Еврейский юмор
 Классические
еврейские тексты полны предостережений против смеха и легкомыслия. Раби
Акива говорил: "Смех и легкомыслие доведут до разврата". А более поздняя
раввинская литература изобилует категорическими заявлениями типа: "В этом
мире человеку смеяться нельзя" или "Кто шутит – пренебрегает милостью
Небес". И все же ни запреты, ни страшные пророчества не помогли – юмор
прочно сжился с евреями, и даже нашлись европейцы, которые сказали: "Услышишь
острое словцо – ищи еврея".
Парадоксальным образом среди самых набожных и искренне верующих евреев,
тщательно соблюдавших все заповеди, было немало остроумцев, которые ради
меткого словца не жалели не только ближнего, но и Всевышнего, и так переиначивали
слова молитв и священных книг, что не в любом обществе можно было потом
их шутку повторить. Так повелось издавна. В Мидраше Шемот-раба (3:1),
например, находим насмешку над обращенными к Моисею словами Божьими, и
сделано это простым соединением двух стихов из Танаха: "Я, Бог отца твоего
(Исход, 3:6), – и об этом сказано (Притчи, 14:15): Простак всему поверит".
Примеров множество, а суть одна: ни мудрецы древности, ни евреи близких
к нам поколений шуткой не пренебрегали.
Я не знаю другого народа, который бы так часто употреблял в шутках фразы
своих канонических текстов. Зубрежка в бейт-мидраше и многократное повторение
одних и тех же формулировок провоцировали искать новый, скрытый, иногда
непристойный смысл. Как часто святое возносилось на заоблачную высоту
лишь для того, чтобы потом сбросить его на землю и пройтись по нему и
сравнять его с дорожной пылью! У нас смеются над словами Торы и учеными
дискуссиями талмудистов, деяниями цадиков и советами собственной жены,
– чтобы потом, в Судный день, стуча кулаком в грудь, мы искренне просили
прощения "за грех, которым мы согрешили, насмешничая".
Юмор – вид творчества, присущий всем народам, но методы этого творчества
у разных народов различны. Французский юмор, например, чаще всего построен
на языковой игре, на каламбуре, когда два высказывания имеют одинаковое
звучание. Во франко-прусской войне, после постыдной капитуляции французов
во главе с Наполеоном III в городе Седане (1 сентября 1870 г.), граждане
Франции выразили свое отношение к правителю такой шуткой: "Il a perdu
Sedan", т.е. "он потерял Седан", что фонетически совпадает с "Il a perdu
ses dents", т.е. "он потерял свои зубы", его больше никто не боится.
Каламбур не поддается переводу, его приходится объяснять, и до улыбки
дело уже не доходит. Но у евреев, кроме иврита, который знала по меньшей
мере половина народа, т.е. мужчины, были и другие языки. Случалось, поколение
отцов говорило на одном языке, а дети – на другом. Евреям не годились
шутки, зависящие от свойств языка, хотя и такие можно отыскать среди нашего
юмора, скажем, на идише. Я собираю еврейские шутки несколько десятилетий,
их накопилась у меня не одна сотня, но когда я сел готовить свою "Книгу
шуток и острых словечек" ("Сефер ѓа-бдиха ве-ѓа-хидуд") и переводить
шутки на иврит, выяснилось, что из сотни непереводимы не более пяти.
С другой стороны, евреям так было свойственно по многу раз возвращаться
к одному и тому же тексту и с помощью раби или комментариев узнавать все
новые и новые его интерпретации, что они, естественным образом, должны
были строить свой юмор на многозначности ситуации, на несовпадении ее
внешней и внутренней логики. Тут только фразой не обойдешься. Для этого
нужен анекдот, т.е. происшествие.
Почему анекдот смешон? Рассмотрим несколько примеров. В первых двух героем
является известный Калевнасмешник, или Калев Лец.
