ОБРАЗ ФРАНЦА РОЗЕНЦВЕЙГА - ПУТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ В ЛОНО ИУДАИЗМА

Проф. Андрэ Неер

Возвращение Франца Розенцвейга к иудаизму не было вызвано национальными чувствами, ни мыслями об особой судьбе. ни горем евреев и Вселенной, как в случае с Натаном Биренбоймом, ни погромами и катастрофой в Европе, как в случае с Гилелем Цейтлиным. Сила молитвы, смиренные слова традиционной еврейской молитвы в день искупления - вот что вернуло Франца Розенцвейга в лоно иудаизма. Поэтому можно сказать, что путь возвращения Франца Розенцвейга к иудаизму был единственным в своем роде. Его отличает также один фактор. В отличие от Натана Биренбойма и Гилеля Цейтлина, дом родителей которых был традиционно еврейским и которые познакомились с иудаизмом в молодости в своем доме или городе, Франц Розенцвейг совсем не был знаком с иудаизмом. Сила молитвы в день искупления в Берлине 1913 году поистине потрясла его религиозные чувства.

В результате этого внезапного и единичного переворота - и сам Розенцвейг не хочет затушевать мистическую, почти пророческую сторону возвращения. В результате душевного переворота Франц Розенцвейг стал строить в оставшиеся ему шестнадцать лет жизни здание своей мысли, все совершенствуя его и постоянно изучая и оценивая свой путь возвращения к иудаизму. Половину этого времени он был очень серьезно болен: паралич распространился на все его органы, на органы речи, став общим.

И именно в эти годы, когда Франц Розенцвейг был прикован к постели в своем доме во Франкфурте, именно в это время он продолжал работу по восстановлению и усовершенствованию здания своей мысли на пути возвращения к иудаизму.

Это одно единственное событие стало исходным пунктом всей его жизни.

На следующий день после того события в Берлине, Франц Розенцвейг сказал одному из своих друзей, что после того, что он испытал, невозможно снова кушать, читать лекции, писать, и если он снова кушает, снова пишет и читает лекции, то в его писаниях и лекциях, в его ежедневной бытовой жизни, когда он принимает пищу и пьет, работает и развлекается, создает семью, будь он здоров или болен, во всем этом его путеводной звездой является его возвращение к иудаизму.

Францу Розенцвейгу удалось сочетать трансцендентный элемент в своем возвращении к иудаизму с имманентным элементом повседневной жизни. Говоря словами Франца Розенцвейга, он не довольствовался обручением, хотя он и испытал все мистическое богатство любви при обручении, он встал под хупу для венчания. Он согласился построить ей дом, построить здание своей мысли о пути возвращения к иудаизму, и он стал настоящим, верным супругом, связав свою повседневную жизнь со своей супругой, своим возвращением в лоно иудаизма. Кристаллизация этого единичного или трансцендентного фактора, в результате внезапного и субъективного откровения, в имманентную последовательность обычной субъективной жизни, эта кристаллизация превратила возвращение Франца Розенцвейга к иудаизму в оригинальную и чудесную конструкцию - это было возвращение в теории и на практике.

Ом рассматривал еврейство как общество как общество состоящее из различных общин, из коих каждая обладает своими относительными достоинствами. Немецкий еврей, Розенцвейг воспитанный в башне из слоновой кости ашкеназим, говорил, что обнаружил прелесть еврейства Восточной Европы: штейиеля, гетто Варшавы, а также общины балканских сефарадов. Он признавал социальную пестрость еврейства. Он видел также разнообразие традиций иудаизма, как с теоретической, та и с практической точки зрения. И ныне, те многие, кто, подобно ему, вернулись в лоно иудаизма, сознают они это или нет, но они были как бы учениками и воспитанниками Франца Розенцвейга.

Решающий момент на пути возвращения к иудаизму у Франца Розенцвейга не был связан, как у большинства вернувшихся к иудаизму, с вопросом куда? с тоской по некоей конечной цели, конечному назначению пути, а с вопросом Откуда? и с усилием выйти на дорогу из определенной точки, которая фактически нерелевантна для самого пути. Центр тяжести в методе Франца Розенцвейга - не в конце, а в начале. Однако в диалектическом процессе истории мира согласно Танаху, акт конца обретает характер истинности и вечности в силу истинности и вечности акта начала.

Откуда пришел этот человек. Франц Розенцвейг, в тот час, когда он вошел в дом молитвы в Берлине в день искупления в 1913 году? Откуда? Из абсолютною ничего, с точки зрения иудаизма, из сознательной и намеренной ассимиляции, которая продолжалась из поколения в поколение, из полного незнания еврейской традиции, еврейской культуры, еврейского народа: из области всевозможных предрассудков, видевших в еврействе останки древнего прошлого, которое не стоит даже хранить в архиве культуры человечества. Он пришел из христианства. из западноевропейской культуры, с их огромным соблазном, и совсем нельзя было предвидеть, что ему удастся преодолеть его.

Из этого ничего пришел Франц Розенцвейг в тот тень искупления, из мира хаоса, и перед ним открылся путь к иудаизму.

Понятие возвращения в учении Франца Розенцвейга связано с ответом, с приглашением дискутировать, обсуждать, вести диалог. В учении Франца Розенцвейга нет решений, есть только ответы. Решения - это механический результат теоретического анализа, согласно определенному методу, в то время как ответы - это живые элементы проходящего диалога. Решение кладет конец вопросам. Ответ поощряет спрашиваемого продолжать задавать вопросы. И кто, как не тот, кто сам вернулся к иудаизму, в состоянии дать квалифицированный и компетентный ответ?

Искупление иногда требует смерти, - Смерть и тень искупления искупляет. Однако понятие возвращения к иудаизму в его чистом виде, возвращения в мир. требует жизни. Ибо можно исправить, спасти и вернуть лишь при жизни и с верой в жизнь, отдалившись от смерти.

