Гл. страница >> Проводник >> р. А. Штейнзальц  >> Беседы >> "И поют хасиды песню Шамиля…"

"И поют хасиды песню Шамиля…"

З.К.: Наша тема – музыка. Изучая историю еврейской молитвы в Еврейском университете, я столкнулась с таким мнением, будто музыка появилась в синагоге относительно поздно и была своего рода уступкой малообразованным слоям еврейской общины. Дескать, понять смысл и красоту высокой литургической поэзии им трудно, а насладиться мелодией – легко. Что Вы скажете по этому поводу?

Рав: Литургическая поэзия – пиют – и в самом деле произведение, от музыки далекое. Это жанр, использующий разные языковые и литературные приемы, как правило, трудный для понимания – и мне не верится, что когда-то смысл пиютов был общедоступным. В то же время я убежден, что некогда пиюты были очень популярны и любимы евреями. Весьма изощренный в сочинении поютов раби Калир (6 век) вряд ли был музыкальным человеком, а вот иврит и Танах он знал блестяще.

Как вы думаете, откуда появилась музыка в церкви? Я вам скажу: оттуда же, откуда и священническое облачение! И музыка и одежды пришли в церковь из глубокой древности – из нашего Храма. В Храме часто звучала музыка – там играли даже по субботам, потому что Храм – это экстерриториальное пространство, подчиняющееся собственным законам.

З.К.: Не странно ли, что в праздники и субботу, когда сердца евреев полнятся ликованием, играть на музыкальных инструментах запрещено? Ведь музыка – отрада сердца!

Рав: Это сугубо галахический вопрос. В субботу можно петь. Можно ли отбивать такт по столу или хлопать в ладоши – ясно не вполне. А вот играть нельзя. Почему? Ну хотя бы потому, что любая игра на инструменте требует его предварительной настройки, как бы починки – а это не субботнее занятие. Кроме того, струны при игре имеют неприятное обыкновение рваться, т.е. играющий как будто рвет их, а этого по субботам делать нельзя.

З.К.: Храмовая музыка, как утверждают исследователи, нам недоступна: время похоронило мелодии, которыми левиты сопровождали религиозные ритуалы, и продолжать разыскивать их бессмысленно. Многие вообще полагают, что у евреев собственной музыки не осталось – якобы они берут отовсюду и пользуются, как своим.

Рав: Есть многотомный труд, посвященный музыке. Он написан по-английски. Его автор – Идельсон.

З.К.: Вы имеете в виду 10-томное сочинение Авраама Идельсона, латвийского еврея, который работал в Америке, а умер в Йоханнесбурге? Он еще собирал еврейские мелодии…

Рав: Вот именно. Идельсон и его последователи считают, что ранняя церковная музыка – грегорианская и еще более древняя – имеет восточную гармонию. И в ней есть принципиальное сходство с еврейской музыкой. Как в общем строе, так и в мелодиях.

Приведу такой пример. Есть одна песня, которую пели в Земле Израиля в 19 веке. Раньше было не принято изучать подобные песни именно по тем соображениям, о которых вы говорили: считали, что это просто заимствования. Но в основе местных песен, как выяснилось, бывают и древние мелодии – только слова обновились. Так вот, о той песне. Кто-то занимался ею в Израиле и обнаружил, что у ее мелодии русские корни. Это и не диво – первые сионисты почти все были из России, а потом местная идеология поддерживала бытование русских мелодий. То, что сегодня называется популярными песнями Земли Израильской, – по большей части вариации на темы славянских песен, завезенных сюда в конце 19 – начале 20 века. Да… Но и в России кто-то исследовал ту же песню, и обнаружил, что изначально это была восточная мелодия…

В одном средневеком манускрипте, сейчас не вспомню, в каком именно, есть такие слова: «Что говорит Музыка народам мира? – Ох, украдена я из еврейской земли!». Откуда такое заключение? Видимо, сидели умные евреи, изучали теорию музыки и искали, кто ее хозяин. Как бы то ни было, эти слова показывают, что своя музыка у нас была.

З.К.: Тору и сегодня читают нараспев, пользуясь знаками кантилляции. Название, происходящее от латинского «кантикум» – песня. Вы об этой музыке говорите?