 Однажды
Калев Лец зашел в кофейню и спросил кофе. Подали ему питье, он выпил и
стал расплачиваться. Спрашивает его хозяин: "Что, Калев, хорош ли мой
кофе?" Калев ему и говорит: "У твоего кофе есть одно достоинство и один
недостаток. Достоинство его в том, что в нем нет цикория, а недостаток
его в том, что в нем нет кофе. "
Почему мы улыбнулись? Когда-то евреи пили кофе с примесью цикория. Заваренный
без кофе цикорий тоже имел коричневый цвет, но, конечно, не тот вкус.
А кофе без цикория считался напитком зажиточных людей. Но кофе и без цикория
и без кофе?..
 Как-то
зашел Калев Лец в еврейскую харчевню перекусить. Подают ему рыбу. Посидел
Калев минуту-другую, потом склонился над тарелкой и начал что-то нашептывать.
Пошепчет – помолчит, пошепчет – помолчит. Подошел к нему хозяин и спрашивает:
"Почтеннейший, что это вы шепчете?" – "Да я и не шепчу вовсе, – отвечает
Калев, – я с рыбами беседую. Я им: шалом, и они мне: шалом. Я их спросил:
как вам там в вашем мире живется? А они мне: хорошо нам живется, едим
досыта и маслицем еду заправляем. Я им: откуда вы будете? А они мне: из
Двины-реки мы сюда прибыли. Я их спросил: что в вашей Двине-реке нового?
А они отвечают: новостей не знаем, о прежнем знаем – мы уже две недели
здесь обретаемся. "
Старик со старухой выдали замуж последнюю дочь. Вот сидят они и о будущем
своем толкуют. "Знаешь, что у меня на сердце? – спрашивает старик жену.
– В нашем возрасте пора и о смерти подумать. Если один из нас, не приведи
Господь, умрет, я сразу отправлюсь в Землю Израильскую..."
Один еврей поселился в деревне и открыл там магазинчик. Прошло сколько-то
времени, получает он письмо от отца, где тот спрашивает его о доходах.
Ответ еврея был краток: "Слава Богу! в нашей деревне уж и церковь строить
собираются." Проходит еще несколько месяцев, снова письмо от отца и с
тем же вопросом: как доходы, сынок? И снова такой же краткий ответ: "На
милость Господа уповаю! в нашей деревне синагогу строить собираются.
"
В эти трех примерах мы наблюдаем одну и ту же технику: скрытый смысл делается
явным, но в то же время он остается внутри, словно и не высказан. Ведь
поговорить с рыбами, как сделал это Калев Лец, не то же самое, что сказать
хозяину: "Что ты кормишь меня тухлой рыбой, которая за версту воняет!",
а признание старика прозвучало бы совсем иначе, если бы он сказал: "Ты,
старуха, верно, первой помрешь, так я потом в Землю Израилеву уеду". И
уж конечно мы не подозреваем еврейского торговца в особой симпатии к христианам
и в нелюбви к сородичам, просто идущий из церкви заходит в лавочку, а
идущий из синагоги в субботу, как известно, нет. Во всех трех шутках мы
выходим за рамки внутренней логики рассказа и отыскиваем свою логику,
как если бы мы занимались привычным для еврея исследованием реальной ситуации.
В томто и отличие еврейской шутки от европейской, что еврейская шутка
почти всегда – случай, крошечный рассказ, который можно повернуть и так,
и сяк, причем сами персонажи часто не знают или делают вид, что не знают,
какой эффект производят их поступки и слова. Очень похожи еврейские шутки
на те ситуации, которые разбирает Талмуд или Мидраш, и кажется иногда,
что софистика, или пильпуль, и есть главный интеллектуальный прием
еврейского юмора.
 Сидел
раз ночью бородатый еврей над Талмудом и читал при свете свечи. Дошел
до места, где сказано (Санѓедрин, 100b): "Бородой богат – умом беден",
и пояснение Раши к этому месту: "Человек с густой бородой – дурень". Поглядел
бородач на свою бороду и стал размышлять: "Как быть? Остричь – Тора не
позволяет, оставить – правда наружу выходит." Думал-думал и придумал.