Вернитесь и живите, ищите Меня и живите. Эти слова типичны для Дня искупления в самый его возвышенный момент, именно не как дня искупления, а как дня возвращения. И очевидно, что этот еврейский призыв в возвышенной молитве вернитесь и живите, этот призыв, несущий в виде духовного плода этого дня не искупление и не пост, не самобичевание и не исповедание, а возвращение к жизни, очевидно, что этот призыв, к которому как эхо звучат последние слова Звезды искупления, именно этот призыв и потряс Франца Розенцвейга в тот день искупления в Берлинской синагоге в 1913 году. И он стал другим человеком. В результате этого пробуждения он развил идею возвращения к иудаизму, внеся единственный в своем роде вклад в историю еврейского народа и еврейской мысли. Эти два смиренных слова из Танаха и традиционной еврейской молитвы вернули в лоно иудаизма не только Франца Розенцвейга, но и множество учеников и воспитанников

О ГИЛЕЛЕ ЦЕЙТЛИНЕ - ЖИЗНЬ В ПОИСКАХ ВСЕВЫШНЕГО

Проф. Б. Орбах

Образ Цейтлина трудно понять, если рассматривать его вне связи с тем фоном, на котором он вырос, но который более не существует. Не только потому, что он сформировался в среде бурлящего и ищущего польско-российского еврейства, но потому что это еврейство было одним из факторов или, вернее, основным фактором, побудившим его раскаяться, вернуться к Торе Всевышнего.

Биография Гилеля Цейтлина - это не биография одного человека, который раскаялся, - она отражает жизнь целого поколения.

Мучения и душевные страдания, пережитые Цейтлином, были уделом многих в его поколении, из которого уцелели лишь немногие. Вместе с тем он был наставником этого поколения молодежи, которая стояла на распутье, задавая вопрос: Куда же теперь? Он указал ей путь возврата, если можно так сказать, в лоно иудаизма.

Слово раскаявшийся в применении к Гилелю Цейтлину дает не совсем точное представление о нем. Ибо даже когда он ошибался в поисках Всевышнего, даже в период его так называемого агностицизма, корни его были глубоко в религиозном иудаизме. Паскаль говорит: Ты не искал бы меня если бы не обрел меня с самого начала... Я хочу сказать, что в период его поисков Всевышнего, Цейтлин не был полностью оторван от веры его отцов и в конце концов он снова нашел путь к Господу, потому что он никогда не был действительно далек от него...

Возможно он был далек от Него с функциональной точки зрения. Ибо вряд ли еврей может с субстанциональной точки зрения, быть далек от Всевышнего.

Он пережил, как и вся молодежь того времени, и все его поколение, период блужданий и сомнений. Это было время, когда дули дурные ветры Просвещения, рационализма, науки, проникнутой духом материализма, атеизма, всех видов позитивизма и агностицизма, в отличие от науки настоящего поколения, которое несколько изменилось в этом отношении. Цейтлин сам признает, ссылаясь на изречения из Талмуда, что Следует предполагать, что он не оторвался полностью -от иудаизма, подобно другим представителям его поколения, но он ставил под сомнение основы...

Три периода в жизни Цейтлина подобно трем периодам этой эпохи сомнений, отразились в трех его книгах. Эти книги отражают не только его личный характер, они носят социальный и далее научный характер, являясь в то же время художественными произведениями. Объединяет произведения Цейтлина то, что в них он отождествляется с тем, что он пишет. Он не создает искусства ради искусства, согласно авангардному лозунгу, который тоже не выдержал испытания.

В то время он написал три книги - о Ницше, о Спинозе и одну под названием Добро и зло.

Начало еврейского движения возрождения знаменовалось влечением к Ницше, и оно было невозможно без сотрясения основ еврейской жизни. Что же получилось? Одновременно с этим пытались вывернуть иудаизм наизнанку, разрушить все здание, все основы здания. Хотели совсем избавиться от норм иудаизма. И здесь Ницше был образцом человека, осмелившегося отвергнуть всю цивилизацию.

Книга о Спинозе - это тоже поиски пути. Цейтлин, как и всё его поколение, и не только его поколение, был озабочен проблемой зла, не он первый и не он последний. И он был уверен, что найдет ответ на этот вопрос в учении Спинозы.

Спиноза жил в период, когда ранее гонимые марраны из Испании обрели спокойствие в Голландии. Если бы он жил на родине его родителей на одно поколение ранее, он не нашел бы успокоения в Господе, который выше добра и зла. И Цейтлин возможно интуитивно чувствовал, что метод метафизики неприменим для ищущего Господа. Это не был Господь иудейства Талмуда, роняющий две слезы в море, страдающий вместе с человеком.

Цейтлин был на распутье. Обессиленный и впадающий в бездны отчаяния, если можно так выразиться символически, он вы разил свои чувства в книге Добро и зло. В ней он описывает чувства отчаяния во всей истории мышления как выражение мировоззрения.

Однако именно в это время начался поворотный пункт в его жизни. Именно в это время, когда он потерял направление, когда он не нашел замены вере, которую он, казалось бы, потерял, когда он был полон отчаяния, именно тогда он употребил парафразу: Если посмотришь на землю, то увидишь, что она Разделена и покрыта мраком, - и воззри кверху.

Цейтлин ссылался на раввина Нахмана из Браслава, человека глубокой веры, но даже у него были сомнения и трудности.

Цейтлин отразил всё замешательство, охватившее его поколение. Он отдалился от своих товарищей из предыдущего поколения, которое восхищалось культурой, цивилизацией, просвещением. Поколение Цейтлина видело фальшь этой культуры и цивилизации. Однако оно потеряло также прежние традиции и нормы. Это замешательство возможно типично не только для его поколения. В сущности религиозные дилеммы экзистенциональны, ибо человек всегда в замешательстве, любой человек, не только еврей. Причина этого замешательства в огромном разрыве между нашим благоговейным трепетом, изумлением и восхищением порядком, обнаруженным в природе /что можно выразить словами вознесите свои взоры, и вы увидите, Кто это создал или как сказал Кант: Когда я смотрю на небеса, усеянные звездами, и в свою совесть и т.д. / с одной стороны, и с другой, между тем, что мы, например, видели и еще видим в нашем поколении, а именно, развращение человека, человеческого существа, несправедливость, зло, зло, которое позитивно.

