ШМУЭЛЬ ИОСЕФ АГНОН
Крупицы автобиографии Агнона рассеяны по его художественным произведениям,
выступлениям и письмам. Соберем эти крохи, склеим их недоговоренными фактами
и датами и составим образ, который когда-нибудь поможет лучше воспринять
многоплановое творчество Агнона. Ведь переводы из него, надо полагать,
будут встречаться все чаще.
 Шмуэль
Иосеф Чачкес, известный под псевдонимом "Агнон", родился 17.111.1888 -
"я родился девятого ава, по истечении трех скорбных недель, и с тех пор
каждый год мне кажется, что мир обновляется в этот день" (Гость на
одну ночь) - в местечке Бучач, что в Галиции. "Вследствие исторической
катастрофы, из-за того, что Тит, император римский, разрушил Иерусалим,
и народ Израиля был изгнан из своей Страны, - я родился в одном из городов
изгнания... От колена Леви веду я свой род. И я, и отцы мои - из певцов,
что пели во Храме святом. По семейному преданию родословная наша восходит
к пророку Шмуэлю, и именем его я наречен" (Нобелевская речь в Стокгольме.
Пер. Н.Файнгольда).
"В тридцать третий день Омера, день ликования среди дней траура", он впервые
увидел напечатанным свое ивритское стихотворение, а в 1908 году, тоже
в Лаг ба-Омер, - впервые ступил на землю Страны Израилевой, отчасти желая
избежать воинской службы: "девятнадцать с половиною лет исполнилось ему,
и был он крепким парнем, и ясно было, что возьмут его на военную службу.
А в армии едят недозволенную пищу и нарушают субботу"( Хемдат),
но больше в силу сионистских убеждений. Первый опубликованный там рассказ
"Агунот", т.е. "Соломенные вдовы", он подписал Агнон и впоследствии сделал
это слово своей фамилией (прежде его стихи и рассказы на идише и на иврите
выходили за подписью Чачкес).
Сначала Агнон жил в Яффо; в квартале Неве-Цедек, ул. Роках, 2, висит ныне
мемориальная доска. Там он подружился с ивритским писателем Иосефом Хаимом
Бреннером (1881-1921), которого ввел в роман "Совсем недавно" и познакомило
вымышленными своими героями. После Яффо писатели жили в Иерусалиме. Трудны
были дни в Иерусалиме. "День жег, словно печь, пыль покрывала город, и
вода, которую мы качали из колодцев, кишела червями. Словно тени, двигались
люди вдоль иерусалимских улиц, серые от пыли, оседавшей на них... Был
месяц Элул, и моя душа жаждала того, чего жаждет всякая еврейская душа
в месяц Милосердия. И чего я желал, то и делал. Вместе с хасидами ходил
к Западной Стене и на могилу Рахели и на могилы других праведников..."
В 1912 году Агнон уехал в Берлин: "ведь большинство имевшихся в Стране
Израилевой книг по-русски написаны были, я же не знаю русского языка,
а на немецком в Стране Израилевой книг не было, кроме классических, к
которым сердце мое в те годы еще не нашло пути" (И.Х.Бреннер в жизни
и в смерти). Около шести лет Агнон провел в Германии, сначала в Берлине,
где женился на Эстер Маркс, "дорогой Эстерляйн", как он будет звать ее
дома и в письмах, затем в Гамбурге, неподалеку от столицы. В Гамбурге
родились их дети: дочь Эмуна, что значит "вера", и сын, которому дали
имя Шалом Мордехай, а называли Хемдатом, что значит "стремление души",
как сказано: "Эрец хемдат авот", т.е. "Страна - стремление души праотцев".
В Гамбурге - "в 1924 году - я тогда находился в больнице - вспыхнул огонь
и весь мои дом сгорел; все мое имущество и все мои книги, почти четыре
тысячи томов, по большей части редких, стали жертвою огня... Тогда же
сгорели все мои рукописи, плод восемнадцатилетних трудов. Среди них -
большой роман "Общность Вечноживых", около 60 печатных листов." (Из
письма М.Зирнянскому, 1927) .
Пожар в Гамбурге Агнон расценил как сигнал: "После того, как сгорело все
мое достояние, даровал Всевышний сердцу моему мудрость - и я вернулся
в Иерусалим" (Нобелевская речь).
