"ЛИТЕРАТУРА ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА"
Литература еврейского народа начинается с текста, записанного Моисеем
после того, как он получил его от Всевышнего на горе Синай. Так верим
мы, так верили наши предки, которые записали нам на память: "Моше получил
Тору на Синае" ( Мишна Авот, 1:1 ). Тора написана на иврите и рассказывает
о том, что было в начале: как возник мир и как возник еврейский народ.
Поскольку Тора записана Моисеем и состоит из пяти книг, называют ее Пятикнижием
Моисеевым.
Пятикнижие издается отдельной книгой или входит в толстый сборник называемый
Библией. Библия - греческое слово; в переводе оно значит "книги". И в
самом деле, в Библии еврейского народа 24 книги, и все они написаны на
иврите, хотя в двух-трех есть большие куски по-арамейски. Понятно, что
эти двадцать четыре книги имеют иврит-ское название, которое является
также и ее кратким содержанием: Танах= Т[ора]+ Н[евиим, т.е. пророки]
+ К[тувим, т.е. писания], только буква К в конце ивритских слов
звучит, как X.
* * *
Танах - гордость еврейского народа. Его тексты, разнообразные по
стилю и по жанрам, поражают читателя выразительностью и красотой. Вот
несколько фрагментов. Первый повествует о страданиях праведного пророка
Элияту, который в религиозном рвении своем требовал от Всевышнего покарать
евреев и сокрушался о содеянном...
...И вот, было к нему слово Господне: "Что тебе здесь, Элиягу?" И
он сказал: "Возревновал я о Господе, Боге Воинств, ибо сыны Израилевы
оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили
мечом. Остался я один, но и моей души они ищут, чтобы отнять ее ".
И сказал Господь : "Выйди и стань на горе пред Господом ". И вот Господь
проходит, и большой и сильный ветер, раздробляющий горы и сокрушающий
скалы пред Господом, но не в ветре Господь. И после ветра - землетрясение,
но не в землетрясении Господь. После землетрясения - огонь, но не в огне
Господь. После огня — звук тончайшей тишины. Услышал Элияту и закрыл лицо
одеянием своим... Млахим 1,19:9-12
Что это: рассказ? поэзия? мистика? назидание пророку? Мол, если Господь,
от Которого ничто не скроется, терпит, то и тебе, Элияту, надо быть терпимее?
Или другой отрывок, всем хорошо знакомый:
...И сказал Ицхак Аврааму, отцу своему:
- Отец!
И сказал тот: — Вот я, сын мой! И он сказал:
- Вот огонь и дрова, где же ягненок для
всесожжения? И сказал Авраам: — Бог усмотрит себе ягненка для
всесожжения, сын мой. И пошли они оба вместе... Бытие, 22:7-8
Есть ли молчание более емкое, чем молчание Ицхака, заслоненное авторским
"оба вместе"? Теперь не один Авраам, они оба проходят испытание.
Рассказ о жертвоприношении Авраама поражает читателя предельной краткостью
текста и концентрацией чувства. Иначе сложен псалом, в нем как
будто есть избыточность текста, но она задерживает внимание читателя,
настраивает его на вдумчивый лад, не позволяет грозным словам пройти мимо:
Блажен муж, который не следует совету нечестивых и не стоит на дороге
грешников и не сидит в собрании безбожников. Но Тора Господа — желание
его, и о Торе Его размышляет он день и ночь! И будет он, как дерево, посаженное
при потоках вод, которое приносит свой плод во-время, и лист которого
не вянет, и во всем, что он ни делает, преуспеет.
Не так нечестивые: но как мякина они, которую развеет ветер. Посему не
восстанут нечестивые по суду, (не будут) грешники - в собрании праведных.
Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет. Псалом
1
* * *
Танах переведен почти на все языки мира, но ни один перевод не
кажется достойным подлинника: либо не все объемлет, либо искажает, привносит
другие акценты.
Сотни поколений евреев выработали свой способ чтения Танаха, такой, когда
текст является читателю знакомым незнакомцем. Поясню примером. В книге
Бытия, первой книге Танаха, читаем о Иосифе, проданном в рабство египтянину
Потифару:
"И увидел господин его, что Господь с ним и что всему, что он делает.