Возвращение Цейтлина носило чисто еврейский характер. Что привело Цейтлина обратно к Богу Израиля? Трагедия еврейства. Галеви назвал это особым еврейским путем. В философии имеется серия доказательств - космологическая, онтологическая, теологическая. Однако Галеви утверждал, что есть путь еврейства - путь проявления Господа в истории Израиля, как в трагедии еврейства, так и в его избавлении, и этот путь обозначен Господом в истории еврейства.

Таким же был путь возвращения Цейтлина, как он сам рассказывает в статье О пожертвовании. Эта статья впервые потрясла чувствительную еврейскую молодежь. Ицхак Саде, бывший его учеником, рассказывает о тех днях: это были дни. когда погромы в Киеве потрясли весь народ. Цейтлин был его учителем. Саде рассказывает, как он ходил по комнате взад и вперед, рвал на себе волосы, обращаясь к Всевышнему: Что Ты хочешь от своего народа, Израиля?

Цейтлин переживает как личную трагедию то, что происходило с его народом в те дни. Каждая пролитая еврейская слеза потрясала его до глубины души.

Цейтлин чувствовал, что у Израиля особая судьба, что это особый в истории народ, он осознал, что этот народ не похож на другие народы. У этого народа особая судьба и особое назначение. Мы еще и поныне потрясены катастрофой в Европе и многие спрашивают: Куда девались милость и сострадание Господа в те дни? Цейтлин же предвидел ее почти во всех её подробностях, а именно в ней он видел руку Господа, особую судьбу. И он стал искать норм, согласно которым жил этот народ, ответа на старый вопрос: Почему тебя выводят на убиение?..

Он обратился к различным областям иудаизма, и в особенности к мистике, и к хасидизму. Цейтлин сформулировал философию хасидизма, его учение, сложил его песни. Но в особенности он искал ответа на свой личный вопрос - что дает хасидизм [как он сам говорил] ищущему Господа? Он искал Господа в хасидизме.

Я остановлюсь только на двух вопросах, кажущихся мне актуальными.

В религиозной мысли есть одна трудность, которую Иегуда Галеви выразил таким образом: Господи, где Ты, и где Тебя нет?

Следовательно, имеется противоречие, напряженность между далеким и близким. С одной стороны мы говорим: Господь свят и высок. С другой стороны, и в частности, хасидизм, утверждает, что Господь в самом человеке, в его среде, рядом с ним. Как соединить эти два понятия?

Цейтлин искал пути приблизиться к Господу, и это стимулировало его. Господь, как казалось, так далек, как может человек приблизиться к нему? Так спрашивали в Талмуде.

И здесь Цейтлин объясняет сущность хасидизма, а именно, что все то, что нам кажется, что это не Господь - лишь иллюзия. Цейтлин вместе с хабадниками, утверждает: помимо Господа нет ничего. Слова нет ничего не означают только, что нет Господа помимо Всевышнего, а что нет действительности помимо Господа. Это очень важное, принципиальное заключение для того, кто ищет Господа, ибо Всевышний не только на небесах, он рядом с тобой, ибо нет ничего помимо Господа.

И в заключение. В одном из снов, а у Цейтлина было много мистических снов, которые он описал в одной из книг, - ему снилось, что он видел большую, широкую реку, по которой плыла лодка с евреями, многими, многими евреями, а на берегу стоял еврей и произносил благословение - освящение жертвы. Из реки ему ответил голос...

Известно, что облаченный в талит и тефилин, вышел Цейтлин навстречу своему трагическому и драматическому насильственному концу. Он предвидел его во сне, будто бы он окончил свою жизнь подобно одному из Десяти Мучеников. Как тот еврей, которого он видел во сне, он благословил жертву - погибшее еврейство Польши.

Праотцу Яакову было сказано, что он не умрет. И Цейтлин тоже не умер, ибо его дух живет среди нас.

Да будет благословенна память о нем!

Беседа с Эли Эдорианом, бывшим членом киббуца Неот Мордехай, поступившим в ешиву Мерказ Харав в Иерусалиме, и вернувшимся в лоно иудаизма

Геула Коэн

1. Я чувствую, что я вернулся

Рош-Гашана - это торжественное время не только для всего народа, но и для каждого человека в отдельности, ибо человек может признаться в своих грехах и найти в себе силу раскаяться, только находясь наедине со своей совестью.

Еще четыре месяца тому назад Эли Эдориан был членом нерелигиозного киббуца, далекого от иудаизма и соблюдения религиозных обрядов. Сегодня он опускает голову в раскаянии.

Эли родился в семье, ассимилировавшейся еще три поколения тому назад. Он сын того поколения, которое потеряло веру, сын народа, который вернулся и хочет теперь понять свою сущность. Эли Эдориан - индивидуум, но он может быть представителем народа.

Эли Эдориан - один из тех, кто сегодня обрел веру. В один прекрасный день этот молодой киббуцник из Верхней Галилеи пришел в Иерусалим, вошел в ешиву Мерказ Харав Кук, вынул из рюкзака кипу, и в первый раз в своей жизни надел ее, сказав: Я вернулся домой, я раскаялся.

Эли рассказывает:

Это не произошло, как говорят в один прекрасный день. Я пришел к вере в период крайнего душевного отчаяния, когда я ощутил в себе ужасную пустоту, готовую поглотить меня... Я был в то время офицером Цахала, командиром бригады на острове Тиран, меж пустыней и морем, далеко от людей и их суеты, далеко от всего того, с чем я был связан в течение 20 лет моей жизни.

Эли - 23 года. Он высокий, хрупкого телосложения. Он сидит на стуле напротив меня, из-под его рубашки видны кисточки маленького талита [

талит катан], как бы возглашающие на весь мир: Я еврей! На голове у него кипа.