Агнон поехал первым, через год приехала жена с детьми. Когда им приходилось
разлучаться, "отец еженедельно писал матери письма... и во многих обозначал
дату стихом из недельной главы Торы, иногда указывая название главы, иногда
- нет. Моя мать, привыкшая читать Тору, умела определять дату по стиху"
(Э.Ярон-Агнон. Предисловие к письмам Агнона к жене). II.VII. 1927
землетрясение, от которого сильнее всего пострадали Иерусалим и Шхем,
привело к человеческим жертвам."Бедствие не погубило наших душ. Только
дом, где мы жили, обрушился; муниципальные власти велели на 24 часа выйти
из квартир, чтобы избежать опасности... Как велик был страх и какая началась
сумятица! В одной руке я вынес папку с рукописями, а другой вывел на улицу
сына" (Письма к Ш.Шокену, 15. У11.27) .Так Агнон перебрался в новый
район Иерусалима Тальпиот.
В 1929 году по стране прокатилась волна арабских погромов. 23 августа
евреи Тальпиота собрались в одном доме и выставили вооруженную охрану.
Арабы убили сторожа, один пустой дом подожгли, некоторые другие, в том
числе дом Агнона, разграбили. Какое счастье, что жена с детьми были на
курорте в Европе! "Итак, Эстерляйн, приходится все начинать сначала. Дом
разорен, вещи украдены, а что не унесено грабителями, то разбито. Из одежды
не осталось ничего, только то, что в ванной. Из столового серебра - ничего.
Все, все забрали арабские убийцы. Но Господь нам поможет, и мы заживем
вновь. Не печалься и не думай об этом. В такое время надо радоваться,
что остался живым, здоровым и невредимым" (Письма к жене. 28. VIII.29)
. В 1931 году Агнон поселился в новом доме в районе Тальпиот, где
сейчас размещается его дом-музей. Этот переезд описан им в притче "Из
недруга в друга", где недругом автора выведен Ветер. Притча заканчивается
так:
"Гонор Ветра пропал, и он стал вести себя, как подобает. И коль скоро
он ведет себя, как положено, я плачу ему тем же. Когда он приходит, я
выхожу поприветствовать его и приглашаю посидеть в саду, на скамейке среди
деревьев. И он заходит и садится. Он приносит с собой свежесть гор и благоухание
долин и обвевает меня, будто опахало. А так как он ведет себя, словно
раскаявшийся грешник, то и я не напоминаю ему о прошлом. И когда он поднимается
и уходит, я приглашаю его заходить еще. Как доброго соседа. Мы и вправду
добрые соседи, и я искренне люблю его, а может, и он отвечает мне такой
же любовью."
Творчество Агнона многолико. Автор не позволяет однозначно интерпретировать
ни свои произведения, ни своих героев - в этом он продолжает традицию
Мидраша, как в языке - традицию Мишны.
"Так уж вышло, но я признался, что пишу книги. А ведь слово писатель произошло
от переписывающего Тору. Только с тех пор, как пишущим зовется всякий,
выводящий буквы, никто не заподозрит меня в гордыне, если я назвался писателем...
Писатель подобен ребенку, обмакивающему перо в чернила и пишущему то,
что велит ему его учитель. Пока слова учителя у него перед глазами, написанное
им хорошо. Убрал книгу учителя или изменил что-нибудь из сказанного в
ней, написанное им нехорошо. Всевышний, да будет Он благословен, поставил
условие всему, что было создано Им в шесть дней Творения, - не уклоняться
от роли своей (кроме моря, которое должно было в будущем расступиться
и пропустить евреев), и под это условие подпадают также текст и пишущий
его" (Гость на одну ночь). Оттого и притчу о Ветре можно прочесть
так, словно открыты перед нами слова благословенной памяти Мудрецов: "Кто
герой? Тот кто недруга обратил в друга." (Авот дераби Натан, 23).
 Писавший
на иврите израильский автор Шмуэль Иосеф Агнон в 1966 году получил Нобелевскую
премию по литературе. Принимая ее, он, как принято, произнес в Стокгольме
речь перед королем Швеции и ученым советом. В ней он, в частности, сказал:
"Если я и пропел себе чрезмерные хвалы, то сделал это ради вас же, стремясь
успокоить вас, удостоивших меня своим выбором. Сам же я в глазах своих
весьма незначителен и никогда не забывал сказанного Давидом: "Всевышний!