Поднес к бороде горящую свечу. Пламя вспыхнуло, борода сгорела, а вслед
за нею обгорело все лицо. Глянул бородач в раскрытый Талмуд и приписал
на полях: "Проверено и доказано ".
Любая попытка классифицировать шутки обречена: всегда найдутся примеры,
не подпадающие ни под какое определение. И все-таки отважусь назвать несколько
типовых групп, к которым можно отнести многие из собранных мною еврейских
анекдотов.
Ирония
(Это довольно редкий у евреев вид юмора и относительно новый.)
Видно, так уж заведено в этом мире, что не видать нам счастья. Сперва
они забрали нашего Бога, а теперь еще и в претензии: Ну – где Он, ваш
Бог?..
В чем здесь юмор? Да в том, что у каждой фразы есть два разных смысла.
Шутка связывает их по логике одного смысла, а мы ловим еще и второй смысл
и оттого смеемся. Вроде бы нам понятна логика этой "жалобы", но мы прекрасно
знаем, что Бог, который якобы взят у нас другими народами, не наш Бог,
и что фраза: "Ну, где Он, ваш Бог?" – вовсе не имеет в виду, что место
пропавшей собственности теперь пустует.
Сарказм
(Довольно распространенный вид язвительного еврейского юмора.)
– Жена у меня заболела, – поделился еврей своей бедой с приятелем.
– Видно, отравилась, – посочувствовал приятель.
– Да уж, дело – дрянь, – вмешался сосед. – Слышал я, она вчера язык прикусила...
Отношение к женскому языку в фольклоре известно: у всех народов за женщинами
закрепилась репутация сплетниц, которые жалят своим злоречием хуже ядовитой
змеи.
Насмешка
Один еврейский парень взял в жены девицу. После свадьбы, он понял, что
прогадал, да делать нечего. Сказал жене:
 –
Если бы ты сказала, что у тебя есть две тысячи рублей, а у тебя оказалась
только одна, я бы тебя не упрекнул: что же тебе, красть что ли? Если бы
ты сказала, что тебе двадцать пять лет, а выяснилось бы, что тебе за тридцать,
я бы тебя простил: не волен человек выбирать дату своего рождения. Но
одна просьба есть у меня к тебе, дорогая женушка, – больше не старей!
Внешне все будто сходится, но как подумаешь, что значит: "больше не старей"?
Разве может человек жить и не стариться? Выходит, это все равно как сказать:
"Ты, пожалуйста, больше не живи, а то постареешь!" или попросту: "Чтоб
ты сдохла!"
Глупость
Послали раз Беню-простофилю купить курицу. Пошел Беня и вернулся с
кувшином воды. Его спрашивают: "Беня-простофиля, что ж ты воду вместо
курицы принес?" Отвечает Беня:
 –
Пошел я на базар купить курицу. А там торговка своих кур расхваливает:
"Уж такие куры замечательные – один жир!" Я и подумал: жир, видно, лучше
курицы; пойду, куплю жир. Пришел к резнику, а он свой товар нахваливает:
"Смотри, какой жир, – чистое масло!" Я и подумал: видать, маслото лучше
жира; пойду, куплю масло. Захожу в лавку, а лавочник достает бутыль и
говорит: "Ты посмотри, что за масло, да оно прозрачно как вода!" Э, думаю,
чем масло покупать, куплю лучше воду. Вот я и принес воду.
Здесь, как будто, пояснений не требуется: глупость ближнего каждому видна.
Приведу еще типовые примеры, которые тоже в комментарии не нуждаются.
Наивность
Однажды в дом к раби Абелю из Вильны пришла перемазанная сажей взволнованная
женщина. "Раби, вопрос у меня к тебе: что мне приготовить сегодня на обед?"