Делая паузы, Эли рассказывает о себе тихим голосом, почти шепотом:

2. Я искал ответов на чувство пустоты

Мне было 17 лет, когда вместе с другими молодыми людьми я вступил в местный школьный кружок по изучению идей. Для меня это было начало моего духовного развития. Впервые в своей жизни я познакомился с миром своих понятий и чувств. И найти ответы на вопросы: Кто я такой и для чего существую?, Кто мы такие и для чего мы существуем? и Каков смысл и назначение всей жизни? - найти ответы на эти вопросы, стало для меня также насущно важно, как есть и пить. Однако, хотя я и был в замешательстве, я ощущал лишь потребность понять, знать. Я еще не искал жизненного пути, выражения своей личности, я искал лишь ответов на все те вопросы, которые оставляли у меня чувство пустоты и бурлили в мозгу. С тех пор начался период моего беспорядочного ночного чтения без разбора в области всевозможных учений, философии, социальных проблем. Я проглатывал книги о буддизме, христианстве, мусульманстве, но еще ничего не читал об иудаизме.

Иудаизм был для меня лишь данным фактом, исходной точкой для поисков. Я еще не понимал, что фактически я был далек от истинного иудаизма. Это я понял намного позже. Я это начал понимать только теперь, когда я становлюсь евреем в душе. Я начал понимать это только теперь, ибо только теперь я понял: чтобы быть евреем - нужны постоянные усилия.

Моя жажда к чтению, знаниям была начальной стадией. Когда я думаю об этом периоде теперь, то я оцениваю его критически, ибо это был опасный период - в возрасте 17-18 лет, не имея критерия оценки прочитанного, я впитывал в себя всевозможные знания, все, что попадало под руку... Однако из всего этого я понял, что есть нечто помимо самой действительности. Знакомство с различными философскими школами, теориями и религиями привело меня к вере в Бога. Это была вера, которая пока еще шла только от мысли, однако, я уже увидел свет. ... Рамбам говорил - плохое состояние у больного, который отказывается признать, что он болен, но еще хуже состояния того больного, который понял, что он болен, но не верит в возможность исцеления, думая, что нет врача и лекарства, способных вылечить его... Я думаю, что кризис нашего поколения столь серьезен не потому, что мы в замешательстве, а потому что мы не верим, что из него есть выход.

Я был в замешательстве, но я увидел свет, нашел точку опоры. У меня еще не было ответов на вопросы, но мне теперь был ясен путь - мой путь был к иудаизму. И так же. как и ранее, у меня начался период лихорадочного чтения, однако, теперь уже более направленного. В этом мне помогли нееврейские философы - Лейбниц и другие в интерпретации Бергмана, и особенно датчанин Кьеркегора.

Как руководителя движения молодежи меня тогда еще послали в Иерусалим, и в связи с этим мой призыв в армию был отложен на полтора года. Тот факт, что в период моих поисков ответов на вопросы об еврействе, я был далек от нерелигиозной среды киббуца и своего дома, а был в самом Иерусалиме, очень помог мне.

Здесь я мог присутствовать на лекциях об еврейских мыслителях и впервые познакомился с ешивой Мерказ-Харав-Мои связи с ешивой еще не накладывали на меня никаких обязательств. Я еще не был евреем в полном смысле этого слова - я еще не соблюдал обрядов. Я был тогда одним из тех. кто интересуется иудаизмом со стороны, лишь с точки зрения интеллектуальной.

3. Я не нашел книги, которая помогла бы мне проникнуть в самую сущность иудаизма

Я начал читать все об иудаизме. Мне не трудно было найти материал для чтения, но мне было очень трудно разобраться в нем. Я столкнулся с одной из наиболее сложных проблем, а именно, человек, который хочет приобщиться к иудаизму и изучить книги о нем, технически просто не в состоянии проникнуть в их сущность. Без руководства со стороны он чувствует себя беспомощным перед этим материалом, как перед запечатанной книгой. И нет никого, кто мог бы помочь ему - ни родителей, ни учителей. Нужна большая сила воли, чтобы преодолеть эти внешние преграды, существующие меж тобой и материалом. Мне так не хватало книги, которая помогла бы мне, бывшему оторванным от мира еврейской мысли, от понятий, норм и языка иудаизма, которая помогла бы мне если не проникнуть в глубины иудаизма то по крайней мере разобраться, о чем идет речь. Мне кажется, что если кто-нибудь откроет книгу Шулхан арух [

свод законов, применяемых в быту] и попытается ее читать сам, без посторонней помощи, он снова закроет ее. Даже если он и поймет ее язык, многое покажется ему тривиальным, незначительным, ибо нельзя понять внешнюю оболочку иудаизма, не проникнув в его сердце, которое питает эту оболочку и придает ей значительность.

Мои родители были гуманистами - в центре их мировоззрения стоял человек, не Бог. Однако мои родители признавали еще относительную ценность традиций, норм. Они, например, верили в возможность решения проблем человека и общества, у них были какие-то священные для них нормы. Это не были нормы, освященные Господом, абсолютные нормы, но нормы, которые они фактически сами освятили. Однако мы их дети - пошли еще дальше, и мы довели эту относительность до абсурда. Мы стали отвергать всё, и от частичного отрицания пришли к полному отрицанию, отказавшись от всяких норм. Мы ставили под сомнение не нормы, принятые нашими родителя ми, а их право устанавливать для нас, что хорошо и что плохо. Молодежь моего поколения искренне и смело ставит под сомнение все частичные соглашения, существующие в нашем обществе. Если ставить под сомнение всё, то придем к логическому и необходимому выводу: Если не Господь, а я решаю, что позволено и что запрещено, то почему же я не могу решить, что и то другое запрещено?

4. Служба на острове Тиран

Современное мышление отвечает на этот вопрос так: Решения нет! - что почти равнозначно духовному самоубийству... если в определенный момент для тебя не зажжется огонек надежды... Я увидел этот свет, но я еще был в темноте...

Если я внезапно умолкаю, то это не потому, что я не сожалею и не хочу продолжать, а потому что мне тяжело. Мне тяжело рассказывать об этом своем втором этапе. Мне трудно найти слова для описания этого второго этапа, потому что это был период духовного воодушевления. Этот период был на столько интимным, что я опасаюсь, что посторонний человек не поймет меня и даже может быть будет смеяться надо мной... и не так уж трудно задеть человека, который открывает перед вами душу. Может быть пережитое мною поможет другим, кто ищет пути, но еще не нашел его, но, безусловно найдет...

