![]() ![]() |
"О празднике Ту Би-шват, седер Ту Би-шват"
Пятнадцатого числа месяца шват празднуется Ту би-шват - Новый Год деревьев.
В еврейской традиции существует не только Новый Год людей - Рош ѓа-Шана, но
и Новый Год деревьев -Ту би-шват. Это название переводится вполне прозаически:
15 число месяца шват. Число 15 - сумма отображенных буквами цифр в первом слове
названия: тет (т) - 9. вав (у) - 6. У Ту би-шват большая история, насчитывающая
тысячи лет. В Талмуде зафиксирована дискуссия о дате празднования Нового Года
деревьев.
Ту би-шват (15-е швата) – начало года для отделения десятины урожая деревьев.
До этой даты в Святой земле обычно выпадает большинство дождей, поэтому прежде
до нее отделяли десятину от плодов урожая одного года, а после него – последующего.
Десятина отделялась в пользy коѓаним и левиим, занятыx слyжбой в Храме, а также
в пользy бедныx. Поэтомy у мудрецов и возникла потребность yстановить начало
Нового года для деревьев.
Сама Тора уподоблена дереву: «Она – древо жизни для тех, кто держится ее, а
поддерживающие ее – счастливы» («Мишлей», 3:18). И о праведнике также сказано:
«Он будет подобен дереву, посаженному у потоков вод, которое приносит плоды
в свое время, и все, что он делает, будет успешно» («Теѓилим», 1:3). Великий
еврейский ученый Маѓараль объясняет, что уподобление человека дереву имеет глубокий
смысл. Для того, чтобы деревья могли выполнить свое предназначение, они должны
произвести на свет ветви, цветы и плоды; так и человек послан на землю, чтобы
плодотворно трудиться, постигая моральные и духовные истины. Именно поэтому
мудрецы называют воздаяние за добрые дела «плодами».
Талмуд рассказывает: однажды Хони ѓа-Меагель шел по дороге и увидел человека,
сажающего рожковое дерево. Он спросил: «Когда это дерево принесет плоды?» Тот
ответил: «Через семьдесят лет». «Ты уверен, что доживешь до этого?», – спросил
Хони. Человек ответил: «Я собираю плоды рожковых деревьев, посаженных до меня.
Так же как мои предки сажали деревья для меня, я сажаю для моих детей» («Таанит»,
23а).
Важнейшую роль в создании обычаев праздника Ту би-шват сыграл расположенный
в Верхней Галилее город Цфат, который после изгнания евреев из Испании превратился
в XVI веке в крупный центр каббалистов. Они по-новому осмыслили Ту би-шват.
Так, например, в ночь на празднование Нового Года деревьев каббалисты Цфата
проводили специальный седер, напоминающий пасхальный. Вся семья рассаживалась
вокруг покрытого белой скатертью стола, на котором лежало множество фруктов,
стояли зажженные свечи, вазы с цветами и кувшины с белым и красным вином. Частью
этого седера было чтение фрагментов Торы, Талмуда и главной книги каббалы «Зоѓар»
(«Сияние»), в которых говорится о плодах земли. Произносили специальную молитву
с пожеланиями деревьям расти и плодоносить. Благословляли и ели плоды Страны
Израиля, среди которых были оливки, финики, виноград, фиги, гранаты, яблоки,
орехи, плоды рожкового дерева, груши, вишни, семечки и арахис.
Как и на пасхальном седере, выпивались четыре ритуальных бокала. Первый бокал
наполняли белым вином, символизирующим спящую природу. Второй бокал - смесью
белого и красного вина, причем белого было больше.
Этот бокал символизировал пробуждающуюся природу. Третий бокал наполняли смесью
белого и красного вина, причем красного было больше - символ борьбы между дождями
и солнцем и победы теплых дней над холодными Этот бокал был также символом цветущих
полей. Четвертый бокал наполняли красным вином, символизирующим победу солнца
и лета.