"Ступай домой, – ответил раби, – и свари лапшу". Когда женщина ушла, раби
Абель сказал ученикам: "Сдается мне, эта простодушная женщина – кухарка,
и когда она спросила у хозяйки, что сготовить к обеду, та ответила: У
раби своего спроси! – вот она и пришла. "
Прелесть еврейского юмора еще и в том, что он, как правило, сводится к
шутке. Шутка, в отличие от сатиры, не ставит задачи едко высмеять, уничтожить
что-либо или кого-либо. Шутка, по сути, миролюбива, даже добродушна. Она
хочет хоть на минуту снять с еврея бремя забот, то ли житейских, то ли
религиозных. Пусть хоть в смехе исчезнут, растают как дым пудовые гири
денежных затруднений, обязательств, запутанных ѓалахических правил. Не
потому ли, что шутке досталось так мало времени в жизни еврея, она острит
свои стрелы и правит их не в бровь, а в глаз, не зная снисхождения к авторитетам.
Об ученье в бейт-мидраше.
(Методы доказательства в Талмуде принято называть "пильпуль", т.е. заправка
перцем, а мастак в пильпуле тот, кто, ухватившись за какуюнибудь
маленькую деталь, с помощью хитрых умозаключений придет к совершенно непредсказуемому
выводу.)
 Сидят
йешиботники в бейт-мидраше и рассуждают: как человек растет – сверху,
от головы, или снизу, от ног? Вот один и говорит: "Два года назад отец
купил мне штаны, и тогда они волочились за мной по полу, а сегодня они
едва достают мне до щиколоток. Значит, человек растет снизу." Тут подает
голос второй и говорит: "Никак не могу с тобой согласиться, приятель.
Случилось мне на рыночной площади увидеть построение солдат. Оглядел я
их и вижу: внизу у них все ноги на одном уровне, зато все головы – на
разной высоте. Нет, человек растет сверху. "
Эта шутка о еврейской софистике построена на том, что значение в бейт-мидраше
придается лишь логике, но оба ученика пользуются псевдологикой, и потому
приходят к абсурдному заключению. Как говорится, у пильпулистов и слон
через угольное ушко пройдет и еще хоботом помашет. Вот эта-то псевдологика
характерна для большинства еврейских шуток вообще. Посмотрите, как смеются
евреи над своим методом рассуждения по принципу "тем более":
Сказал один мудрец: Есть у меня жена, и с ней я могу спать, а с дочерью
ее мне спать запрещено. Тем более запрещено мне спать с дочерью чужой
жены, раз чужая жена для меня запретна.
Но раби, – спросит наивный ученик, – разве твоя жена не является дочерью
чужой жены (твоей тещи)? Как же ты спишь с ней?
Размышления над текстом, положившие начало пильпулю, в поиске глубинного
смысла, вели к искажению смысла. Так, по крайней мере, утверждает еврейский
юмор. И чем больше разрыв между здравым смыслом и псевдологикой, тем хлестче
шутка. Судите сами:
 Перед
каждой субботой раби Йосеф Локш, как и положено еврею, отправлялся в баню.
Раввинша, жена раби Йосефа, готовила мужу для такого дела чистый халат.
Халат к субботе она стирала заранее, а сняв с веревки, аккуратно скалдывала
его изнанкой кверху, чтобы, не дай Бог, не загрязнился с лицевой стороны.
Поэтому всякий раз подавая мужу чистый сложенный халат, раввинша напоминала:
"Не забудь вывернуть халат на лицевую сторону!"
Однако раби Йосеф и в бане был занят благочестивыми мыслями, а потому
являлся к субботе в халате наизнанку. Видит раввинша, что ее наставления
не приносят пользы, решила сама вывернуть халат и дать его мужу готовым.
Только не иначе, как черт попутал, ибо в тот самый вечер раби Йосеф вспомнил
о словах жены и вывернул халат. Когда и в тот вечер раввинша увидела его
в халате наизнанку – не вытерпела и давай его честить да стыдить: "Дурачина
ты, простофиля! Халат-то был вывернут мною!" Отвечает ей раби Йосеф: "Не
шуми, жена. Видно, Небеса помешали делу. Ведь и ты халат выворачивала,
и я выворачивал, а он так невывернутым и остался!"