Рав: То, что вы назвали знаками кантилляции – на иврите «та’амей ѓа-микра», – нужно не только для пения. Значки эти нужны также для связи слов в предложении. Интересно, что Спиноза написал целую книгу о грамматике иврита. Там он признался, что много лет выяснял, какие именно грамматические функции несут знаки кантилляции. Спиноза, кстати, пишет, что знаки препинания в современных языках – тоже своего рода запись музыки. И правда… Положим, я хочу задать вопрос. Мне приходится пропеть предложение с вопросительной интонацией. Конечно, есть языки, где само построение фразы изобличает вопрос. Но есть и другие. В немецком, английском, даже русском языке можно составить длиннейщую фразу, в которой собеседник и не заподозрит вопроса, а в конце эдак невинно прибавить: «не правда ли?». И весь смысл меняется. Правы испанцы, когда ставят вопросительный знак и в начале, и в конце предложения, чтобы читатель сразу понял: здесь начинается вопрос.

И Спиноза, который работал с текстом Танаха, доказал, что во многих случаях музыкальная разметка текста проясняет его синтаксис, ведь точек, запятых и тире в Танахе нет. Однако в других случаях знаки кантилляции играют исключительно музыкальную роль. Вывод тот же: у нас была своя музыка, и ее голос пробует пробиться сквозь «та’амей ѓа-микра». Да, была у нас музыкальная традиция, но воскресить ее – выше наших сил…

З.К.: А мелодии молитв?

Рав: Я как-то выпустил книжку о Сидуре, о молитвеннике. Два тома. Там я пишу об этом. Может, если б евреи жили в одном месте, были бы у них стражи музыкальной традиции. Но евреи кочевали с места на место… И все-таки! Есть в молитвенниках тексты, называемые «суламот». Мелодия, на которую их поют, точно еврейская, потому что это одна и та же мелодия во всех общинах мира. В ней не найдешь ни западного, ни восточного влияния.

З.К.: Известно, что записи еврейских литургических песнопений в восточных общинах – правда, я говорю о фрагментах, не являющихся собственно молитвой, – часто содержат указания: «на такую-то мелодию». И называется какая-то популярная прежде песня, не обязательно еврейская. Мне это кажется делом сомнительным. Во-первых, взяли чужое, а выдали за свое. Во-вторых, взяли буднее и превратили его в священное.

Рав: Все так и есть. Это может быть будничная песня, может быть даже литургическая мелодия из другой религии. Использование чужих музыкальных образцов ничем не отличается от любого заимствования.

З.К.: Что ж, у нас вся литургическая музыка заимствована?

Рав: Нет, не вся. Я уже писал – и пусть не обвиняют меня, что я повторяюсь, – что музыка литургии Дней трепета (Рош ѓа-шана и Йом-Кипура) отличается от прочей еврейской музыки.

Это было в 16 веке. Жил в Австрии рав Ицхак Вайль, большой знаток ѓалахи, который страшно сокрушался о том, что в синагогу проникает чужая музыка. А поскольку этот рав был весьма музыкален, он разъезжал по стране и всюду, где была еврейская община, прививал молитвенную музыку, которую называл исконно еврейской. В каждом новом месте рав выполнял роль хазана и так оставлял там «свои» мелодии. Авторитет рава Ицхака был велик, и вот вам результат: в службе Дней трепета австрийские евреи всюду пользуются одной и той же молитвенной музыкой, его музыкой.

З.К.: Не могли бы вы как-то описать эту музыку?

Рав: Это именно музыка, не речитатив, а мелодия, на которую поются многочисленные тексты литургии Дней трепета. Кстати, знакома ли вам мелодия «Коль нидрей»? Происхождение этой музыки нам точно не известно, но ясно, что в основе ее лежит старинная мелодия, а нынешние ее варианты – как джазовая импровизация – сохраняют основу, на которой каждый музыкант – в нашем случае, хазан – создает свое произведение. Ведь в джазовом ансамбле каждый инструмент вправе импровизивровать, хотя основа одна.

З.К.: Может, сравнение с джазом несколько смелое? Ну, что своего может внести хазан? Изменить динамику? Вместо «громче» сделать «тише», вместо «подчеркнуть» пропеть скороговоркой и выделить другой такт?

