Глава из книги Марка Шагала Моя жизнь.
М. Шагал
М.
Шагал. "Автопортрет с семьей". 1922г.
В один прекрасный день (а других и не бывает на свете), когда мама сажала
в печку хлеб на длинной лопате, я подошел, тронул ее за перепачканный мукой
локоть и сказал:
- Мама... я хочу быть художником.
Ни приказчиком, ни бухгалтером я не буду. Все, хватит! Не зря я все время
чувствовал: должно случиться что-то особенное.
Посуди сама, разве я такой, как другие?
На что я гожусь?
Я хочу стать художником. Спаси меня, мамочка. Пойдем со мной. Ну, пойдем!
В городе есть такое заведение, если я туда поступлю, пройду курс, то стану
настоящим художником. И буду так счастлив!
- Что? Художником? Да ты спятил. Пусти, не мешай мне ставить хлеб.
- Мамочка, я больше не могу. Давай сходим!
- Оставь меня в покое.
И все-таки решено. Мы пойдем к Пэну. И если он скажет, что у меня есть талант,
можно подумать. Ну, а если нет...
(Все равно буду художником, думаю я про себя, но выучусь сам.)
Итак, моя судьба в руках г-на Пэна. По крайней мере, так сочла мама, глава
семейства. Отец дал мне пять рублей, плату за месяц, но бросил их во двор,
так что мне пришлось бежать подбирать.
Вообще-то в первый раз я узнал о существовании Пэна, когда ехал как-то на
трамвае вниз к Соборной площади и мне бросилась в глаза белая на синем фоне
надпись: Школа живописи Пэна.
Ого! - подумал я. - Какой культурный город наш Витебск!
И тогда же решил познакомиться с мэтром.
Собственно, эта синяя жестяная вывеска ничем не отличалась от тех, что висели
над каждой лавкой.
М.
Шагал. "Улица в Витебске". 1914г.
Ведь в нашем городке визитные карточки или маленькие таблички на дверях не
имели никакого смысла. Никто не обратил бы на них внимания.
Булочная-кондитерская. Гуревич.
Табак. Все сорта табака.
Фрукты, бакалея.
Варшавский портной.
Парижские моды.
Школа живописи и рисунка художника Пэна.
И все это коммерция.
Но все же эта последняя вывеска показалась мне словно бы из другого мира.
Синяя, как небесная лазурь.
Открытая дождю и палящему солнцу.
И вот, свернув потрепанные листы с рисунками и ужасно волнуясь, я иду вместе
с мамой в мастерскую Пэна.
Едва переступив порог, на лестнице, ощущаю пьянящий чудесный запах холста
и красок. Повсюду висят портреты. Дочь градоначальника. Сам его превосходительство.
Г-н и г-жа Л., барон и баронесса К. и другие. Откуда мне их всех знать?
Мастерская набита картинами, сверху донизу. Даже на полу свалены рисунки
и свернутые холсты. Свободен только потолок.
Там раскинулись на просторе полотнища паутины.
Все завалено гипсовыми руками, ногами, греческими головами, белыми, покрытыми
слоем пыли орнаментами.
Всем нутром чувствую, что путь этого художника - не мой. Что за путь - еще
не знаю. Думать некогда.
Головы - как живые. Поднимаясь по лестнице, я щупаю то нос, то щеку.
Хозяина нет дома.
Нечего и говорить, как выглядела и как чувствовала себя мама, впервые очутившись
в мастерской художника.
Она озиралась по углам, боязливо оглядывала картины.
М.
Шагал. "Автопортрет на Витебской улице".
И вдруг, резко повернувшись ко мне, почти умоляющим, но ясным и решительным
тоном сказала:
- Вот что, сынок... Сам видишь, тебе так никогда не суметь. Пошли домой.
- Подождем, мамочка!
Для себя-то я сразу решил, что мне так и не надо. Зачем? -
Это не мое. А как надо? Не знаю.
Мы остались ждать. Сейчас мастер решит мою участь.
Господи! А вдруг он не в духе и сразу отрежет: Никуда не годится?
(С мамой или без нее - готовься, все может быть!)
