|
ЖЕСТОКОВЫЙНЫЙ ХАРАКТЕР - Ирина СолганикЗнаменитый раввин Адин Штейнзальц, переводчик Талмуда, популяризатор иудаизма, почетный доктор крупнейших заграничных университетов, основатель школ и йешив в Израиле и просветительских учреждений в России, принимал нас в центре собственного имени, расположенном в чудном центральном иерусалимском месте. Вопросов к нему накопилось множество; выдающийся человек, чей, вероятно, главный жизненный подвиг заключается в переводе Вавилонского Талмуда на современный иврит, в сопровождении справочного аппарата (вышли уже 38 томов), благосклонно готов был на все ответить. Сидя у компьютерного экрана, он набивал и посасывал видавшую виды трубочку, при этом глаза его были необыкновенно светлы и живы, смеялись и занимались чем-то своим.
Пятнадцать лет прошло с того знаменательного момента, когда раввин Штейнзальц
открыл первую в России йешиву (впрочем, сгоревшую в 1996 году). Ныне он по-прежнему
занят распространением на российских просторах еврейского образования — во всяком
случае, в Москве имеется возглавляемый им культурно-образовательный центр, существующий
в единстве и гармонии с иерусалимским Институтом изучения иудаизма в СНГ. Это
обстоятельство, собственно, и послужило отправной точкой для нашей пространной
беседы, перекинувшейся в дальнейшем на темы каббалистические и политические
и затронувшей также психологию и тяжелый еврейский характер.
— Уважаемый рабби, последние пятнадцать лет вы пытаетесь привить российским
евреям интерес к иудаизму. Но почему, по-вашему, в России не произошло того,
что можно было бы назвать еврейским национальным пробуждением ?
— Как вы справедливо заметили, я пытался расширить и углубить интерес российских
евреев к иудаизму, — в этом и состояла главная цель. Что же касается пробуждения
в широком смысле, то могу ответить вам следующим образом: у всех народов в СНГ
произошло национальное пробуждение, у евреев — в значительно меньшей степени.
Почему — вопрос чрезвычайно сложный; быть может, речь идет о единственном успехе
Сталина, которому удалось сломать еврейский народ. В остальном, на мой взгляд,
он преуспел не слишком.
У российских евреев полностью исчезло ощущение национальной гордости; между
тем именно эту гордость мы пытаемся пробудить на протяжении последних пятнадцати
лет. Ведь признаться в своем еврействе можно двумя способами. Первый из них
подразумевает, что я не виновен в том, что — еврей, и если бы мог, от этого
бы избавился. Но можно положить точно ту же песню на другую мелодию — объявить,
что я получил свое еврейство по наследству и отнюдь не собираюсь от него отказываться.
Напротив, будучи персоной королевских кровей, я готов взять себе в жены только
принцессу.
Одна из главных проблем состоит в следующем — раньше евреи жили довольно скученно,
в каждом городе было известно, где именно они обитают. Сегодня такого нет, евреи
повсюду, и при этом не поддерживают друг с другом отношения; посему почти невозможно
выяснить, где они есть, а где их нет. Мне рассказывали о таком случае — представители
«Джойнта» явились в некий город в Сибири и направились к мэру, о котором было
известно, что он — еврей. Мэр ничего не знал о других своих соплеменниках и
порекомендовал посланникам «Джойнта» обратиться к некой даме из местного дома
культуры, сказав, что, может, она в курсе. Выяснилось, что сама эта дама — еврейка,
о чем мэр не догадывался, несмотря на то что они вместе проработали лет двадцать.
В общем, взявшись за поиски евреев, люди из «Джойнта» выяснили, что таковых
в упомянутом городе — полторы тысячи. При этом каждый еврей предполагал, что
он — единственный в этой местности.