Я говорю о периодах лишь для обозначения всех их на пути, ибо эти периоды не были точно обозначены, один входил в другой, и если я перескакиваю через месяцы и годы, то это не по тому что они были пустыми - не было часа, дня без борьбы, без поисков, без затруднений. И все-таки я могу сказать, что дни, когда я был в армии на острове Тиран, определили всю мою последующую жизнь. В то время предо мной открылся путь, который привел меня в ешиву в Иерусалиме.

Я служил в Цагале в качестве офицера военных поселений примерно 10 месяцев, в Южном Синае, в двух дальних пунктах. я также провел много месяцев с отделением солдат на острове Тиран. Мы были оторваны от внешнего мира. Это усугубило чувство внутренней оторванности и одиночества. Бесконечно простирающиеся пустыня и море, и глубокая абсолютная тишина, полная значения и, казалось бы хранящая тайну от небес - повлияли на меня. У меня были периоды длительного молчания, когда я решил говорить только то, что абсолютно необходимо, суетиться как можно меньше, оторваться от всех внешних явлений, от вопросов, от желаний и надежд. Это мое состояние не было отражением моей сосредоточенности, собранности. а отражало мою внутреннюю опустошенность...

Я опасаюсь высказать то, что я чувствовал тогда, ибо я знаю, что некоторые мои слова могут быть истолкованы в мистическом смысле... Мне уже кажется, что кто то говорит: Сейчас он нам скажет, что у него было откровение и т.д. ... И все же я должен сказать, что внезапно в моем одиночестве на этом фоне пустыни и моря, когда меня охватило чувство пол ной опустошенности, внезапно я почувствовал вдохновение... я ощутил как бы источник внутренней силы... Ужасный этот вопрос, который так меня мучил, исчез, испарился, и весь я как будто пробудился. Да - был ответ! Меня охватило возвышенное чувство принадлежности, я внезапно ощутил Господа, и это ощущение было совершенно определенно и беспредельно... это шло уже не только от мозга, но и от чувств. Это было не только знание, но и вера. На место поисков ответов на вопросы веры пришло решение вернуться к иудаизму, соблюдать его заветы.

Это возвышенное чувство знаменовало не продолжение моих предыдущих поисков - оно знаменовало начало. Это не был новый период - я сделал скачок. Иногда я думаю, что я как бы лично испытал тогда исход из Египта .

Когда я кончил службу в Цагале и вернулся в киббуц, я знал, что не вернусь домой. Я был вне киббуца более 4-х лет, и за это время киббуц и его среда стали мне чужды.

Я хотел учиться в ешиве не только для того, чтобы вплести свою веру в ежедневную жизнь, но для того, чтобы понять и изучить сущность иудаизма.

Когда я нашел и осознал себя как еврея, я понял, что быть евреем - значит пытаться решить проблемы мира, находясь в нем самом, а не избегать их.

5. Встреча с товарищами по киббуцу

Сказать вам правду, после моего поступления в ешиву. мне было трудно думать о моей первой встрече с родителями и товарищами по киббуцу. Я откладывал ее с недели на неделю и только после того, как я был уже полтора месяца в ешиве, я приехал домой на побывку. Родители мои знают, что пути обратно нет. Даже когда я еще не был в ешиве, из-за моей оторванности и недостатка знаний, передо мной стоял вопрос не о том, буду ли я религиозным и буду ли соблюдать предписания религии, - это было вне всякого сомнения. - вопрос, который я ставил перед собой, был: - в какой степени я сумею усовершенствоваться и достичь соблюдения предписаний религии.

Только теперь я осознал настоящую проблему встречи с еврейским миром. Когда я был вне ешивы. мне казалось, что внутри - это мир, где все гладко, где на все явления есть положительные или отрицательные ответы. Однако, находясь внутри, я увидел, что это мир, полный борьбы. Сейчас я чувствую. что я посвятил себя изучению проблем, которые я должен также и решить. Здесь нет автоматического да. Когда я был снаружи, я думал, что у иудаизма нет механических ответов на все вопросы. Их можно получить путем постоянного углубления знаний. Но теперь я не снаружи, а внутри.

В ешиве не было ни одного чувства отчуждения от меня. Ничто в атмосфере ешивы не указывало на то, что я чем то отличаюсь. Напротив, все как будто бы говорило, что нет естественнее того, что молодые люди вроде меня находятся здесь. Сейчас нас пять с половиной киббуцников в ешиве. Пять с половиной, потому что пять из нас занимаются в самой ешиве, а один вне ее пределов, и учителя выезжают к нему.

Настоящая проблема для того, кто находится внутри, заключается в том, как выйти наружу, как приблизить тех, кто далеко, как помочь тому, кто хочет, но не может помочь себе сам. С одной стороны технически ешива оторвана от происходящего вне ее стен, мы занимаемся с семи часов утра до полуночи. Эти углубленные занятия требуют полной сосредоточенности. Хочешь ты этого или нет, но ты находишься в четырех стенах. Однако далекий мир вне пределов ешивы продолжает существовать. Как ужиться также и с ним?

Совершенно справедливо, что от учеников ешивы, как и от всей молодежи Израиля, требуют национальной службы. Однако по-моему для ученика ешивы сущность этого не только в учебе, а в том, чтобы выйти на улицу, учить других.

Не подумайте, что я возгордился. Боже упаси! Но теперь, когда я вижу своих прежних товарищей как тех, которые не задают себе вопросов, так и тех, кто задают их, не находя ответа, - мне очень грустно... Мне грустно, потому что я знаю, что они теряют, чего им не хватает. Я знаю, что возвращение к иудаизму несет с собой личное и национальное искупление, оно дает чувство неполноценности и разрешает проблемы современного кризиса...

