ПОЧЕМУ НЕ УДАЕТСЯ ПЕРЕУСТРОИТЬ МИР?

Раввин Адин Штейнзальц

Все глобальные социальные проекты переустройства мира завершаются полной неудачей. Это прекрасно видно на примере двух эпохальных проектов, оказавших о гром ное влияние не только на свое время, но и на последующие поколения. В 1789 году во Франции была предпринята попытка свергнуть монархический строй и учредить республику, в которой будут господствовать «свобода, равенство, братство», однако наивные революционеры лишь проторили дорогу Робеспьеру и его сподвижникам, развязавшим террор по всей стране, что привело к хаосу, развалу, отчуждению от внешнего мира и воцарению гильотины над Францией. То же произошло и в России в 1917 году в ходе Октябрьской революции. Захватившие власть большевики намеревались вырвать русский народ из удушающих объятий беспросветной тьмы, вывести его на просторы нового свободного мира. Для этого была введена диктатура пролетариата, жестокость которой несоизмеримо превосходила жестокость царского режима. Деятельность органов безопасности, создание системы ГУЛАГа, тотальное упразднение гражданских свобод — таковы наиболее характерные черты советской действительности. По мысли теоретиков революции, и французская, и русская революции должны были привести к принципиальным, имеющим непреходящее значение позитивным изменениям общества, однако они принесли лишь новые проблемы, более тяжелые, чем те, которые предполагалось решить. Легко показать, что такой результат был. в сущности, предопределен и обусловлен одними и теми же факторами. Прежде всего, социальные изменения необходимо вводить поэтапно, шаг за шагом.

Из этого вытекает необходимость в переходном периоде, во время которого сложившееся положение вещей неприемлемо ни для кого. Однако многие во Франции решили, что с момента свержения монархии светлое будущее уже наступило; они не приняли во внимание, что для достижения поставленных высоких целей у них нет ни базы, ни средств, ни навыков. Между замыслом и возможностями его реализации (как экономическими, так и политическими) возникла зияющая брешь, в которую хлынули потоки крови: те. кто провозглашал до революции лозунг «Свобода, равенство, братство», установили повсеместно деспотию и террор. Аналогичная ситуация сложилась и в России, где была предпринята попытка внести кардинальные перемены в общественное устройство. Между социальной ситуацией, предшествовавшей революции, и той фазой, когда появляются предпосылки для воплощения мечты в реальность, был необходим переходный период. Однако принципиальная невозможность осуществления поставленных большевиками целей стала причиной всеобщего смятения и разочарования, кровавого насилия и массовых казней без суда и следствия. Между тем руководители большевистской партии, возможно, изначально и не были кровожадными людьми. И эта попытка немедленно воплотить идеалы в жизнь окончилась неудачей.

Проблема переходного периода — лишь внешняя сторона явления, суть которого гораздо глубже. Речь идет о необходимости компромисса, без которого не может обойтись ни один общественный строй. Нормальное существование общества, спокойствие и безопасность его индивидуумов обеспечиваются лишь тогда, когда каждый готов поступиться ради общего блага толикой своих желаний и потребностей. И поскольку воплощение в жизнь всех устремлений и реализация всех амбиций каждого из нас в принципе невозможны, эта уступка обязательна при любом строе и в любом сообществе. Обычно компромисс, а если необходимо, то и покорность, подчинение, достигается посредством воздействия силового, моральною или социального, что вызывает порой негодование части граждан, особенно если от разных групп населения требуют неодинаковых уступок. И с отменой старой системы взаимных уступок при преобразовании общества в новых условиях должна быть создана новая система компромиссов (новая лишь по отношению к той системе, которую она сменила).