Я сам побывал во множестве мест, от Калининграда и до Хабаровска. Помнится,
в Алма-Ате мне сказали о том, что многие до сих пор боятся признаться в своем
еврействе — и это не на Украине, а в Казахстане, где антисемитизма никогда не
было.
Одно дело, когда евреи собраны в одном месте и к ним можно обратиться как к
общине; совсем другое, когда они рассеяны — в этом случае до них весьма трудно
добраться. Мы пользуемся, конечно, еврейскими газетами, но с их помощью отнюдь
не всегда удается установить связи и отношения, ведь аудитория некоторых из
них не превышает пары десятков читателей; впрочем, это только часть проблемы.
Имеется и другая — еврею советскому и постсоветскому об иудаизме известно меньше,
чем ничего. То, что он знает, чаще всего не имеет никакого отношения к действительности;
кроме того, у него нет воспоминаний, связывающих его с еврейством.
Там, где советская власть утвердилась позже, памяти осталось больше — например,
в Молдавии; в России, напротив, евреи ничего не помнят. Посему задача наша особенно
сложная — нам следует обучить не тех, кто желал бы узнать об иудаизме, но тех,
кто уверен — иудаизм отнюдь не является предметом, который надобно знать.
Хочу напомнить вам и о следующем обстоятельстве: когда открылся железный занавес,
первым делом в Израиль выехали те, кто испытывал интерес к еврейской теме. Еще
раньше, в 1946 году, Советский Союз покинула группа хабадников, о которых один
идишский автор в своих воспоминаниях написал, что хабадники единственные в России
сохранили человеческий облик.
Исторические примеры свидетельствуют о том, что, дабы уничтожить народ, достаточно
убить или же выслать его лидеров, — без них все рассыплется. То же произошло
и в России. Да, конечно, осталась еврейская интеллектуальная элита или же те,
кто весьма преуспел в финансовом смысле; но как евреи они — ничто. Люди эти
могут быть преуспевающими или талантливыми, но они ничего общего не имеют с
иудаизмом.
Таким образом, последние 15 лет мы имели дело с общиной, лишенной лидеров; при
этом за нами не стояли ни политические, ни финансовые организации. Мы не могли
покупать людей — мы их только убеждали, а это не в пример труднее; в том числе
мы выпускали книги.
Но, конечно, невозможно ждать, чтобы человек, прочтя книгу, кардинально изменился.
Судя по моему не такому уж бедному опыту, у евреев подобной конверсии практически
не бывает, в отличие от представителей других народов. Русский встает утром
— и вот он уже новообращенный христианин; с евреями этого не происходит.
Причина — в еврейском упрямстве, жестоковыйности; еврея никуда невозможно сдвинуть.
С религиозным евреем ничего нельзя было сделать, он стоял на своем до конца,
и та же черта проявляется в еврее нерелигиозном; таков наш характер.
Я был знаком с одним человеком, являвшимся секретарем палестинской компартии
(ПКП), нелегальной при англичанах. В 1929 году эта компартия поддерживала учиненные
арабами погромы, полагая их антиимпериалистическим деянием. Секретарем ПКП был
польский еврей Бергер (Барзилай), которого англичане схватили и выслали в Россию,
а там он стал заместителем председателя Коминтерна Димитрова. В 1936 году Бергера
взяли, началось расследование; как и все, он признал свою вину, но когда дело
дошло до суда, стал все отрицать. Собственно, эта история повторялась трижды
— он во всем признавался, а на суде категорически отрицал собственную вину.
Следователи были изрядно утомлены; в конце концов его отправили в Сибирь на
25 лет. Бергера освободили в 1948 году как польского гражданина; в Израиль он
приехал уже религиозным евреем, одетым в черное, с бородой. Увидев его, я сказал,
что для того, чтобы в чем-либо убедить еврея, следует сослать его на 25 лет
в Сибирь, — быть может, это на него повлияет. Все прочие методы не очень работают.
