сюда из СССР, сколько учителей русской литературы! И эти люди освоили профессии не для проформы. Они отдались им всей душой, у них талант. Талант исполнителей и интерпретаторов. Но что в этом исполнении принадлежит им, и что – автору чужого народа?

З.К.: Вот мы и нащупали болевую точку. Если даже духовная жизнь еврея всего лишь дань месту, мимикрия, что же свое, неизменное? Ведь при всем нашем сходстве с окружением оно знает, что мы евреи. Получается, что евреи с момента рождения обречены на раздвоение личности.

Рав: Да, раздвоение личности. И евреи помнили об этом и сохраняли дистанцию. Отсюда всегда, в любой стране, знание нескольких языков, своего и чужого. Сохранить дистанцию – вот в чем была задача традиционных евреев. Они сохраняли дистанцию не потому, что боялись чужой культуры. Их заботила судьба своей культуры!..

Было такое словечко в ходу: люфтменч («человек воздуха»). Это евреев так высокомерно называли. Мол, не сеют, не жнут, ничего вещественного не создают, из воздуха деньги делают… Странно, но благодаря своему специфическому экономическому положению (которое, кстати сказать, сионистысоциалисты намеревались исправить, ибо нехорошо не заниматься физическим трудом) евреи предвосхитили современное общество.

Ведь чем характеризуется развитое современное общество? В первую очередь тем, что лишь весьма малый процент населения созидает материальные ценности, приносит материальную пользу. И под этим углом зрения цели социалистовсионистов выглядят атавизмом, а еврейский образ жизни в диаспоре – прогрессивным. Потому что евреи занимались не добычей полезных ископаемых, например, а развитием услуг и духовных ценностей. Тем, к чему сегодня стремится большинство людей.

З.К.: И в Израиле тоже. Выходит, и строительство «своими руками» еврейского государства, и сионистская модель израильтянина – все несовременно? Атавистично?

Рав: Мы говорили о том, кого копирует еврей в Израиле. Первые сионисты хотели копировать араба, жителя земли. Сейчас это история. Более того, образ араба вызывает скорее антагонизм. Кто из евреев сейчас покрывает голову кафией или носит арабский халат, как можно увидеть на фотографиях 1906 года? Но модель по-прежнему находится вовне. Мы, израильтяне, не подражаем какому-то определенному народу. Мы подражаем некоему абстрактному нееврею. Хотим быть как все. Но что общего может быть у всех? Ясно, что это всегда будет нечто поверхностное, не затрагивающее ядра культуры. В отличие от еврея в диаспоре, который перенимает идею приютившей его нации, скажем, русскую идею, израильтянин не докапывается ни до какой идеи. И то, чему он подражает, – шелуха, что-то там нееврейское… И когда этот обобщенный «гой» сделался моделью для израильтянина, мы получили таких израильских евреев, которые более неевреи, чем самый чистокровный нееврей.

Двойная природа евреев из диаспоры придала им особое духовное богатство, отчего с ними обычно интереснее.

З.К.: Что же – опять выходит, что жизнь в диаспоре предпочтительнее жизни в Израиле?

Рав: Выходит то, что в каждом месте еврея поджидают свои опасности. Жизнь в диаспоре, как жизнь в маске, приводит к тому, что путь к себе отодвигается на периферию жизни и становится все более долгим.

Известно много случаев, когда воинствующие атеисты, профессиональные революционеры, рабочие-интернационалисты и им подобные, попав в сталинские или более поздние лагеря, вдруг открывали в себе еврея. В самых неподходящих для еврейского образа жизни условиях. Когда человека из благополучной жизни бросают в лагерь, он начинает пересматривать свою жизнь и в конце концов добирается до глубоко запрятанного в душе еврейства. Когда же жизнь идет своим чередом, мы не склонны задумываться. И в результате – ассимиляция. Да-да, повсюду – и в Израиле – ассимиляция.

В книге респонсов семнадцатого века описана такая история. В Венгрии жил один удачливый еврей, которого полюбила знатная и богатая вдова. Она сказала, что отдаст ему титул и богатство, если он крестится и женится на ней. Еврей крестился и женился. Раввины и община его осудили и отдалились от него.

