В один прекрасный день
Раскрыть эту статью в полный экран   Назад в журнал

Глава из книги Марка Шагала Моя жизнь.

М. Шагал

М. Шагал. "Автопортрет с семьей". 1922г.

В один прекрасный день (а других и не бывает на свете), когда мама сажала в печку хлеб на длинной лопате, я подошел, тронул ее за перепачканный мукой локоть и сказал:

- Мама... я хочу быть художником.

Ни приказчиком, ни бухгалтером я не буду. Все, хватит! Не зря я все время чувствовал: должно случиться что-то особенное.

Посуди сама, разве я такой, как другие?

На что я гожусь?

Я хочу стать художником. Спаси меня, мамочка. Пойдем со мной. Ну, пойдем! В городе есть такое заведение, если я туда поступлю, пройду курс, то стану настоящим художником. И буду так счастлив!

- Что? Художником? Да ты спятил. Пусти, не мешай мне ставить хлеб.

- Мамочка, я больше не могу. Давай сходим!

- Оставь меня в покое.

И все-таки решено. Мы пойдем к Пэну. И если он скажет, что у меня есть талант, можно подумать. Ну, а если нет...

(Все равно буду художником, думаю я про себя, но выучусь сам.)

Итак, моя судьба в руках г-на Пэна. По крайней мере, так сочла мама, глава семейства. Отец дал мне пять рублей, плату за месяц, но бросил их во двор, так что мне пришлось бежать подбирать.

Вообще-то в первый раз я узнал о существовании Пэна, когда ехал как-то на трамвае вниз к Соборной площади и мне бросилась в глаза белая на синем фоне надпись: Школа живописи Пэна.

Ого! - подумал я. - Какой культурный город наш Витебск!

И тогда же решил познакомиться с мэтром.

Собственно, эта синяя жестяная вывеска ничем не отличалась от тех, что висели над каждой лавкой.

М. Шагал. "Улица в Витебске". 1914г.

Ведь в нашем городке визитные карточки или маленькие таблички на дверях не имели никакого смысла. Никто не обратил бы на них внимания.

Булочная-кондитерская. Гуревич.

Табак. Все сорта табака.

Фрукты, бакалея.

Варшавский портной.

Парижские моды.

Школа живописи и рисунка художника Пэна.

И все это коммерция.

Но все же эта последняя вывеска показалась мне словно бы из другого мира.

Синяя, как небесная лазурь.

Открытая дождю и палящему солнцу.

И вот, свернув потрепанные листы с рисунками и ужасно волнуясь, я иду вместе с мамой в мастерскую Пэна.

Едва переступив порог, на лестнице, ощущаю пьянящий чудесный запах холста и красок. Повсюду висят портреты. Дочь градоначальника. Сам его превосходительство. Г-н и г-жа Л., барон и баронесса К. и другие. Откуда мне их всех знать?

Мастерская набита картинами, сверху донизу. Даже на полу свалены рисунки и свернутые холсты. Свободен только потолок.

Там раскинулись на просторе полотнища паутины.

Все завалено гипсовыми руками, ногами, греческими головами, белыми, покрытыми слоем пыли орнаментами.

Всем нутром чувствую, что путь этого художника - не мой. Что за путь - еще не знаю. Думать некогда.

Головы - как живые. Поднимаясь по лестнице, я щупаю то нос, то щеку.

Хозяина нет дома.

Нечего и говорить, как выглядела и как чувствовала себя мама, впервые очутившись в мастерской художника.

Она озиралась по углам, боязливо оглядывала картины.

М. Шагал. "Автопортрет на Витебской улице".

И вдруг, резко повернувшись ко мне, почти умоляющим, но ясным и решительным тоном сказала:

- Вот что, сынок... Сам видишь, тебе так никогда не суметь. Пошли домой.

- Подождем, мамочка!

Для себя-то я сразу решил, что мне так и не надо. Зачем? -

Это не мое. А как надо? Не знаю.

Мы остались ждать. Сейчас мастер решит мою участь.

Господи! А вдруг он не в духе и сразу отрежет: Никуда не годится?

(С мамой или без нее - готовься, все может быть!)