— Скажите, рабби, почему вы не используете современные формы воздействия
на общественное мнение, как в России, так и в других странах? Я имею в виду
средства массовой информации, к которым успешно прибегают исламские теологи,
— к примеру, Тарик Рамадан во Франции регулярно возникает на телеэкранах.
— На самом деле я тоже появляюсь на французском телевидении. Наверное, Франция
— единственная страна, где я не могу спокойно пройтись по улице. Меня узнают,
причем зрители полагают, что точно так же, как они видят меня, я вижу их, а
посему — узнаю. В других странах, конечно, такого нет, но там мы тоже предпринимаем
попытки воздействовать на общественное мнение.
Проблема тут следующая: когда некто выступает в синагоге, он обращается к кругу
своих знакомых. Но в той же России, к примеру, у нас практически нет «своих
людей».
Конечно, серии моих статей появляются едва ли не во всех российских еврейских
газетах, но это, как я уже говорил, небольшие издания, а значит, локальная аудитория.
Имеется у нас и сайт в Интернете, на мой взгляд, весьма внушительный. Но, конечно,
если б была возможность, мы делали бы поболее.
— Писатель А. Б. Йегошуа недавно высказался в том духе, что ему представляется
весьма симпатичным факт изучения Мадонной Каббалы; ведь почему, собственно,
все западные люди должны быть буддистами — пусть лучше штудируют еврейскую мистику.
В этой связи хочу вас спросить, как вы относитесь к формам популяризации Каббалы,
предложенным чрезвычайно известным ныне в Америке и в Европе раввином Бергом?
— Как заметила моя жена, кстати, уроженка Самарканда (супруга раввина Штейнзальца
— племянница знаменитого фантаста Айзека Азимова. — И. С.), когда Мадонна находилась
в Израиле, об иудаизме говорили больше, чем когда бы то ни было. В то же время
отношения между Каббалой и тем, что изучает Мадонна, примерно такие же, как
между любовью и порнографией (хотя связь между этими вещами, безусловно, имеется).
Очевидно, что порнографией интересуется масса народу. Точно так же имеется немало
желающих заниматься тем, что преподают в упоминавшихся вами центрах Берга. Последний,
кстати, приезжал ко мне много лет назад, еще до того, как занялся нынешним успешным
предприятием, в основу которого положен иудаизм без заповедей.
Я не против популяризации как таковой; в данном случае нет речи о том, что я
предпочитаю сохранять тайну. Я считаю, что можно описывать то или иное явление,
не прибегая к профессиональному жаргону, но следует при этом избегать искажений,
соблюдая истинные ориентиры; тогда все в порядке.
Между прочим, как-то обсуждался вопрос, как можно сделать иудаизм более популярным,
предлагалось упростить то одну, то другую составную часть. Тогда я сказал: у
меня предложение получше — если каждую субботу приглашать в синагогу обнаженную
танцовщицу, то иудаизм, безусловно, окажется более популярным. Это несколько
похоже на упоминавшуюся вами популяризацию Каббалы.
Те, кто занимается ныне на Западе распространением Каббалы, напоминают христиан
второго поколения — они почти не упоминают о связи сего мистического учения
с иудаизмом и пытаются перевести Каббалу в плоскость универсального; с этой
точки зрения пользы для евреев нет практически никакой.
— Вы как-то сказали, что в Израиле создан новый еврей, который является подражанием
абстрактному идеалу нееврея. Вы далее отмечали, сколь далеко израильтянин ушел
от еврея; но какого эталонного еврея вы себе представляете?
— Я назову вам некоторые характеристики: так, евреи в неком общем смысле — люди
думающие, израильтяне — нет.
Здесь, в Израиле, произошли весьма существенные изменения; если всюду в диаспоре
евреи знали, что им следует быть самыми лучшими, чем бы они ни занимались, то
израильтяне думают, что они уже самые лучшие. Вы здесь живете и сами можете
видеть, что ощущение, будто «я — номер один», существует.