Господь в руках его дает успех. " Бытие, 39:3
Это, казалось бы, известно и понятно, но зададимся вопросом: Как это "в
руках его дает успех"? И сейчас же текст покажется ясным не вполне. Однако
у евреев с древности дано разъяснение:
Бывало наливает Иосиф своему господину вино.
— Это какое вино?— спрашивает Потифар. — Пряное, — отвечает Иосиф. - А
я хочу полынное.
И сейчас же в руке Иосифа пряное вино превращается в полынное. А потребует
Потифар теплого вина, вино тотчас становится теплым. То же и с водою,
и со всем, что ни окажется в руках Иосифа. Берейшит Раба, 86
При чтении Танаха в иной аудитории может возникнуть вопрос в другом
месте и по другому поводу, и практически на всякий вопрос у евреев готов
ответ. Но ведь это не написано в Танахе, скажете вы и будете правы. Так,
незаментно и органично, мы оказались в другом тексте еврейского народа
- в агаде . Разные переводы предлагались этому слову: сказания,
притчи, легенды, и все они как будто верны, но, как это часто бывает с
ивритским словом, исходное "агада" точнее и объемнее.
Агада - произведение устного творчества нашего народа; она вошла в разные
книги: есть агада в Талмуде и есть агада в разновременных текстах, называемых
Мидрашами. Агада не только поясняет и расцвечивает сказанное в Танахе,
она сообщает нам удивительные подробности из жизни великих еврейских мудрецов
и из нашей истории.
Привыкшие к рационализму отмахнутся: "Сказки!", но, как известно всякому,
читающему по-русски: "Сказка ложь, да в ней намек".
Вот, послушайте:
Римский император Тит предал огню Иерусалим и разрушил Храм. Тит снял
завесу, преграждавшую вход в Святая Святых, положил на нее священную утварь,
связал все в узел и погрузил на свой корабль, чтобы похвалиться у себя
в Риме богатым трофеем. Разыгралась в море буря, и высокая волна грозила
потопить судно. Сказал Тит:
- Сдается мне, что Бог этих евреев силен лишь на воде и водою. Конницу
фараонову потопил в море, войско Сисра снес потоком. То же и со мною:
пока я хозяйничал в Его доме, Он не мог со мною сладить, а теперь, когда
я в море. Он восстал на меня и грозит погубить меня в водной пучине. Если
уж Он такой герой, пусть встретится со мною на суше — там и сразимся!
В ответ прозвучал с неба Глас Божий:
- Злодей, сын злодея, потомок Эсава! Есть в Моем мире махонькая тварь,
и зовется она комаром. Вот выйдешь на сушу, с ней и сражайся.
Высадился Тит на сушу и отправился в Рим. Все жители Рима вышли приветствовать
императора: "Привет тебе, победитель диких племен!" Сразу затопили баню,
и Тит пошел мыться. Помывшись, приступил к застолью с вином и вкусными
кушаньями. Вдруг откуда ни возьмись — комар, залетел к Титу в нос и терзал
его мозг страшной болью целых семь лет, пока он не умер.
Умирая, Тит приказал своим слугам тело его сжечь, а пепел развеять над
семью морями, чтобы он не смог предстать перед судом Бога евреев.
Х.Н.Бялик, И.Х.Равницкий. Сефер ха-агада
Как видим, и в этой агаде, которая была создана не ранее второго века
новой эры, есть отсылки к Танаху - о фараоновой коннице можно прочесть
в 14 главе книги Исход, а о войске Сисра - в 4 и 5 главах книги Судей.
Агада, один из жанров еврейского фольклора, со временем записывается,
причем чем позднее запись, тем большими подробностями обрастает сюжет.
Как правило, мы не знаем авторов агады, но порою текст сообщает, от кого
она была услышана.
* * *
Если агада обращена к каждому еврею, то литургическая поэзия есть
обращение еврея к Богу. Поэт сочиняет стихи, которые прозвучат в синагоге
в субботний или праздничный день, и знает, что он, в первую очередь, представитель
общины (на иврите шалиах цибур или сокращенно, "шац"). Когда-то каждую
субботу поэт приносил в синагогу новые стихи. Они писались по строго установленным
правилам строфы и рифмы, а тематически были связаны с молитвой и с недельным
разделом Торы или Пророков, т.е. опять-таки возвращали слушателей к Танаху.