Не заносилось сердце мое, и не были надменны глаза мои, и не домогался
я того, что выше меня и для меня недостижимо." (Псалом 131:1).
Агнон умер в 1970 году. Судить об авторе, равнявшемся на псалмопевца Давида,
остается нам, читателям. Но вынося свое суждение, не забудем и таких его
слов: "Когда я сижу над листом Талмуда, сердце мое наполняет любовь и
сочувствие к самым ничтожным занятиям сынов Израилевых, потому что эти
занятия удостоились обсуждения Мудрецов. Велико Учение, благодаря которому
в человеке пробуждается любовь" (Гость на одну ночь).
Жила-была козочка
Ш. Агнон
Один старик страдал надсадным кашлем. Повели его по врачам, и те велели
пить козье молоко. Тогда он купил козу и в свой сарай отвел. Но вскоре
коза пропала. Искали ее долго, но не нашли ни на дворе, ни в саду, ни
на низкой крыше дома учения, ни в горах, ни в полях. Несколько дней пропадала
она и когда наконец возвратилась, было вымя ее полно молоком вкуса райских
плодов. И с тех пор исчезала она не однажды. Найти ее не могли, как ни
искали, пока не возвращалась сама - с выменем, полным молока, меда слаще,
зефира нежней.
Сказал как-то раз сыну старик: "Сын мой! Я знать бы желал, куда она ходит
и откуда приносит нам то молоко, что на вкус столь приятно и столь же
целебно" Сын ответил: "Я знаю, что делать". И веревку принес, чтобы козе
к хвосту привязать. Отец удивился, не понял - зачем. Сын тогда пояснил:
"Коза, как захочет уйти, за веревку потянет, а я, за другой ухватившись
конец, с ней отправлюсь в дорогу". В знак согласья кивнул головою старик
и промолвил: "Если мудр ты сердцем, мой сын, возликует и сердце мое" .
Привязал тогда мальчик веревку к хвосту, и как только коза уходить собралась,
крепко сжал он свободный конец и за нею отправился вслед.
Подошли они вскоре ко входу в пещеру. За веревку держась, мальчик вслед
за козой в ту пещеру вошел. Шли и шли они, и проносились часы или дни.
А козе был тот путь нипочем - всю дорогу виляла хвостом и только и знала,
что блеять. День забрезжил вдруг - кончилась тьма.
И вот вышли они из пещеры и увидали: высокие горы, холмы, и деревья на
них, и плоды наливные; ключ струится в горах - бьет живою водой" "; ветер
легкий струится волной ароматов. Коза подошла к рожковому дереву, полному
сладких, медовых плодов, - стала есть их и воду ручья попивать.
А мальчик обратился к прохожим: "Заклинаю, скажите мне добрые люди, где
я, и как эта местность зовется?" Отвечали ему: "Это Израиль, Святая Земля,
а ты - возле Цфата", И тогда обратил он лицо свое к небу и так произнес:
"Благ Он, благословен Тот, Кто привел меня в страну Израиля". Землю поцеловал,
сел под деревом и подумал: "Доколе дышит день, пока не набежали тени,
посижу-ка я здесь под деревом, на склоне горы. А затем - домой возвращусь,
чтобы привести отца и мать в страну Израиля".
 Так
отдыхал он, наслаждаясь святостью Страны, и вдруг глашатая услышал: "Пойдемте
все навстречу царице Субботе". Увидел людей в белоснежных накидках, ангелам
подобных, с ветвями мирта в руках. В домах же загорелось множество свечей.
Он понял: субботний вечер темноту принес, уже нельзя уйти. Сорвал тростинку,
вместо чернил взял чернильный орешек ", лист бумаги достал и отцу так
письмо написал: "От края земли песнь мою воспою, ибо я прибыл благополучно
в страну Израиля - нахожусь поблизости от - Цфата, города святого, и наслаждаюсь
святостью его. Не спрашивай, как я пришел сюда - держись покрепче за веревку,
привязанную к козьему хвосту, и по следам козы пойди ". Тогда безопасен
будет твой путь, и приведет тебя в страну Израиля". Скатал записку мальчик
трубочкой и вложил в козье ухо. Подумал так: "К отцу коза придет, отец
ее по голове погладит, и головой она тряхнет. Тотчас записка выпадет из
уха, отец ее увидит и прочтет. Найдет конец веревки и отправится вслед
за козой в страну Израиля".