Я не хочу сказать, что теперь я живу в раю, где нет проблем. У меня есть и теперь проблемы, но они иного рода, более существенные, это проблемы внутреннего порядка. Начиная с того периода в своей жизни, когда я задавал вопросы, я перешел к периоду ответов, сейчас я ставлю ударение на нахождение пути, не на поиски его.

Я не хочу сказать, что я стал другим человеком, но я направил свои внутренние силы на то, что мне кажется более совершенно... Даже смысл моих поступков изменился. Мое отношение к миру, к ближнему стало более положительным, оптимистическим. Сегодня я смотрю на мир с добрым сердцем.

Когда в этом новом году я предстану перед своим Создателем, возможно у меня еще не будет чувства полного и совершенного возвращения к иудаизму - этого я еще не достиг, - но я предстану перед Ним с полным и совершенным чувством, что я вернулся домой.

РАФАИЛ-НАДЗИРАТЕЛЬ

Шолом-Алейхем

Рафаил-надзиратель, блюститель порядка, за чем он наблюдает? За всем. Он следит за Талмуд-Торой, чтобы дети там не ходили оборванные, за больницей, чтобы больные бедняки не умирали там с голоду, за синагогой, чтобы у молодежи, сидящей там за чтением священных книг, было что поесть и что бы не ходили они в рваной одежде, за всем городом, чтобы было V

бедняков, чем справить субботу или праздник.

Ходит он по домам, собирает копейки для бедных на свадьбы, на обряды обрезания и другие торжества. Никого он не пропускает, рвет с живого и мертвого, ругается, кричит и дерется за своих бедняков.

Всю неделю ходит он с палкой, а накануне субботы и праздников с мешком за плечами. В мешок вы бросаете, что найдется: кусок хлеба, куриную ножку, картофель, огурец, чеснок, лук, кость - все, что хотите. А попробуйте ничего не положить реб Рафаилу в мешок, так он вас обругает, а станете оправдываться, то рискуете разозлить его и получить удар палкой.

Рафаил - выслужившийся николаевский солдат, держится прямо, как струна, и ходит по-солдатски. Если хотите, можете увидеть у него под кафтаном николаевскую медаль. Две медали: одну серебряную, другую - бронзовую. А рассказов о Николае Павловиче у него без конца. Но где ему рассказывать истории, когда столько работы? Шутка ли: надзиратель!

Кто сделал его надзирателем, никто не знает. Кто ему платит и сколько он получает за свою работу - никому не известно. Но отчета с него не требуют, - ему доверяют. Все знают, что такого заработка, как у Рафаила, врагам можно пожелать. Для себя ему ничего не нужно, и он полагает, что другим также ничего не нужно - он может сделать вам выговор за то, что вы тратите деньги неизвестно на что, тогда, как в городе столько бедных. Увидит он на вас новое платье, пощупает и спросит:

- Что стоит? - И начнет высчитывать, сколько бедных можно бы одеть на эти деньги. Придет на свадьбу или другое торжество и сейчас прикидывает: сколько бедных можно на кормить таким ужином. И ждет, пока публика поест, помолится и разойдется, чтобы собрать остатки для бедняков.

Сколько ему лет, тоже никто не знает, и сам Рафаил не знает. Он уже немножко глуховат. Когда вы заговорите с ним недостаточно громко, то он начнет кричать на вас:

- Что вы там заклинания шепчете?

А если очень громко заговорите, то он прикрикнет:

- Чего кричите? Я еще, славу Богу, не оглох.

И зрение у него за последнее время испортилось. Идя по улице, он прямо смотрит перед собой и нащупывает дорогу палкой. Но, куда надо, он попадает, и когда ему дают, видит, а когда не дают, сердится, стучит палкой:

- Вы сегодня, славу Богу, напились, наелись и теперь папиросочку покуриваете. Вам. слава Богу хорошо! А того вы не знаете, что мои бедняки постятся еще со вчерашнего дня. ядро вашей качке!

Таким ругательством он угощает и старых и малых. Сердиться на это бесполезно, - услышите еще похуже..

- Вот наказание! - говорят про него в городе и прячутся, быть может не найдет...

Детей у него нет, всех пережил... Есть только внуки, которые только поддерживали его. Это и дает ему возможность всецело отдаваться своим беднякам, днем и ночью ходить по городу, требовать, надоедать, ругаться.

Но есть один день в году, когда Рафаил надзиратель оставляет всех в покое. Это канун Йом Кипура.

Еще за день до праздника он обеспечил припасами своих бедняков, перессорился со всеми в городе, доказывая, что и бедные люди должны исполнять обряд искупления, что и беднякам надо поесть перед постом. Йом Кипур - святой день!

И теперь он марширует по городу уже без мешка и без палки, одетый по праздничному с обеими николаевскими медалями на широкой груди. И потому, что палки Рафаил не взял с собой, он идет около самых стен, из дома в дом. мириться, просить прощения:

- С праздником! Может я вас недобрым словом обидел, так прошу прощения и желаю счастливого нового года!

- Бог простит! Желаю и вам того же, - отвечают ему, просят садиться и угощают пряником.

КОЛ-НИДРЕЙ В ДЕРЕВНЕ

А. Кацович

Никогда не забуду я этой картины в ночь на Йом Кипур во время молитвы Кол-Нидрей.

Евреи-крестьяне собрались в доме одного из земледельцев, жителя деревни. Дом стоял в лесу. Все окна открыты. Чистый, освежающий воздух обвевал их со всех сторон. В одной комнате молились крепкого, здорового вида мужчины, закутанные в талиты, а в другой находились женщины с загорелыми лицами в белых, как снег, платьях.

Приятный и грустный мотив молитвы Кол-Нидрей рвется из уст и разносится по всей округе в ночной тишине. Природа внимательно прислушивается к этой вечной мелодии. Я вспоминаю рассказы о молитве Кол-Нидрей. которые произносили мои прадеды в Испании, изливая свою душу перед Господом, втайне, в темных подвалах, скрываясь от окружающих их притеснителей и насильников. Их плач и стоны впитывала в себя холодная, сырая земля, а инквизиторы выслеживали их. вылавливали и издевались, подвергали всяким пыткам, бросали их в огонь, в костры, и тогда они могли свободно крикнуть на весь мир - Шма Исраэль!