Рав: Не только. Пение хазана украшено так называемыми «сильсулим» – музыкальными завитушками, вокализами. Каждый хазан вправе прибегать или не прибегать к ним, вправе сам выбирать, какое слово украсить, да и вообще – какого типа украшение пропеть. И вот во всех ашкеназских общинах мы слышим один и тот же «нусах» – так называется традиционная основа мелодии – с разными допустимыми вариациями. Допустимыми не с ѓалахической, а с музыкальной, с эстетической точки зрения.

З.К.: Бедные тексты! Слова молитв и пиютов так выверены, так отточены, а мы принимаемся петь – тут повторим, там потянем, а в другом месте проскочим часть фразы. Что же станет со смыслом?..

Рав: Любая декламация – это интерпретация текста. И музыка, предназначенная для текста, должна с этим считаться. Любые акценты в музыке творят интерпретацию текста, который поется. Желательно, чтобы композитор предложил такую трактовку текста, которая бы меня убедила. Иначе музыка будет вызывать во мне раздражение, как глупый комментарий.

Я как-то раз был приглашен в одну большую синагогу. Мне предложили выступить, и я стал говорить о пиюте «Леха доди», которым встречают субботу: «Пойдем, мой друг, навстречу субботе, встречать Царицу». Я очень люблю этот пиют. О нем много писали и пишут. В нем почти каждое слово – цитата, и оттого смысл его чрезвычайно ёмок, многоаспектен. И вот, я выступаю в той синагоге и говорю, что канторы совершенно искалечили этот пиют. От их дурацких мотивов весь высокий смысл исчезает. И надо же было так случиться, что среди собравшихся был знаменитый кантор, который слушал мои нападки на канторское пение и весь кипел от негодования. К его чести, он не стал держать гнев в себе, а подошел ко мне и высказал все, что имел по этому поводу.

И все-таки я остаюсь при своем. Есть так много мелодий, которые совершенно не соответствуют смыслу текстов и искажают их до неузнаваемости. Взять хоть «Адон олам» – есть такая маршеобразная мелодия: поют – скандируют, ать-два, ать-два… Автор слов пиюта и в кошмарном сне не помышлял о чем-то похожем. Да… Сочинили к некоторым прекрасным словам музыку, словно из питейного заведения… (Смеется.)

З.К.: А мелодии покойного Карлибаха?

Рав: Так у него в основном обработки уже существующих мелодий. Вы поймите – мелодии-то в порядке, вот их связь с текстом зачастую кажется мне сомнительной.

З.К.: Но положив стихи на музыку можно обнаружить новый смысл, а значит, есть у этого процесса дидактическая нагрузка. Словно еще одно толкование. А если мы, как хасиды, возьмем одну строку из Писания и давай ее на разные музыкальные лады выворачивать, глядишь – и поймем в ней что-то новое.

Рав: Что ж, всякий хороший хазан делает именно то, что вы сказали. Потому что хазан выбирает музыку. Если он понимает, что поет, и если он уважительно относится к публике, он дешевую мелодию петь не станет. Но ведь бывает, что хазан публику не дооценивает и выбирает, что попроще.

Есть у меня история. Возвращается один хасид от своего цадика и говорит, что цадик научил его петь строки псалма «Возведите очи к небесам – и увидите, Кто создал их?». И вот он спел этот стих перед одним миснагедом, евреем, который не был хасидом. И надо же – этот миснагед весь загорелся: «Слушай, да ведь я на этот стих читал семьдесят толкований, а такого – не знаю. Отчего же твой цадик его не запишет?!» Вот что может хорошая мелодия!

З.К.: До сих пор мы говорили о рациональном аспекте молитвенной музыки. Но ведь музыка прежде всего эмоция. Музыка обращена к чувству, а молиться надо с полной концентрацией на тексте. Нет ли противоречия в том, что молитву поют? Разве музыка не вредит каване (т.е. состредоточенности молящегося)?

Рав: Еще как вредит!

З.К.: А с другой стороны, евреи часто поют без слов, особенно хасиды.

Рав: В связи с этим расскажу вам такую историю. У Гурского ребе есть хор. Очень хороший хор, просто необыкновенный! Его хасиды поют без слов, без музыкального сопровождения. Время от времени вступает хазан, но он обычно не поет, а декламирует текст. Их мелодии – совершенно особенные, как пели хасиды в Гуре, но в новой обработке. Гурские напевы ни с чем не спутаешь.

