Авангардизм - это наследственное

Й. Тавор

Из всех сценических искусств в Израиле оперное - самое молодое. Нет в этом ничего удивительного, ибо исторически сложилось так, что певцы-евреи посвящали себя канторскому пению, а женщинам по еврейской традиции вообще не пристало петь со сцены. И тем не менее, немало певцов-канторов грешили любовью к оперному исполнительству, а по следам эмансипации нашли дорогу на оперные подмостки и еврейские певицы. Память услужливо подсказывает имена теноров Йозефа Шмита, Яна Пирса или Ричарда Такера, оставивших яркий след как в оперном исполнительстве, так и в канторском наследии. Однако эпохально знаменательные страницы вписали в создание и становление оперного искусства композиторы-евреи.

История сберегла для нас имя еврейского поэта-миннезингера Зюскинда из Тримберга, жившего в первой половине 13 века и принадлежавшего к цеху врачей славного баварского города Вюрцбурга. Шесть сохранившихся стихов Зюскинда, в стилистике которых просматривается влияние раввинистической литературы (в частности Пиркей Авот), отличает печать яркой индивидуальности автора и самобытности его подхода к традиционной тематике миннезингеров. С Зюскинда из Тримберга и начинается серебряная цепочка оперных композиторов-евреев, не только обогативших репертуар этого искусства, но и ставших основоположниками новых стилей и направлений. Увы, при всем желании не могу назвать их ”еврейскими композиторами”, ибо в течение многих поколений творили они на чужих нивах, прокладывая новые пути и пополняя сокровищницы национального оперного искусства многих народов. Объединяет их неустанный поиск, или то, что мы называем сегодня громким словом авангард. Авангардизм композиторов-евреев отличает не разрушение устоев и отрицание прошлого, но доскональное знание его и новое видение, казалось, знакомого, умение распознать неизведанный путь, распахнуть пространство и, подчиняясь пронзительной интуиции, основанной на опыте поколений талмудистов, смело шагнуть вперед и повести за собой.

История не только хранит память об истинных первопроходцах, но и справедливо расставляет все по своим местам. В этом сезоне три оперных театра - Венский, нью-йоркский Метрополитен и Новая Израильская Опера - ставят Жидовку (Дочь кардинала в русской версии) французского оперного классика Жака Франсуа Фроманталя Галеви. Сын кантора, поэта и видного еврейского литератора Эли Халфона Галеви, названный при рождении Элиасом Леви, он в 27 лет стал профессором Парижской консерватории. Его учениками были такие столпы французской романтики, как Бизе (впоследствии ставший его зятем), Гуно, Готье, Сен-Санс и другие. Его лучшая опера Жидовка о преследованиях евреев инквизицией сохраняется в репертуарах оперных театров мира уже более 170 лет!

И все же общепризнанным создателем этого жанра французской большой оперы, в котором Галеви так мощно заявил о себе, был его соплеменник Джакомо Мейербер, поначалу прозывавшийся Яаков Либман Бер и добавивший к своей фамилии имя деда по материнской линии. Сын банкира и видного деятеля еврейской общины Берлина, Мейербер получил блестящее образование и уже в девятилетнем возрасте написал кантату на слова своего учителя иврита. Став известным композитором, он переехал в Париж, где написал свои лучшие оперы, среди которых Роберт-Дьявол, Пророк и Гугеноты, принесшие их автору всемирную славу. Кстати, будучи одной из влиятельнейших фигур в европейском оперном мире, Мейербер активно содействовал постановкам в Германии и Франции опер Вагнера (вот уж действительно разрушитель устоев!), что не помешало последнему в статье Еврейство в музыке и других памфлетах сделать Мейербера мишенью своих антисемитских нападок.