В мастерской пусто. Впрочем, в соседней комнате кто-то есть. Наверно, ученик Пэна.

Заходим туда. Он едва замечает нас.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, коли не шутите. Он сидит перед мольбертом, верхом на стуле и пишет этюд. Вот здорово!

Мама тут же обращается к нему с вопросом:

- Скажите, пожалуйста, г-н С..., приличное ремесло это самое художество?..

- Где там... Ни продать, ни купить...

Ответ циничный, грубый, но вполне исчерпывающий.

Его хватило, чтобы утвердить маму в ее предубеждении, а во мне, заикающемся юнце, зародить горькое чувство.

Но вот наконец и долгожданный мастер.

Грош цена моему таланту, если я не смогу описать вам Пэна!

Он мал ростом. Но это его не портит. Тем изящней его фигурка.

Полы пиджака косо сбегают к коленям.

Разлетаются - вправо, влево, вверх и вниз, и вместе с ними порхает часовая цепочка.

Подвижная светлая бородка клинышком выражает приветствие, грусть, похвалу.

Мы подходим - мэтр небрежно здоровается. (Внимания достойны лишь градоправитель да богатые заказчики.)

- Что вам угодно?

- Да вот: уж и не знаю, право... вот он хочет быть художником... Прямо спятил!.. Взгляните, пожалуйста, на его рисунки... Если у него есть талант, еще куда ни шло, может, и стоит ему у вас учиться, а если нет... Может, все-таки пойдем домой, сынок?..

Пэн непроницаем.

(Ну, хоть мигни, мучитель! - думаю я.)

Бегло просмотрев копии из Нивы, он цедит:

- Н-ну... некоторая предрасположенность проглядывает...

Будь ты неладен... - чертыхаюсь я про себя.

Мама поняла не больше моего.

Но хватило и этого.

Я получил от отца пять рублевых монет и неполных два месяца проучился в витебской школе Пэна.

Что я там делал? Не знаю сам.

Передо мной выставляли гипсовую голову. И я со всеми вместе должен был ее рисовать.

Усердно принимался за работу. Примеривался, измерял, прикладывал к глазу карандаш.

Но все зря - выходило криво.

Нос у Вольтера отвисал.

А Пэн все ближе.

Краски продавались в лавке неподалеку. У меня была коробка, в которой тюбики болтались, как детские трупики.

Поскольку денег не хватало, я ходил на этюды через весь город пешком. И чем дальше забредал, тем больше боялся.

Не очутиться бы в запретной зоне - в расположении воинских лагерей. От страха краски мои бледнели и сворачивались.

Мои этюды: домики, фонари, водовозы, цепочки путников на холмах - висели над маминой кроватью, но куда вдруг все они подевались?

Скорее всего, их приспособили под половые коврики - холсты такие плотные.

Милое дело!

Вытирайте ноги - полы только что вымыты.

Мои сестрицы полагали, что картины для того и существуют, особенно если они из такой удобной материи.

Я чуть не задыхался.

В слезах собирал работы и снова развешивал на двери, но кончилось тем, что их унесли на чердак и там они заглохли под слоем пыли.

Один из всех учеников Пэна, я пристрастился к фиолетовым тонам. Что это значило?

С чего взбрело мне в голову?

Пэн был так поражен моей дерзостью, что с тех пор я посещал его школу бесплатно, пока не понял, что мне там, как выразился С..., ни продать, ни купить.

М. Шагал. "Музыка". 1920 г.

Витебские окраины. Пэн.

Земля, где покоятся предки, - самое дорогое, что есть у меня сегодня.

Пэн мне мил. Так и стоит перед глазами его трепещущая фигурка.

В моей памяти он живет рядом с отцом. Мысленно гуляя по пустынным улочкам моего города, я то и дело натыкаюсь на него.

Сколько раз я готов был умолять его, стоя на пороге школы: не надо мне славы, только бы стать таким, как вы, скромным мастером, или висеть бы, вместо ваших картин, на вашей улице, в вашем доме, рядом с вами. Позвольте!

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5
           
Информация услуги печника в московской области у нас на сайте.