Так вот, однажды я был у них на Рош ѓа-шана. Смотрю я, публика реагирует на пение как-то странно. А мелодия – длинная-длинная. И люди слушают, и возбуждение их все возрастает. В чем же дело? Оказывается, хор исполнил ту самую мелодию, которую в последний раз пели на Рош ѓа-шана у себя в Гуре – осенью 1940 года. От той жизни сегодня ничего не осталось. Гурские хасиды обитают теперь в Израиле. Во многих та музыка всколыхнула тяжелые воспоминания. Ее эмоциональная нагрузка была гораздо больше, чем просто эстетическое впечатление.

Если синагогальная музыка связана со словами, то хасидская музыка в чистом виде передает эмоцию. Иногда простую, иногда сложную.

У хасидов были целые династии музыкантов. В первых поколениях после Бешта почти все цадики были музыкально одаренными, создавали свои напевы и песнопения. Но в хазаны они не шли, даже в последующие годы. Был в Модице цадик – прапрадед того, что живет сегодня. И нынешний тоже музыкален. Да… Так вот, тот давний цадик из Моджица – он заболел и поехал в Берлин, где ему должны были делать операцию. Но сердце у него было слабое, и наркоз ему делать было нельзя. Что же? Стали оперировать без наркоза. Его режут, а он глядит себе в окно и подбирает мелодию к пиюту на Судный день: «Эле эзкера». Это пиют о казненных римлянами десяти еврейских мучениках. Он имеет по строфе на каждую букву алфавита, и цадик сочинил к нему мелодию, которая длится не меньше получаса. Его звали раби Исроэл из Модица. Я этой мелодии не слышал, но ясно, что она не могла стать популярной в силу эмоции, в ней заложенной. Эту историю я рассказал, чтобы показать, что хасиды сочиняли музыку ради самой музыки. Музыку в чистом виде.

З.К.: Считаете ли вы, что есть в музыке что-то мистическое, некое откровение?

Рав: Музыка возникает в состоянии близком к трансу. Есть люди, которые в состоянии транса говорят мудрейшие вещи, а есть такие, что наоборот. Есть одно собрание хасидских напевов, так там сказано, что музыка бывает трех уровней: путеводный напев, начиненный напев и бродячий напев. У путеводного напева всякая деталь имеет смысл, что-то сообщает. Такие напевы под силу создавать лишь великим людям. Начиненный напев тоже имеет некое содержание, только оно – как начинка в пироге – не заполняет его полностью. А бродячий напев пуст – нет в нем содержания, так, одна мелодия. «Весомость» напева не зависит от его музыкальных параметров, она или обнаруживает себя, или нет, смотря по обстоятельствам, и это, пожалуй, уже мистика…

Впрочем, эмоция тоже разная бывает. Это как цитата. Включу я в свой текст чужую фразу, а уж она за собою целый контекст тянет – и будет тянуть, пока читатель не забудет, откуда та фраза взята.

Когда решили переводить на русский язык Сидур, пришли со мной советоваться, каким словом называть Бога. Есть, говорят, слово одно – и по смыслу, и по этимологии оно очень подходит: «Господь» – только уж слишком оно церковное…

З.К.: Ну и пусть. Пусть церковь боится, нам-то что бояться!

Рав: Вот и я то же сказал. Пишите, говорю, Господь – русский язык привыкнет, что это еврейское слово. То же и с музыкой. Бывает, приходит мелодия и тянет за собою чужой контекст, и он мешает, и мелодия не приживается. А бывает, придет мелодия издалека – и такой родной покажется, что весь ее контекст словно и не был. На Хануку поют одну песню на мелодию из Генделя.

З.К.: У Генделя есть оратория «Иуда Маккавей»…

Рав: Та, о которой я говорю, кажется из сочинения «Мессия». Сразу слышно, что эта мелодия пришлая. Оно и понятно. Но бывает, что автор – еврей, а мелодия совсем не подходит для литургии. И наоборот бывает. Мне довелось слышать хазана, который пел в синагоге пиют на мелодию песни современной израильской певицы и автора песен Наоми Шемер «Золотой Иерусалим», и очень органично было.

З.К.: Меня это не удивляет. В словах песни есть цитаты из Библии, и весь ее дух вполне соответствует традиции.