В мастерской пусто. Впрочем, в соседней комнате кто-то есть. Наверно, ученик
Пэна.
Заходим туда. Он едва замечает нас.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, коли не шутите. Он сидит перед мольбертом, верхом на стуле
и пишет этюд. Вот здорово!
Мама тут же обращается к нему с вопросом:
- Скажите, пожалуйста, г-н С..., приличное ремесло это самое художество?..
- Где там... Ни продать, ни купить...
Ответ циничный, грубый, но вполне исчерпывающий.
Его хватило, чтобы утвердить маму в ее предубеждении, а во мне, заикающемся
юнце, зародить горькое чувство.
Но вот наконец и долгожданный мастер.
Грош цена моему таланту, если я не смогу описать вам Пэна!
Он мал ростом. Но это его не портит. Тем изящней его фигурка.
Полы пиджака косо сбегают к коленям.
Разлетаются - вправо, влево, вверх и вниз, и вместе с ними порхает часовая
цепочка.
Подвижная светлая бородка клинышком выражает приветствие, грусть, похвалу.
Мы подходим - мэтр небрежно здоровается. (Внимания достойны лишь градоправитель
да богатые заказчики.)
- Что вам угодно?
- Да вот: уж и не знаю, право... вот он хочет быть художником... Прямо спятил!..
Взгляните, пожалуйста, на его рисунки... Если у него есть талант, еще куда
ни шло, может, и стоит ему у вас учиться, а если нет... Может, все-таки пойдем
домой, сынок?..
Пэн непроницаем.
(Ну, хоть мигни, мучитель! - думаю я.)
Бегло просмотрев копии из Нивы, он цедит:
- Н-ну... некоторая предрасположенность проглядывает...
Будь ты неладен... - чертыхаюсь я про себя.
Мама поняла не больше моего.
Но хватило и этого.
Я получил от отца пять рублевых монет и неполных два месяца проучился в витебской
школе Пэна.
Что я там делал? Не знаю сам.
Передо мной выставляли гипсовую голову. И я со всеми вместе должен был ее
рисовать.
Усердно принимался за работу. Примеривался, измерял, прикладывал к глазу
карандаш.
Но все зря - выходило криво.
Нос у Вольтера отвисал.
А Пэн все ближе.
Краски продавались в лавке неподалеку. У меня была коробка, в которой тюбики
болтались, как детские трупики.
Поскольку денег не хватало, я ходил на этюды через весь город пешком. И чем
дальше забредал, тем больше боялся.
Не очутиться бы в запретной зоне - в расположении воинских лагерей. От страха
краски мои бледнели и сворачивались.
Мои этюды: домики, фонари, водовозы, цепочки путников на холмах - висели
над маминой кроватью, но куда вдруг все они подевались?
Скорее всего, их приспособили под половые коврики - холсты такие плотные.
Милое дело!
Вытирайте ноги - полы только что вымыты.
Мои сестрицы полагали, что картины для того и существуют, особенно если они
из такой удобной материи.
Я чуть не задыхался.
В слезах собирал работы и снова развешивал на двери, но кончилось тем, что
их унесли на чердак и там они заглохли под слоем пыли.
Один из всех учеников Пэна, я пристрастился к фиолетовым тонам. Что это значило?
С чего взбрело мне в голову?
Пэн был так поражен моей дерзостью, что с тех пор я посещал его школу бесплатно,
пока не понял, что мне там, как выразился С..., ни продать, ни купить.
М.
Шагал. "Музыка". 1920 г.
Витебские окраины. Пэн.
Земля, где покоятся предки, - самое дорогое, что есть у меня сегодня.
Пэн мне мил. Так и стоит перед глазами его трепещущая фигурка.
В моей памяти он живет рядом с отцом. Мысленно гуляя по пустынным улочкам
моего города, я то и дело натыкаюсь на него.
Сколько раз я готов был умолять его, стоя на пороге школы: не надо мне славы,
только бы стать таким, как вы, скромным мастером, или висеть бы, вместо ваших
картин, на вашей улице, в вашем доме, рядом с вами. Позвольте!