Иными словами, любая реформа, вправляющая вывихи прошлого, обязательно приводит к новым травмам, так как в новом раскладе взаимных компромиссов каждый должен вновь чем-то поступиться. А поскольку от этого страдают все. с необходимостью возникает очередная революционная ситуация. Таким образом, мы находим две наиболее существенные причины, из-за которых вес благие начинания по переустройству общества завершаются полным провалом. Во-первых, в процессе перестройки необходим переходный период, который вследствие неизбежных противоречий, возникающих между желаниями, с одной стороны, и возможностями их осуществить — с другой, неизбежно приводит к очередному кризису.
Во-вторых, всякое общество основано на системе компромиссов, и общественные преобразования, какими бы существенными они ни были, не способны искоренить саму необходимость взаимных уступок. Но даже если будет достигнута какая-то новая договоренность в отношении компромиссов, у людей, вынужденных пойти на это, останется ощущение, что они обмануты и мир по-прежнему плох. Другое дело, когда люди внутренне готовы к переменам и рассматривают их как нечто ценное. Приведем в пример коллективизацию, которая в Советской России столкнулась с бешеным сопротивлением крестьянства, и только государственный террор дал возможность насильственно провести ее. В израильских же киббуцах обобществление собственности было гораздо более радикальным, но прошло без намека на протест и на добровольной основе: ведь те, кто шел в киббуц, делали это с радостью и желанием, видя в отказе от частной собственности средство для достижения своих идеалов. Из всего вышесказанного вытекает следующее: успех или провал идеи усовершенствовать мир зависит от воли человека, поэтому, прежде чем найти пути исправления мира, мы должны найти механизмы исправления человека.

Каждую неделю в синагоге читается определенная часть Торы, называемая недельным разделом. За год полностью прочитывается вся Тора. Каждый недельный раздел имеет название, совпадающее с первыми ключевыми словами раздела (в частности, это может быть и одно слово).

Понятно, что газетные возможности крайне сужены. Дать хоть сколько-нибудь систематический комментарий даже к небольшому отрывку — невозможно. Поэтому фрагменты еврейских классических комментариев, подготовленные Дмитрием Софроновым, следует рассматривать лишь как указание на многогранность текста Торы и приглашение к пристальному чтению.

ЛЕХ ЛЕХА

«Сказал Г-сподь Аврааму: "Иди себе из страны твоей, с родины твоей, от семьи отца твоего — в страну, которую Я укажу тебе".., И пошел Авраам, как сказал ему Г-сподь...» (12:1,4)

Что значит «иди себе»? Иди — ради твоего блага, ради твоей пользы (Раши). Однако потерять родину ради скитаний, неизвестности и неопределенности — тяжкое испытание, о каких «благе» и «пользе» может идти речь?
Б-г испытывал Авраама: станет ли тот кочевником-скитальцем во исполнение Его повеления или будет искать для себя «пользу» и «блага». Именно в этом и заключалось испытание. «И пошел Авраам, как сказал ему Г-сподь» — по слову Творца, но не ради эгоистических интересов. В результате же именно такое поведение и приводит к «твоему благу» и «твоей пользе» («Га-Драш ве-га-июн»).

«...Теперь я знаю, что ты красивая женщина...» (12:11)

Эти слова говорит Авраам Саре, когда они приблизились к Египту. Раши задает «детский» вопрос: а что, до сих пор Авраам этого не знал?
Сказано в Вавилонском Талмуде: «Эстер была дурнушкой, но Он по милости Своей сделал ее желанной и привлекательной для всех видящих ее» («Мегила», 13). Благодаря своей праведности Эстер удостоилась несказанной прелести и благородства. Однако если все это — дар «по милости», то в случае опасности насилия над ней милость Творца должна проявляться в том, чтобы ее привлекательность исчезла и женщина избежала опасности.
Авраам увидел, что даже «теперь» — у границы Египта, после многодневного перехода по пустыне — Сара осталась столь же прекрасной, как и прежде, поскольку ее красота была не «даром по милости», но присущей ей изначально. Опасаясь, как бы египтяне не расправились с ним, чтобы завладеть его женой, он и просит ее: «Скажи, пожалуйста, что ты мне сестра...» (Виленский Гаон).