Рав: Расскажу я вам забавную историю. Есть у меня в Париже родственник, свояк, раввин Шмуэль Азимов, из семьи потомственных любавических хасидов. Родом он из подмосковной Малаховки, но с приходом немцев они бежали в Самарканд, а после войны попали во Францию. И вот этот мой родственник организовал в Париже хабадскую общину – все молодые люди. А где молодые люди, там часто играют свадьбы.

Эти хабадники положили на мелодию «Марсельезы» один субботний пиют, кстати, весьма длинный. Как-то раз развеселились молодые евреи на свадьбе и до того громко пели, что их французские соседи пожаловались в полицию. Дескать, время за полночь, а тут шум невообразимый. Ну, понятное дело, явились полицейские. И что же? Как раз, когда они явились, наши евреи пели тот самый пиют на музыку «Марсельезы». Ну, полицейские, конечно, замерли, руку под козырек – стоят, ждут, пока исполнение «гимна» не кончится. Потом попрощались, но по-хорошему. А соседям сказали, что какие-то патриоты тут празднуют, надо иметь снисхождение. Недавно это было, всего несколько лет назад…

Бывают такие народные песни, что их уже в том народе не поют, а евреи помнят. Иногда свои слова к ним сочинили, иногда старые оставили, да новым смыслом наполнили. Есть у хабадников душераздирающая такая песня, и поется она на белорусском языке, ну и немножко на идише: «Стал я пить в пятницу … стал я пить в субботу… стал я пить в понедельник…» и так далее. А в конце такие слова: «А Ты услышь меня на небесах». Для меня очевидно, что к заимствованной основе этой песни евреи добавили свой конец.

Или другая песня – «Дунай». Это любовная песня рыбаков. Один рыбак тонет в волнах Дуная на своей лодке и зовет на помощь отца. Отец, понятно, ему не отвечает. Тогда он зовет на помощь мать, та тоже не приходит. Потом – других родственников, наконец, любимую девушку – и она ему отвечает. Это уж совсем не святые слова, а евреи их поют. Только понимают по-своему. Кто эта девушка?.. Кто этот рыбак?..

Или есть рав знаменитый из Калева, Венгрия. Его постигла страшная трагедия – нацисты ставили на нем свои биологические опыты, когда он был ребенком. Дети Менделе – слышали о таких? Так вот, рассказывают, что будучи мальчиком он брал карпатскую мелодию, сочинял к ней свои слова и утверждал, что эта мелодия «по ошибке» соединилась с «неправильными словами», а на самом деле она еврейского происхождения. И в доказательство показывал, с какой душой евреи поют эту песню в ее истинном облике. Тоже мистика?

А ведь что-то похожее происходит и с языком. Для скольких евреев чужой язык стал родным. Даже не идиш, а украинский, русский. И самые задушевные слова евреи говорят на чужом языке. Великий каббалист Ицхак Лурия из Цфата – кто, как не он, владел всеми тайнами иврита, а его последние слова были по-испански.

З.К.: Что же он сказал?

Рав: Он сказал: «Господи, убереги меня от гордыни». С этими словами он умер.

Заимствованиям из чужой культуры нашли идеологическое обоснование. «Высвобождением искр» назвали его.

З.К.: Вы имеете в виду кабаллистическое представление о лопнувших сосудах Божественного света и рассыпанных искрах, затерявшихся в клипот, т.е. шелухе?

Рав: Да, «высвобождение искр», или на иврите ѓа’алат ѓа-ницоцот. И последняя в связи с этим история.

Недавно, когда я был в России, я встречался с министром по делам нацменьшинств. Он кавказец. И я рассказал ему, что у хасидов есть мелодия, которую я очень люблю. Она называется «Песней Шамиля». Шамиль (1798-1871) – историческая личность, вождь горцев в их борьбе с российской оккупацией. Национальный герой кавказцев. Мусульманин. В какой-то момент Шамиль вступил с царем в переговоры – и оказался в тюрьме. «Песня Шамиля» родилась в неволе, это расскаяние, сожаление о содеянном. Это и тоска по свободе.

Евреи связали эту восточную мелодию с мистическим сюжетом иудаизма и взяли ее себе. В конце концов, и там и тут речь идет об «избавлении». И поют хасиды песню Шамиля.

Беседу с раввином вела Зоя Копельман (опубликовано в журнале "Отцы и дети", выпуск 34).

Современный медицинский халат. Современный медицинский хала Отделка балконов челябинск цены заказать внутреннюю отделку балкона.