Прошло сколько-то лет.Но вот в том городе евреев обвинили в ритуальном убийстве – кровавый навет. И тот выкрест, почтенный христианин и богатейший житель города, встал и сказал: «Это ложь. Я сам был евреем. И я знаю, что никакого подмешивания христианской крови в мацу не было и быть не может». Он спас евреев: его веское слово возымело действие.

Человек этот рисковал всем: положением, богатством, возможно, жизнью.

З.К.: Это напоминает мне слова Мордехая из Книги Эстер: «И кто знает, не для этого ли часа ты стала царицей?»

Рав: Верно, но я хочу подчеркнуть, что этого человека никто не принуждал креститься. Он сам избрал путь отречения от еврейства. И все-таки в недрах его души лежало зерно. Да, оно было окутано шелухой многих слоев чужой культуры, но вот он услышал о готовящемся преступлении, и зерно дало мощный росток. Я убежден, что в душе каждого еврея спрятано под спудом такое зерно и ждет своего часа.

З.К.: С возрастом люди начинают размышлять о своих корнях. Собирают по крупицам историю своей семьи. Знаете, сколько таких людей, как правило, стариков, я встречала в архивах?

Рав: Знаю. Всему свое время. Помню, я был мальчишкой, когда жива была моя бабушка. Интереснейшая судьба была у нее. Я мог бы тогда разговаривать с ней часами, столько всего узнать! Но в то время это меня не интересовало. А теперь ее давно нет. Так уж устроена жизнь: то, что в двадцать лет горит, требует тебя безотлагательно, со временем как-то тускнеет, теряет значение, забывается. Человек начинает копаться в своих корнях, ищет, где бывали, что делали такой-то прадед и такая-то бабка, а находит себя.

З.К.: Выходит, старые люди знают об этом возвращении заранее и потому стараются воспитать в молодых чувство причастности. А дети и внуки сопротивляются.

Рав: Нет. Это заложено в молодых. Я смотрю на двадцатипятилетнего человека и его родителей и задаюсь вопросом: где же фамильное сходство? Его нет. Или оно почти неуловимо. Но проходят годы, и сходство становится настолько разительным, что невозможно скрыть изумление – откуда оно взялось?

Когда-то давно я сказал об этом одному юноше. Он посмеялся и ничего не ответил. Вскоре он уехал, оставил родительский кров на двадцать три года. Когда же вернулся, мы встретились вновь. «Ты только посмотри на моего отца, – сказал он мне. – Все черты, которые некогда раздражали меня в нем, сегодня я нахожу в себе». Теперь бы я сформулировал это так: генотип сильнее фенотипа.

Поэтому я против идеи «плавильного котла». Это плохое решение проблемы. Белый цвет состоит из семи разных – но только чистых – цветов. Если же цвета грязные, белого не получишь. Создание израильтянина, как и создание любой личности, требует долгих последовательных усилий. Лишь в процессе воспитания, под воздействием многих этнических влияний возникнет объединенная община, культура которой будет богаче каждой из составляющих ее культур.

З.К.: Но какие же ум и память вместят это богатство? Получается, что чем больше разных общин в Израиле и чем дальше от древности мы живем, тем больше знаний должны освоить – вширь и вглубь?!

Рав: Не волнуйтесь, старое либо обновляется, то есть получает актуальное звучание, либо исчезает.

Культура «плавильного котла» не может быть богатой, потому что отрезана от корней. Уравниловка зиждется на отречении от прежнего своеобразия, и, когда она насаждается силой, как было в СССР, вместо утраченной богатейшей культуры еврейства приходит посредственная советскость. Но если говорить о русских людях, им повезло: Сталин сохранил их национальную классику. Хуже было в Китае, где в годы «культурной революции» национальная классика была объявлена вне закона. Сожаления достойна ситуация у нас в Израиле (а я ведь коренной израильтянин, я родился в Иерусалиме): наша интеллигенция не умеет читать памятники своей культуры.

И все же, пока мы помним, кто и откуда пришел, пока в школах дети пишут домашнюю работу «Мои корни», есть надежда на возрождение интереса к своей этнической культуре, а значит – и на повышение общенационального культурного уровня.

 

 

 

Ортодоксальные
евреи в Бруклине

Вела беседу Зоя Копельман

Содержание

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5