Громадное количество таких стихотворений-пиютов было обнаружено
в Каирской генизе в начале 90-х годов прошлого века. К сожалению, именно
прихотливость формы и изысканность смысловых намеков этих текстов мешают
их адекватному переводу. Часть из них сохранилась в Махзорах (сборниках
молитв на праздники), отдельные пиюты -попроще - знакомы нам из Сидура,
например, субботний "Леха доди" и хануккальный "Маоз Цур Иешуати". Расцвет
пиюта приходится на средние века, а литературные школы пиюта делятся по
географическому принципу - школа Эрец-Исраэль и школа евреев Испании.
"Леха доди", например, создан в Цфате в 17 веке по канону испанской школы.
* * *
Но не только литургику творят еврейские авторы в средние века. Это и
светская поэзия и художественная проза, многие особенности
которых заимствованы из арабской литературы. В средневековой Испании,
например, быть поэтом было почетно, и знатные и богатые евреи покровительствовали
поэтическому творчеству. Шмуэль Ганагид, Моше Ибн Эзра, Шломо Ибн Габироль,
Иегуда Галеви в 10-12 веках украсили еврейскую словесность жемчужинами,
подобные которым Европа узнала лишь в эпоху Ренессанса. Очарование этих
стихов во многом обязано непереводимой игре слов и созвучий, поэтому даже
хороший перевод тускнеет рядом с ивритом, и все же прочтите хотя бы эту
поэтическую шутку Моше Ибн Эзры:
Загадка
Она в тёмной ночи вам служить рождена. Точно пальма, что тянется к
небу, стройна. Как копье золотое, пряма и остра, Она солнцу и звёздам
лучистым сестра. На щеке её искра-слезинка дрожит. Пламя точит ей тело
и смертью грозит. Но продлить краткий век её можете вы Отсеченьем горячей
её головы. Нет другого, подобного ей существа. Так к кому же относятся
эти слова? (Пер. Я. Либермана)
Еврейская проза в средневековой Испании прежде всего занимательна: волшебные
приключения, диковинные страны и обычаи их жителей, необыкновенные свойства
лекарственных снадобий, наставления в любви и рецепты на все случаи жизненных
затруднений. Один из самых ярких жанров этой прозы макама - не
полностью свободен от поэзии: это рифмованная проза, перемежающаяся стихами.
Расцвет еврейской культуры и науки в Испании кончился трагедией. Преследования
и изгнания все чаще, все более жестоко вторгаются в судьбу евреев. Еврейское
литературное творчество создает плачи - эмоциональный ответ на
непостижимую реальность, а еврейские Мудрецы пишут религиозные трактаты,
пытаясь объяснить себе и своим читателям уникальность национальной судьбы
и национальной миссии. Корпус этой, так называемой, раввинистической литературы
огромен, но он не принадлежит беллетристике, о которой мы ведем сейчас
речь.
* * *
И еще один сугубо еврейский жанр родился в средневековой Испании - сионида,
песнь тоски по утраченному Сиону (так называли Иерусалим). Сионида непременно
должна упомянуть бедственное состояние покинутой народом Иудеи и уверения
в преданности ей автора. Зачинатель этого жанра - Иегуда Галеви, как мы
знаем, не только тосковал, а на старости лет взял и приехал в Обетованную
Землю, ибо
Сердце мое на Востоке заброшено, я же на Западе сам,
-Как же отдаться могу наслаждениям, пышным беспечным пирам?
Как я обеты исполню священные...
Думы и боль об одном:
Край мой во власти Эдома жестокого, я же в чужбине рабом.
Слаще мне блеска и неги Испании груды руин и камней Храма далекого, храма
сожженного бедной отчизны моей. (Пер. Л.Яффе)
(Эдомом евреи иносказательно называли власть христиан, а Ишмаэлем
- власть мусульман.) Сиониды слагали и в 18 веке, например, Эфраим Луцатто
в Италии:
"Сион покинутый!..