ВАЕРА

«И открылся (Аврааму) Г-сподь... И увидел (Авраам): вот, три человека стоят перед ним... И сказал (Авраам): "Господа! Если снискал я расположение в глазах ваших, пожалуйста, не проходите мимо слуги вашего"» (18:1-3)

Из этого фрагмента мудрецы выводят в талмудическом трактате «Шабат» (127а) поучение о том, что прием гостей важнее Б-жественного Откровения! Бааль-Шем-Тов задает вопрос: имеет ли их вывод практическое значение в нашей повседневной жизни?
Принимая гостя, еврей не только отвлекается от изучения Торы — в откровенной беседе подчас сложно уберечься от сплетен и злословия. И тем не менее Тора учит нас тому, что человек должен исполнять возложенную на него предписывающую заповедь гостеприимства и не сомневаться, принимать ему гостей или нет, опасаясь возможных грехов, — ведь характер разговора в конечном итоге будет определен поведением самого хозяина дома. («Га-Драш ве-га-июн»)

ХАЕЙ-САРА

«И ответили хитим Аврааму...: "Выслушай нас, господин мой! Вождь Всесильного ты среди нас..."» (23:6)

Хитим, обращаясь к Аврааму, называют его не иначе как «господин». Он же ни разу не употребил по отношению к ним такое обращение. Что это — невежливость или принцип? Авраам был первым в мире, кто начал обращаться к Творцу, называя его «Г-сподь». Об этом так и сказано в Вавилонском Талмуде: «До Авраама не было никого, кто называл бы Святою,
благословен Он, — "Г-сподь". Авраам был первым» («Брахот», 76). Поэтому Авраам, признававший лишь Творца Господином своим и всего мира, не мог себе позволить обращаться к смертному так же, как он обращался к Всевышнему, даже если учтивость требовала этого (р. Ицхак Горовиц).

«...И Б-г благословил Авраама всем» (24:1)

Молитва настоящего праведника — это просьба не столько о собственном благополучии, сколько о благе для других. Даже благословение, ниспосланное с Небес, не воспринимается им как таковое, если оно не несет добра иным людям. Творец, желая оказать ему милость, неизбежно проявляет щедрость и к его окружению. Именно об этом и говорит этот стих Торы, сообщая нам, что благословение, данное Всевышним Аврааму, относилось и ко всем остальным. Только такое благословение могло быть воспринято Авраамом как истинное добро («Кдушат-Леви»).

ТОЛДОТ

«И толкались сыновья в утробе ее...» (25:22)

Когда беременная Ривка подходила к шатрам Шема и Эвера, в которых изучали Тору, порывался выйти Яаков. А когда проходила мимо языческих капищ, стремился наружу Эйсав (Раши). Однажды, прочитав этот комментарий Раши, хасиды спросили у своего Ребе: «Почему Эйсав хотел выйти из утробы — понятно. Но разве не сказано в Вавилонском Талмуде: "Пребывающего в чреве матери обучают всей Торе»? («Нида», 30.) Почему же порывался выйти Яаков?» Ответил тот: «Вы правы, уже в чреве у матери оба — и Яаков, и Эйсав — изучали Тору. Но наш праотец не желал даже сидеть с братом в одном хедере!» (Из хасидских источников).

«И встали они рано утром, и поклялись друг другу, и отпустил их Ицхак, и ушли они от него с миром» (26:31)

«С миром»?! На такое способен только такой гой, как Авимелех. Этот язычник был у самого Ицхака, даже ел и пил с ним, и в конце концов распрощался с ним, полностью довольный собой... Да у еврея, которого принимает у себя праведник, сердце рвется от сознания собственного несовершенства, он буквально не может найти себе места! (р. Симха-Бунем из Пшисхи).

ОШИБКА ГУВЕРА

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В одном нашем комментарии рассказывается, что Давид обратился к Всевышнему с недоуменным вопросом: «Зачем Ты создал безумие?».

— И действительно, зачем?

— Всевышний ответил в том смысле, что поживешь — увидишь. Когда Давид оказался у филистимского царя и почувствовал угрозу своей жизни, он притворился сумасшедшим. Этот эпизод описан в первой книге Царств. Давид буйствовал, пускал слюни и произвел на окружающих впечатление полной невменяемости. Царь сказал: «Что же это за напасть такая! У меня что, своих сумасшедших мало! Куда мне еще один!». Есть история, комментирующая его сетования. В ней очень живо повествуется о том, что жена и дочь царя были не в порядке. Помешательством ближних он был сыт по горло. Кстати, на психиатрический эксперимент Давида есть ссылка в 34-м псалме*. Там в преамбуле прямо говорится, что Давид спел эту песнь, притворившись безумным.