Коза вернулась к старику, но головою не трясла - не выпала записка. Старик
увидел, что вернулась коза одна, и в горе стал волосы рвать на себе, и
зарыдал он горько, и к сыну так воззвал:
"Сын мой, сын мой, где ты? Почему я не погиб вместо тебя ", сын мой, сын
мой... -так рыдал он, оплакивая сына, - погубил его лютый зверь, растерзан,
растерзан мой сын!" Был он безутешен, говорил: "О сыне убиваясь, в могилу
я сойду". И всякий раз, завидев козу, восклицал: "Горе отцу, отославшему
сына, горе и той, что была его смерти причиной!". И не знал покоя тот
старик, пока не позвал резника, чтобы ее убить.
Убил ее резник и шкуру снял - тогда-то и выпала из уха записка. Старик
подобрал ее, развернул - и узнал почерк сына. Прочитал и тогда, поражен
новым горем - пуще прежнего - стал волосы рвать на себе, и рыдать, восклицая:
"Горе тому, кто счастье свое своими руками сгубил и злом отплатил несущей
добро!" Сокрушался он о козе много дней, утешенья не зная, и так размышлял:
"Ведь мигом я мог очутиться в стране Израиля, О, горе! Теперь так и умру
в изгнании".
С тех пор скрыт вход в пещеру от любопытных глаз. Пути короче нет - искали
много раз. А мальчик тот, коли не умер, процветает: в доброй старости,
покойно и счастливо живет он в той Стране.
Перевод Петра Криксунова
Несколько слов о притче Агнона
"Жила-была козочка" - одна из агадических историй, которые Агнон приписывает
польским евреям, своим предкам. Коза - не просто одно из "чистых" животных,
кормивших евреев с незапамятных времен и служивших для жертвоприношений,
когда они еще совершались. Козы, как известно, любят разбредаться далеко
и пасутся, где вздумается. А про коз, пасущихся в Стране Израилевой, сказано
в Талмуде, что "едят они сочащийся медом инжир, а у самих сочится на землю
молоко". Так коза связала диаспору и "текущую молоком и медом" Страну
Израилеву: козы у евреев имелись, а Земля стала мечтой. И в идишских колыбельных
песнях мама пела ребенку: "Спи, мой родненький, спи. Вот придет белый
козленочек - принесет тебе миндаля и изюму". Миндаль и изюм - плоды Земли
Израилевой - были редкостным лакомством для детей из местечка.
Агнон рассказал свою сказку взрослым, живущим в век преклонения перед
наукой. Ведь и сейчас многие убеждены, что еще немного - и все тайны вселенной
откроются. Верующий человек Агнон не стал беседовать с читателем ни об
ограниченности научного знания, ни о Боге и Его Откровениях, непостижных
самому изощренному уму. Агнон просто "вспомнил" народную побасенку о козочке
и пересказал ее так, что читателю, размышляющему о границах человеческого
разума станет ясно: мы не более владеем законами причинно-следственных
связей в этом мире, чем старик и его смышленный сын.
Еврейская традиция велит учиться и в то же время ограждает от чрезмерного
любопытства: "Повествование о Сотворении мира начинается с буквы бет,
по начертанию открытой только с одной стороны. Этим пре-дуказано, что
только рассказ, изливающийся из отверстой части буквы бет, доступен человеческой
пытливости и разумению" (Берейшит-рабба, 1).
Может быть, вместо того, чтобы любопытствовать о прогулках козы, следовало
старику возблагодарить Создателя за целебное молоко и озаботиться смыслом
Торы, дабы не пришлось повторить вслед за праотцем Иаковом: "Хищный зверь
съел его!"
Но может быть, именно недальновидность родителей эпохи Просвещения помогла
их жаждущим Откровения детям попасть в Землю Обетованную. И похоже, что
даже благодарный смиренный еврей должен иногда привязать веревку к хвосту
козы и отправиться вслед за нею.
Зоя Копельман
Содержание
|