Кантор все возвышает голос, третий раз повторяя молитву Кол-Нидрей. А я как будто проснулся от страшного удара и пред моими глазами открылся чудесный мир. Птички певчие за окном будто помогают кантору петь. А небо и земля, чти вечные свидетели истории еврейского народа, поют песню:

Всевышний Создатель! Ты вечен и народ твой вечен!

ЙОМ-КИПУР

Раввин 3.Минор

/Речь, произнесенная в синагоге на Солянке в Москве в 5632 г. от сотворения мира/

Мы готовимся просить у Превечного прошения всем нашим грехам и преступлениям. Но с каким липом, с какою смелостью мы дерзаем просить у Него прощения, если мы сами останемся жестокосердными. мстительными и злопамятными и не протянем руки примирения своему ближнему? Должен быть между вами - дети Израиля - мир! Должен быть мир между вами и вашими близкими! Должно быть прощение от вас всем и каждому, и другу и недругу, прощение родителей их детям, прощение детей их родителям, и примиренные с сердцем, полным только любви к ближнему, с душою, пекущейся только об общем благе.

Но есть еще высшая ступень благочестия, когда сын Израиля не довольствуется одним исполнением обязанностей к ближнему, но и заботится о сохранении связи между ним и верой своих праотцов. о связи между ним и Превечным. когда он, соблюдая заповедь о Субботе, перестает заниматься своими делами в день покоя и находит наслаждение в мыслях о Превечном. Тогда, как сказано в Священном Писании: Я возведу тебя на высоты земли и наследие отца твоего Яакова приобретешь, то есть будешь возведен на самую высокую ступень духовного блаженства и будешь тогда настоящим сыном Израиля.

К внутреннему духовному миру принадлежат наши чувства. А что мы разумеем под собственным внутренним миром? Что связывает Израиль в один народ, и в чем призвание его? Призванием Израиля было, есть и остается - освящение Имени Единого Бога на земле среди народов мира - Кидуш а-Шем.

То что сказано в Торе: И не бесчестите Святого Имени Моего, дабы Я был святим средою сынов Израиля, Я, Господь, освещающий вас [

Левит 22; 32]

, многократно повторяется в Св. Писании, так как вся жизнь Израиля должна быть освящением Имени Единого Бога на земле.

По чистоте и святости жизни Израиля мы должны судить о святости имени Божьего. Жизнь каждого израильтянина есть, таким образом, или освящение, или оскорбление Имени Божьего на земле. Живет израильтянин добродетельно, жизнь его полна любви к ближнему, остерегается он гнева, злословия, клеветы, воздерживается от плотских самоуслаждений, доводящих организм до нервного истощения, сохраняет свободу только творческим, религиозным углублением ее - он этим освящает Имя Божие на земле, ибо всякий скажет: что сделало, что делает еврея таковым, если не религия его? В семье его нет порчи нравственной, мир господствует между мужем и же ною, дети питают уважение к родителям, родители серьезно заботятся о духовном и материальном благе детей - этим освящается Имя Божие, ибо всякий скажет: что сделало еврея таковым, если не религия его?, предан сын Израиля науке и если не портит она его сердца, его духовной сути не извращает, то спросит он у анатома, вскрывающего мозг человека и не находящего особого различия в физическом отношении между человеком и животным, что же заставляет человека мыслить, верить и надеяться, если не душа? Стало быть не всё грубая материя, есть и дух, есть Бог, Которого изнутри моей плоти я вижу. И не есть Сущее чем-то психическим, как не есть оно и антропоморфным. И вот на высшей ступени своей духовной жизни, одаренный Всемилостивым наиболее высокими понятиями Божественной сути бытия, сын Израиля освящает этим Имя Божие на земле, ибо всякий скажет: что же охраняет сына Израиля от крайнего атеизма, от грубого материализма, если не религия его?

Сын Израиля углубляется в изучение иудаизма, денно и нощно ищет истины в Учении Его, но при этом не избегает и светской науки, и знания даже не еврейских языков, и многого другого. Это тоже есть освящение Имени Его, ибо всякий скажет: его религия не боится светских знаний, стало быть она чужда заблуждений!

Но горе израильтянину, если он поступает наперекор всему сказанному! О! Тогда вся его жизнь будет беспрерывным осквернением Имени Божьего на земле! Ведет ли он дела свои в беспорядке, недобросовестно ли он исполняет свою работу. предан ли он злословию, клевете, зависти, занимается ли критикой во имя критики, верит ли только в чужое, не страшась потерять нечто единственное, неповторимое, свое - он этим оскверняет Имя Божие, ибо всякий скажет: ведь он еврей, каков человек, такова и религия его! Если еврей, находясь на вершине общественной лестницы в сфере политики, или науки, или искусства, или государственной регламентации чужой жизни, чуждается своего народа, произнося этакие словечки-по содержанию пустые и бессмысленные и высказывая при этом пренебрежение ко всему своему - не оскверняет ли он этим Имени Божьего? - Ибо не скажет ли всякий: он бежит своего, стало быть оно не хорошо!

А если просветившийся кое-как наукой еврей, без ума, без воли, без слова, без души отвергает все обряды своей веры, не оскверняет ли он этим Имени Божьего на земле в такой же мере, как невежда? - Ибо не о нем ли тоже скажет всякий: Наступило просвещение, не стало и религии - что же это за религия?

Недаром вся наша жизнь или освящение, или унижение Имени Божьего на земле!

Но кто из нас в продолжение прошедшего года жил так чисто, так нравственно, что Имя Божие не было им оскорблено?

Вот о чем мы должны в Йом-Кипур размышлять и каяться подобно первосвященнику, который очищал Святыню сперва за себя, потом за свой дом, наконец за весь народ, так и мы должны в этот день размышлять, как именно, в продолжении прошедшего года нарушали мы святость Имени Божьего, просто ли как люди, или как члены семьи, или как члены общества, народа, ибо недостатки свойственные каждому из нас суть недостатки личные, или семейные, или народные. Настоящий же день дан нам Превечным для очищения Святыни от наших нечистот. Каким же образом очистим Святыню, не очистив самих себя?