И на развалинах твоих я плакать стану,
Шакалом буду выть, рыдая и стеня.
Твоим бесславием бесславен также я,
В тоске томительной тревожить буду рану, Покоя не найду, пока опять,
Сион, Красою прежнею не будешь озарен..." (Пер. П.Беркова)
И в конце 19 века, когда читали и пели такие вот стихи Менахема
Мендла Долицкого:
О, Сион родимый! О, моя отрада! По тебе томлюсь я здесь, в стране
чужой. Да сгниет десница, коль тебя забуду Прежде, чем могила ляжет предо
мной...
Пусть померкнет радость и проснется горе, Коль из глаз исчезнет вид твоих
руин. Пусть потухнут очи, если перестанет О твоем паденьи плакать верный
сын... (Пер. П.Беркова)
Здесь, как видим, тоже не обошлось без Танаха - знаменитого псалма
136 "На реках вавилонских..."
Обновленной сионидой является и гимн современного Израиля, Гатиква"
("Надежда") Нафтали Имбера.
Не пропала надежда, которой мы жили тысячелетия:
Быть свободным народом в своей Стране в Иерусалиме
* * *
Из пепелища местечка, из погромов хмельнитчины, из еврейского
мистицизма родился хасидизм. Нет, хасиды не говорили и не писали на иврите,
однако можно ли обойтись без хасидской истории, мораль которой,
в отличие от агады, не всегда постигается сразу, как это было с историей,
рассказанной цадиком Довом-Бером из Межерича, прозванным Маггидом:
Несколько учеников приехали к Маггиду из Межерича. "Не задержимся
долго, — сказали они друг другу, - зайдем только проведать ребе". Сошли
с повозки и велели вознице подождать у дома. Маггид принял их и рассказал
им историю, в которой были двадцать четыре слова. Выслушав рассказ, они
попрощались и вышли. Сказали вознице: "Ты потихоньку езжай, а мы пойдем
следом ".
Шли они за повозкой и обсуждали рассказ. Шли весь остаток дня и всю ночь,
а когда забрезжил рассвет, возница не выдержал: "Мало того, что вы пропустили
вечернюю молитву, вы еще пропустите и утреннюю Трижды пришлось ему прокричать
эти слова, пока они его услышали.
А ребе Пинхас из Корца сказал одному хасиду:
- Тому, кто хочет наставить членов своей семьи на путь истинный, нельзя
на них сердиться. Ибо гневом человек пачкает не только себя, но и тех,
на кого сердится.
В другой раз он сказал:
- С тех пор, как я одолел свой гнев, я держу его в кармане. Когда он мне
нужен, я достаю его оттуда.
А ребе Михл, который обычно задерживался с началом молитвы,
объяснял это так:
- Известно, что колено Дана шло после всех колен Израилевых и подбирало
все, что те роняли на пути. Подбирало и молитвы, произносимые без должного
чувства и потому валяющиеся на земле. Вот так и я.
* * *
Хасидские притчи отвечали на унижение и боль извне безграничной
любовью к ближнему. Но еврейская литература искала также гордого, светлого,
героического. Эпоха веры в то, что с помощью просвещения, евреи дождутся
от народов мира признания их национального достоинства, получила на иврите
наименование Гаскала. От ивритского "сехель", т.е. разум, образовано слово,
эквивалентное английскому Enlightment, производному от слова "свет". Но
образ света уже был закреплен за Торой, и Гаскала, вслед за европейцами,
предлагала рационалистический подход к миру и к народной судьбе. Казалось,
стоит местечковому еврею стать "евреем в своем шатре и человеком на улице",
как исчезнет антисемитизм. Еврейские авторы вновь обратились к Танаху
- свидетельству "нормальной" национальной жизни на своей земле и в своем
государстве. Они сочиняют поэмы о Давиде и Соломоне, о Яэли, убившей Сисра,
и о воинственной Деборе. Литература Гаскалы в 19 веке достигла
наивысшего расцвета в Литве в исторических романах Авраама Мапу и поэзии
Иегуды Лейба Гордона. На страницах их книг библейский язык засиял новыми
красками, евреи распрямили спины, вышли из гетто черты оседлости и вернулись
на лоно природы родной Земли Израилевой, пошли за плугом, стали сажать
виноградники, приносить жертвы в Храме, веселиться на праздники. Евреи,
которые любят и ненавидят, верят и теряют веру, праведники и гнусные негодяи.