Между прочим, так часто бывает и сегодня: человек симулирует психическое расстройство, чтобы уйти от уголовной ответственности или, скажем, освободиться от воинской повинности. Гершом Шолем** любил рассказывать, как он избежал таким образом призыва в годы Первой мировой войны. Он усердно проштудировал учебник психиатрии, и это ему помогло. Но он всегда добавлял, улыбнувшись, что одной теории все-таки недостаточно, чтобы сыграть убедительно, надо действительно быть хотя бы чуть-чуть сумасшедшим — иначе ничего не выйдет.

— Одни успешно имитируют сумасшествие, другие успешно его скрывают.

Впрочем, грань между нормой и болезнью размыта.

— У меня был в Иерусалиме один знакомый. Он часто ходил на мои лекции, и время от времени мы с ним о том о сем беседовали. Он производил впечатление вполне разумного человека. Однажды он спросил у меня: «Правда ли. что хасиды Хабада считают Любавичского Ребе Мессией?» — «Да, некоторые считают». — «Можете передать им, что они заблуждаются». — «Почему вы так думаете?» — «Потому что Мессия— я».

— То есть, с его точки зрения, вакансия была уже занята.

— Он в этом не сомневался. Во всем остальном он был совершенно нормален. Он успешно занимался бизнесом— торговал подержанными автомобилями. Догадаться о его безумии было невозможно, пока он не говорил на заветную тему. Существует много рассказов о Соломоне. Один из персонажей этих рассказов — дух Асмодей, которого царь с помощью магии заставляет служить себе. Асмодей моментально переносит Соломона, по его приказанию, в разные концы царства. И ваг Соломон приходит в какой-то дом. Хозяин спрашивает путника: «Кто ты?» — «Царь Соломон». Тот. естественно, считает его сумасшедшим или самозванцем: ведь он прекрасно знает, что царь Соломон находится сейчас в своем дворце в Иерусалиме.

— Тем более что жизнь этого провинциала сложилась так, что он не видел своего государя ни в газетах, ни по телевизору. А впрочем, даже если бы и видел. Он же прекрасно знает, где должен быть сейчас царь, и Соломон в его доме в это понимание жизни не помещается. Ваш торговец и царь Соломон сообщают о себе важные, но не внушающие доверил вещи. Очевидно, что у них и у их собеседников разное представление о реальности.

— Что ж, суждение о безумии основывается на общей картине мира того, кто ставит диагноз. Я вот считаю антисемитизм явным проявлением психического неблагополучия, но, как вам известно, многие со мной не согласны.

— Ну да, ведь у них иная картина мира.

— Я вам приведу сейчас христианский пример. Некоторый человек уходит в монастырь. Как оценить его поступок? Можно сказать: «Отказаться от радостей жизни, добровольно ограничить свое существование — это очевидное безумие». Можно сказать совершенно иначе: «Какие там радости! Человек ушел из безумного мира в поисках подлинной жизни». Все зависит от точки зрения. Теодор Герцль, когда он додумался до политического сионизма, обратился к своему приятелю Максу Нордау. Тот был не только культуролог и журналист, сыгравший впоследствии большую роль в сионистском движении, но и практикующий психиатр. Герцль был обеспокоен: не является ли идея создания еврейского государства проявлением душевной болезни. Нордау его успокоил. Вообще, общество склонно рассматривать каждую новую революционную идею, общественную или научную, бросающую вызов сложившемуся представлению о мире, как безумие. В какой-то момент кто-то додумался строить корабли из металла. Естественно, его посчитали сумасшедшим: ведь всякий нормальный человек прекрасно знает, что металл тонет. Таких примеров можно привести множество. Творчество вообще сродни сумасшествию: оно взрывает наше представление о мире. У меня был один знакомый биолог-эволюционист, и я спросил его: что заставило первое существо выйти из воды на сушу. И он сказал: конечно, безумие! Джон Эдвард Гувер, несмотря на занятость, имел обыкновение принимать людей, которые зачастую казались его окружению заведомо сумасшедшими. Его спрашивали какой в этом смысл? И он рассказывал такую историю. В молодости он был сотрудником американских спецслужб в Швейцарии, и ему предложили встретиться с одним интересным русским эмигрантом. Гувер ответил отказом: идеи русского представлялись ему полным бредом. Фамилия сумасшедшего была Ульянов. Под влиянием этой истории Гувер пересмотрел свои взгляды на безумие. Должно быть, он потом всю жизнь надеялся на встречу с кем-то подобным Ленину, но его ошибка была непоправима, он ждал напрасно: новый Ленин к нему так и не пришел.