С разрушением Храма святость Имени Божьего, святость нашей веры пребывает в нашей жизни, в нас самих, в непосредственной данности нашего бытия. Средств к нашему Духовно-нравственному очищению дано нам три: покаяние, молитва и творение добрых дел. Нет сомнения, что первые два средства - покаяние и молитва будут всеми нами употреблены по мере сил и возможности и самым искренним образом. Каждый из нас, читая: отпусти нам грехи, серьезно взвесит всю прошлую свою жизнь и, находя ее запятнанною, твердо примется за исправление ее. Но мы не можем не обратить внимание на спасительность третьего средства, а именно - творения добра ближнему. По духу нашего Учения, творение добра ближнему в сердцевине всего, превыше всяких жертв и, таким образом, пренебрежение в этом отношении не только сужает наш духовный горизонт, но равносильно осквернению Святыни, данной нам самим Превечным для освещения Имени Его. Так понимали это праотцы наши, мудрецы и праведники наши, творившие добро не из суетности, не из честолюбия, но из внутреннего убеждения, что, творя добро ближнему, они освещали Имя Божие на земле, ибо вся их жизнь была беспрерывным освящением Имени Его, поучительным примером для мае. Нам нужны не дела обыкновенные, но чрезвычайные, не люди без энергии, без ревности, с остывшей душой, но сыны с величайшим самоотвержением, с горячею душою. И пусть настоящий день будет началом истинного нашего перерождения, когда осуществляется над нами слова пророка: Пребывание Мое, говорит Господь, - будет над ними, и буду им Богом и они Мне народом. И узнают, что Я освящаю Израиль, когда Моя Святыня пребудет в их среде на веки /Иехезкеель 37; 27, 28/.

СИГНАЛ ТРЕВОГИ В СУДНЫЙ ДЕНЬ 5734 ГОДА

Павел Гольдштейн

Нашу Святую землю окружает мир. свободный от ответственности перед Богом. И эта мысль так страшна, что подавляет своей обреченностью. Попытка постояльцев Бедлама закрыть глаза перед чудовищной реальностью зла оказалась не столь успешной и ослабила до основания связи того целого, в котором дозволено жить роду человеческому. То. что есть, давно уже не кажется невероятным.

Вот наступают дни, - говорит Господь Бог, - когда Я пошлю на землю голод; не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних1. (1 Амос. Гл. 8) Мир. окружающий нашу Святую землю, застигнут трагической судьбой в бессилии духа своего, и это для него почти что канун конца. Думая, с чувством личной кровной привязанности, о своем, с болью в сердце осознаешь, что и здесь, на Святой земле, многие из нас только начинают разбираться в общих положениях, и все еще ходят в тумане ложных представлений и плоских догадок. Поймем же раз навсегда в это в глубочайшем смысле ответственнейшее для нашего народа время, что именно мы не смеем ответить человеческой неблагодарностью на данный нам Всевышним дар Свободы. Уразумеем же наконец, что в жизни нет неожиданностей, ибо Воля Божья означает лежащую вне сферы видимы к вещей причину всего происходящего. Авраам был первым, кого Всевышний из головокружительной высоты своей и из бездонной глубины своей окликнул в пространстве своем. Это был зов к выбору и решению возвыситься над низшей материальной стороной нашей природы, это был зов к жизни с ответственностью за другого, с ощущением его боли как своей собственной. Это был призыв к человечности. Народ наш оказался на пороге иного бытия - в ожидании чего то чудесно пленительного и ужасающе-грозного, он был накануне какого-то бесповоротно манящего и пугающего решения, он был на пороге бесконечного задания, которое требует сопротивления и борьбы, а значит порождает боль и страдания.

И он отозвался на голос, который ощутил как руку сильную, судьбы мира и людей направляющую. Отец Вселенной требует такого служения ему со стороны Израиля, чтобы Израиль мог все народы земли обратить к истине2. (Левит, 20:26, Второзаконие 4:6) Само чудо существования народа нашего есть прежде всего чудо самоотверженной любви; но любовь выбирает и не может не выбирать, это не просто всемирная отзывчивость Несмотря на всесветное рас сеяние, мы возвращаемся в свой собственный дом. из которого будто только за час перед тем вышли. Нам предстоят трудные дни. Бывали у каждого из нас страшные дни и еще более страшные ночи. И очень много было таких дней и ночей Образ шести миллионов мучеников наших не перестает жить в сердцах каждого из нас. С непоколебимым мужеством идут на смерть сыны нашего народа. И это не только борьба за очаг Дело идет не о каких-нибудь материальных благах, и даже не только о жизни нашей. На каждом из нас, кем бы и чем бы он ни был, лежит долг. Наше общество как таковое не может не быть - Освящением имени Божьего, - и именно в этом истинная сущность нашей силы и самого нашего существования.

Вы видели все что сделал Господь Бог ваш пред лицом нашим со всеми сими народами ибо Господь Бог ваш Сам сражался за вас... Посему во всей точности старайтесь хранить и исполнять все написанное в книге закона Моисеева, не уклоняясь от него ни направо ни налево. Один из вас прогоняет тысячу, ибо Господь, Бог ваш, Сам сражается за вас как говорил вам (И. Бин-Нун. Гл. 23:3, 6,10). Вчера я услышал от скромного труженика - хозяина и продавца маленькой лавочки большие слова проще которых нет Мы евреи и у нас нет другого выхода. Думаешь об этом скромном еврее из Марокко у которого шестеро маленьких детей и который только позавчера вернулся из армии и задаешь себе вопрос: что производит более глубокое впечатление жизненной правды, как не эта жажда настоящего человеческого родства? Метафорический язык еврейских мудрецов в высшей степени глубоко выражает эту же мысль Бог при создании мира заключил договор с естественными силами, сказав им: если дети Израиля примут закон, вы будете продолжать свое существование, если нет, то вернется тогда хаос.

Назад >>

Вернуться на главную страницу

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5