 Сколько
веков философы ищут определение смеха! Один подход говорит, что человек
смеется, а точнее насмехается, когда убеждается в собственном превосходстве
над кем-то, кто прежде внушал ему трепет и уважение. Важно при этом, что
человек не показывает своей радости, что он сдерживает удовлетворение,
и вот это-та обуздываемая радость прорывается наружу смехом. Библейский
силач Самсон наводил ужас на филистимлян, но когда, остриженный и слепой,
он потерял свою силу и, словно скотина, был вынужден вертеть жернова,
филистимляне стали смеяться над ним. Их чувство радости рождалось из сопоставления
старого и нового статуса Самсона, но тут же вспоминалась их собственная
прежняя беспомощность. Это было неприятно, и вместо сдерживаемой радости
пришла насмешка.
Другой подход утверждает, что мы смеемся тогда, когда нас внезапно осеняет
догадка о неоднозначности ситуации, когда, сказав правильно, мы тут же
спохватываемся, что и это неправильно. Этот подход можно проиллюстрировать
известным анекдотом о раби, разбиравшем двух тяжущихся: выслушал одного
и согласился с ним, выслушал другого – и с ним согласился, а когда жена
заметила ему, что два противоположных мнения не могут быть истинными одновременно,
раби признал и ее правоту. В этом анекдоте истец и ответчик – две логики
одной ситуации, жена – скучный здравый смысл, а раби... раби просто обязан
был засмеяться!
Даже, если принять, что смех начинается с инстинктивного чувства превосходства,
более убедительной кажется модель интеллектуального взлета, когда человек
поднимается над ситуацией настолько, что видит ее "снаружи" и "изнутри".
Ведь каждому хочется быть не объектом, а субъектом наблюдения и анализа;
человек, который заведомо создан с ограниченными возможностями познания,
вдруг ощущает себя как бы богоравным в проникновении в суть вещей. Смех
– это реакция организма на высвобождение человеческого духа из оков "своего
места", из границ указанного ему Богом предела. Кто, как не евреи, вся
духовная история которых сопряжена с настойчивым постижением мироустройства
и Божьего замысла, знают, что такое интеллектуальная радость! Кто, как
не евреи, будут смеяться, поняв, что не только кофе без кофе и без цикория
– нелепость, но что нелепости встречаются на каждом шагу, нужно лишь повнимательнее
вглядеться в мир, в человека! Поэтому нет такой сферы человеческого бытия,
которая не сделалась бы предметом еврейской шутки, или хохмы, как ее часто
называют, позабыв, что слово хохма на иврите означает "мудрость".
Перевела и обработала Зоя Копельман
Об авторе
Альтер Ашер Авраам Абба Друянов (1870-1938) был сыном раввина из городка
Друя, что неподалеку от Вильно. Он отличался большими способностями с
раннего детства, родные и друзья прочили ему славу мудреца. В возрасте
16 лет он был принят в знаменитую Воложинскую йешиву, в которой в разное
время учились рав Авраам Кук и поэт Хаим Нахман Бялик. Учась в йешиве,
Друянов увлекся сионизмом. Он переезжает в Одессу, где получает место
секретаря в Комитете, ведавшем еврейским заселением Палестины. Параллельно
с общественной деятельностью Друянов активно публикует статьи в журналах
на иврите, в том числе о Льве Толстом, от которого он даже получил разрешение
на перевод рассказов. К сожалению, выполненные Друяновым переводы из Л.Толстого
сгорели при пожаре и не увидели света. Друянов выбрал поприще историографа:
собирал документы и факты и издал трехтомную историю палестинофильского
движения "Хиббат Цион" (1919-1932), а так-же трехтомную антологию еврейского
юмора (1935-38), до сих пор не утратившую литературной и исторической
ценности. (Фрагменты из вступительной статьи к ней опубликованы выше.)
Друянов был человеком широкой европейской культуры и одновременно горячим
поклонником культуры национальной. В 1921 г. он вместе с группой ивритских
писателей покинул Одессу и отплыл в Палестину, где жил в Тель-Авиве до
конца своих дней.
Содержание
|