Кроме того, евреям свойствен так называемый комплекс Мессии, освободителя мира.
Если помните, в числе народовольцев были евреи, хотя никто их об этом не просил.
Среди большевиков, меньшевиков, анархистов имелось множество евреев; более того,
один из видных русских анархистов скончался в Герцлии.
Все эти люди, безусловно, жаждали стать освободителями, — это и есть комплекс
Мессии в действии; о еврейской амбициозности я в данном случае не говорю.
— Вам тоже свойствен комплекс Мессии?
— Безусловно, ведь я — еврей. Фердинанд Лассаль писал в своих воспоминаниях,
что в детстве он был уверен, что станет Мессией. Сначала Лассаль, потом Карл
Маркс, потом Лев Троцкий-Точно так же евреи вторгаются в различные религиозные
конфессии, будь то движение Хари Кришна или любое другое. К примеру, я получал
письма от человека, возглавлявшего самый крупный в мире буддистский монастырь
в Шри-Ланке; в процессе переписки неожиданно выяснилось, что он еврей из Галиции.
В общем, еврей готов освободить мир если не в качестве еврея, то в обличье христианина,
мусульманина, буддиста, социалиста, — у него имеется к этому непреодолимая внутренняя
потребность.
Но в Израиле произошли коренные изменения; здесь было решено создать нового
еврея — наполовину Спартака, наполовину РАМБАМа. У нас понадеялись, что гены
РАМБАМа будут переданы по наследству, но, как выяснилось, чтобы получить гения,
следует основательно потрудиться. Спартака оказалось вывести проще, с РАМБАМом
произошел сбой. Мы видим результаты опыта.
— Вы некогда говорили о том, что Тель-Авив был построен людьми светскими,
которые тем не менее мыслили по-еврейски, и посему тель-авивские улицы, пересекаясь,
никогда не образуют крестообразной фигуры. Не кажется ли вам, что современная
политическая и светская элита точно так же сохранила глубиннун связь с еврейским
образом мыслей ?
— Отцы-основатели отличались о последующих поколений, которые воспитывались
совершенно иначе — как сабры; я, кстати, тоже сабра, но меня в этом смысле воспитали
недостаточно спешно.
Во всяком случае, политические руководители, с которыми я знаком, как мне представляется,
связей с еврейским образом мыслей не сохранили. Когда Ицхак Рабин был еще жив,
я публично заявил о том, что он не сумел поладить с евреями, зато, отправившись
в Америку, легко нашел общий язык с неевреями. Я тогда назвал его гоем, настроенным
просионистски.
Я не знаю, из какой семьи Арик Шарон, но вот дед Биньямина Нетаниягу был раввином
и весьма значительной личностью, — сам же Биби не столь плохой человек, каким
его представляют. Как-то я сказал, что наша политическая элита — и Шарон, и
Нетаниягу, и Барак, и Ольмерт — все люди религиозные, очень религиозные. Каждое
утро они встают и отправляют культ — смотрят в зеркало, где видят своего бога,
и воздают ему почести. Разница между ними — самая случайная, для меня они —
практически одно и то же.
В заключение хочу сказать вам следующее: у нас в Израиле все время стремятся
к нормализации, к ассимиляции, к тому, чтобы быть, «как другие народы». Согласно
статистике, с каждым годом становится все больше еврейских девушек, выходящих
замуж за арабов, — а это, право, не лучший жизненный сценарий. Здесь бы происходила
еще более внушительная ассимиляция, если бы этому не препятствовали те самые
неевреи, с которыми мы желаем соединиться.
Теодор Герцль полагал, что, когда мы станем «нормальным народом», нас перестанут
ненавидеть. Но произошло нечто другое — ненависть к единичному еврею сменилась
ненавистью к государству евреев. Нас теперь ненавидят как страну, и в этом смысле
немногое изменилось.