А говорит ли вам что-то имя Якоб Эберст? Нет? Неудивительно, ибо прославился он под именем Жака Оффенбаха, едкого насмешника, блестящего мастера оперетты и создателя жанра французской комической оперы. Сын кантора из немецкого города Кельн, он в четырнадцатилетнем возрасте был отправлен в Париж, ибо, по мнению его отца, эмансипированная Франция предлагала еврею-музыканту куда больше возможностей, нежели Германия. Юноша был принят в Парижскую консерваторию и вскоре решил посвятить себя композиции, беря уроки у того же Галеви. В 20 лет Оффенбах дебютировал в Пале-Рояль как театральный композитор, в 30 - стал дирижером в Комеди Франсез, а затем и в Буфф-Паризьен, где создал свои блестящие, пронизанные истинно французским духом комические оперы.

Под влиянием творчества Оффенбаха возникают национальные оперетты в Вене и Лондоне. А он на закате жизни создает бессмертную оперу Сказки Гофмана, где на смену показной фривольности (в жизни Оффенбах был исключительно примерным семьянином) и язвительному сарказму приходят поэтичный романтизм и мудрость познания и признания страстей человеческих.

Подобная трансформация произошла и с творчеством другого композитора, новаторство которого получило признание именно сейчас, в наши дни, ровно через сто лет после его рождения и пятьдесят после смерти, - Курта Вайля. В содружестве с неоспоримым авангардистом театра Бертольдом Брехтом Вайль создал ряд музыкальных спектаклей, среди которых знаменитые Трехгрошовая опера и Возвышение и падение города Махагони. Под стать острому слову Брехта музыка Вайля заговорила языком сатиры. После эмиграции в США в 1933 году Вайль, спустя два года, пишет музыку на пьесу Вечный путь другого знаменитого эмигранта-еврея - Франца Верфеля, которую инсценирует третий изгой - Макс Рейнхардт. Сегодня, когда Вечный путь поставлен на многих оперных сценах, в том числе в Новой Израильской Опере и Метрополитен-Опера в Нью-Йорке, становится ясно, что Вайль уже тогда предвидел путь, по которому пойдет развитие оперного жанра.

Когда в солидных энциклопедиях читаешь, что Курт Вайль оказал несомненное влияние на творчество Джорджа Гершвина, написавшего свою Порги и Бесс в том же 1935, начинаешь понимать, на каких традициях взросло мастерство этого сына евреев-эмигрантов из России, признанного создателя первой американской национальной оперы. Авраамом Линкольном негритянской музыки назвал Гершвина один из ведущих американских критиков. В этом определении кроется не только музыкальный, но и социальный смысл, ибо осмелившись представить на сцене чернокожих героев, Гершвин впустил на оперные подмостки негритянских певцов, чем совершил истинный переворот в оперном исполнительстве.

Эту эстафету подхватил еще один сын еврейских эмигрантов из России, Леонард Бернстайн, когда силой своей музыки вознес теперь уже испанос - Тони и Марию из Вестсайдской истории - до трагедийности шекспировских Ромео и Джульетты. Именно он, американский Моцарт Лени Бернстайн, возвысил этого бастарда - американский мюзикл - до оперных стандартов, развивая начатое Оффенбахом в оперетте и Куртом Вайлем в музыкальном театре.

Венчает этот весьма далекий от полноты перечень оперных новаторов-евреев признанный мэтр авангарда, Арнольд Шёнберг, последнее незаконченное произведение которого - опера Моше и Аарон - считается жемчужиной современного композиторского письма. В 1950 году Шёнберг вел переписку с Иерусалимской музыкальной академией о намерении возглавить это учебное заведение в только что созданном еврейском государстве. Увы, его смерть год спустя не дала этим планам осуществиться.

И может, в свете всего рассказанного, символично то, что композиторский факультет этой академии долгое время возглавлял Марк Копитман, выходец из России, признанный во всем мире как современный национальный израильский композитор, творчество которого зиждется на синтезе слова и музыки. И небольшая деталь: одним из первых сочинений Марка Копитмана в израильский период стала камерная опера на иврите Зюскинд из Тримберга.

  Содержание

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5