Мир совершенно новых евреев предстал в ивритской литературе Гаскалы, чтобы
светлое прошлое обернулось еще более светлым будущим.
* * *
Однако настоящее ответило погромами 1881 и последующих лет
- и упования рухнули. Возникает стремление в Сион, зарождается литература
эпохи Тхия, т.е. национального возрождения.
Новые темы и новые надежды, а с ними - новые имена. Даже сонет о горах
Швейцарии, где получает диплом врача поэт Шаул Черниховский, напоен жаждой
национальной свободы, как лермонтовские стихи о Кавказе:
В горах
Я на гору взошел.
На изумрудных скатах
Белеет вековой нетающий покров;
Не вижу ль я венец Зиждителя миров,
Сверкающий в руках у ангелов крылатых?
И мнится: близок он, коснусь краев зубчатых...
Вдруг слышу голоса смущенных пастухов -
(Так близки мне они, так четки звуки слов):
"Глядите, это - весть о громовых раскатах!"
И думается мне: как много, много лет
К нам близок был наш сон, венчанный солнцем, ясный.
Венец его потух - а бури нет и нет.
О, Боже! Прогреми над грудой тел безгласной
И молнию Твою в бессильный наш хребет Метни, животворя, метни десницей
властной!
(Пер. О.Румера)
Национальный пафос сказался и в том, что замечательный поэт,
еврей из Житомира, Хаим Нахман Бялик провозглашается "национальным поэтом",
что молодежь из черты оседлости, после долгих мытарств и скитаний, освоив
русский и немецкий языки и европейскую литературу, возвращаются к национальным
истокам и создают новую, современную литературу на иврите. Ясно, что все
они рано или поздно оказываются в Эрец-Исраэль. Хотя пишут о том, что
испытали в России, на Украине, в Литве, Польше и в Одессе. А потом они
обращаются к темам, связанными с жизнью так называемого "ишу-ва", т.е.
еврейского населения турецкой, а позднее подмандатной Палестины, и плавно
вливаются в русло литературы Израиля.
...Тут я хочу предупредить недоумение и возмущение читателя: мол, только
это и есть литература еврейского народа? Ты прав, читатель, я только лишь
очертила контуры перевернутой пирамиды ивритской литературы. Вершина ее
- Танах - упирается в ивритоязычную Землю Израилеву, а каждый последующии
временной пласт охватывает не только все новые жанры, но и все большие
территории, на которых расселяется наш народ-скиталец и где он продолжает
свое творчество на древнееврейском языке, ставшем языком национальной
письменности.
 Но
живой народ требует и живого языка. Так наш "вечный народ" обзаводится
новыми языками - еврейскими, как идиш или ладино, и нееврейскими, но понятными
евреям данного места и данного времени. На этих языках евреи творят литературу,
и национальная литература становится многоязычной. Евреи США читают Башевиса-Зингера
по-английски, а мы - по-русски, но он, конечно, еврейский писатель, писавший
на идише. Исаак Бабель и Бернард Маламуд, хоть и писали на языках своей
диаспоры, но тоже - еврейские писатели, значит, и их произведения должны
стать предметом этой статьи. А ведь еще есть евреи по национальности,
писавшие о нееврейском мире, - их куда причислить? Одному виден в их произведениях
еврейский дух, а другому - нет. Скажем, знаменитая светловская "Гренада"
- интернационально-революционная или еврейская, навеянная стихами Иегуды
Галеви?
Слишком древен еврейский народ, слишком сложна его судьба, чтобы рассказ
о его литературе уместился в один журнальный очерк. Любой срез, любой
аспект национальной литературы интересен и заслуживает внимания, но осветить
тему в целом возможно только мозаичным подходом. Что и стараются сделать
редакторы и авторы данного выпуска.
Зоя Копельман
Содержание
|