* В греческой и русской традиции — псалом 33.
** Гершом Шолем (1897-1982) — профессор Еврейского университета в Иерусалиме, один из ведущих в академическом мире специалистов по каббале, автор ряда фундаментальных работ по еврейской мистике.

Во многих письмах авторы рассказывают о своей жизни, вспоминают эпизоды боевой молодости.
Борис Ильич Петровицкий из Закарпатья прислал как раз такое письмо.

Посмотрев на заголовок, вы, должно быть, решили, что речь пойдет сейчас о человеке с манией величия, возомнившим себя императором Франции, или об актере, игравшем на сцене роль Наполеона. Ничего подобного!
Был конец мая 1945 года. По делам службы на военном «додже» мы ехали в город Винернойштадт. Путь лежал через Вену. Вечерело. Мы кружили по центру австрийской столицы и вдруг очутились у главного портала Шенбрюнского дворца. Кто-то предложил зайти посмотреть.
— Сначала найдем, где ночевать.
— Чего искать-то: здесь и заночуем.
— Ты в своем уме?! Это же императорская резиденция!
Мы вошли во дворец. Переходя из одного громадного зала в другой, мы не заметили ничего примечательного: ни мебели, ни картин, ни гобеленов. Все ценное было вывезено. В одном из залов к нам присоединился немолодой сухонький человек и отрекомендовался хранителем. Я задержался с этим хранителем-смотрителем у небольшого алькова, где под балдахином стояла узкая кровать. Австриец сказал:
— В этой комнате на этой кровати спал русский император Александр I. А когда австрийские и русские войска отступили и в Вену вошел Наполеон, он тоже остановился в этом дворце и тоже спал здесь! Место вокруг исторического ложа было обнесено веревочным ограждением. И тут меня осенило: «Если я лягу на эту кровать, то смогу приобщиться к императорским особам!» Я решительно перешагнул через веревочку, не обращая никакого внимания на протесты смотрителя. Сбросив с плеча автомат, я сел на царственное ложе. Кровать была довольно узкой, без одеяла и подушки. На постели лежало тонкое коричневое покрывало. Когда я начал стаскивать с ноги хромовый сапог, смотритель застонал:
— Б-же мой!
Я снял и второй сапог. К нам подошел капитан Вайнштейн. Австриец стал с жаром рассказывать ему о Франце-Иосифе, Марии-Терезе и всех тех, кто некогда спал на этой исторической постели.
— Старшина, — обратился ко мне Вайнштейн,— не дури, вылезай отсюда!
Сдвинув на край кровати автомат, закрыв глаза, я лежал на жестком императорском ложе. Австриец не унимался:
— Что вы делаете! Здесь же спал Наполеон! Я открыл глаза:
— Теперь я Наполеон.
Полежав еще чуток, я встал с постели, подошел к смотрителю и протянул ему руку:
— Вы уж простите, что я пять минут побыл Наполеоном. Очень хотелось! Когда еще такой случай представится!
Мы стояли и улыбались. Операция «Наполеон» благополучно завершилась.

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА ПИНКУСА
ПО РАЗВИТИЮ ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ДИАСПОРЕ, ИЗРАИЛЬ