Завершался седср продолжительными плясками. Порядок его проведения был включен
в книгу «Хемдат ямим» («Отрада дней») и вместе с нею распространился во многих
еврейских общинах. С течением времени порядок проведения седера Ту би-шват был
забыт; сохранились лишь отдельные обычаи, главный из которых - есть плоды, выросшие
в Стране Израиля прежде всего семь видов фруктов и злаков, упомянутых в книге
Дварим (Второзакония). Однако и ныне отдельные группы каббалистов устраивают
в ночь на Ту би-шват седер.
Сегодня Ту би-шват превратился в Израиле в День охраны природы. По всей стране
в этот день устраивают массовые посадки деревьев.
«Земля
пшеницы и ячменя, виноградных лоз, и смоковницы, и гранатовых деревьев, земля
масличных деревьев и меда».
(«Дварим» (Второзаконие), 8:8)
Семь видов растений. Из книги «Эрец ѓа-цви»
Праздничный
стол с фруктами для Ту би-шват. Из «Книги обычаев». Амстердам, XVIII в.
"Горбатого могила исправит?"
Й. Гиссер
Приближающийся Новый год для деревьев, который отмечают пятнадцатого числа
месяца шват, из года в год навевает мне грустные мысли. Нет, речь идет не об
экологии. Много лет назад я учил одну из бесед Любавичского Ребе, посвященную
воспитанию детей. В ней Ребе призывал оберегать их от "педагогических экспериментов"
и воспитывать в бескомпромиссном соответствии еврейской традиции; при этом он
проводил параллель с выращиванием саженца из семени. Повредив семя, можно вырастить
только растение-уродец, малейший ущерб ростку взрослое дерево будет нести все
время своего существования. На всю жизнь я запомнил этот образ.
Долгие годы я воспринимал прочитанные слова лишь в контексте воспитания детей,
не делая из них далеко идущих выводов. Но со временем в свете этого высказывания
Ребе, я все чаще задумывался о своей биографии, о советском детстве, о тех людях,
которые формировали мою личность на самых ранних этапах ее становления, о школьной
промывке мозгов и о том влиянии, которое все это оказывает на мое сознание.
Что же получается: тот факт, что мне не посчастливилось вырасти в гомогенном
окружении религиозных евреев, напрочь лишил меня шансов на полноценное и аутентичное
восприятие еврейских ценностей и мировоззрения? Ведь до определенного возраста
я и понятия не имел о еврейском подходе к жизни, богатстве и красоте скопленного
за тысячелетия наследия, святости, чистоте и совершенстве иудаизма.
Сама мысль о собственной неполноценности приводила меня в бешенство: после всего,
что выстрадано, пройдено и пережито, разве я не доказал, в первую очередь самому
себе, свою еврейскую состоятельность?! Эволюция сознания, не завершившаяся до
сего дня, испытания и трудности, выпавшие мне на жизненном пути, репатриация,
долгие годы учебы, многолетний труд на поприще еврейского просвещения - всего
это недостаточно для того, чтобы я мог доверять своей оценке происходящего вовне
и внутри меня?
Да и впечатления от многих представителей религиозного еврейства, от уровня
их альтруизма и одухотворенности оставляли желать лучшего. Процентное соотношение
обывателей и подвижников в этой среде, мягко говоря, не впечатляло. При непосредственном
контакте с живыми носителями нашей традиции частенько хотелось заново перечесть
Шолом-Алейхема. А обособленность и замкнутость этой среды вызывала чувство протеста:
где всеохватная любовь к ближним и чувство братской солидарности, о которых
столько пишут в умных святых книгах?!
С другой стороны, меня охватывала гордость за друзей и товарищей, прошедших
через горнило советской власти и сумевших вернуться к своему народу во всей
полноте, без скидок и с удивительным мужеством и самоотдачей. Да, таких было
не так уж и много, но каждый из них был незаурядным человеком, полнокровной
личностью.
Но по прошествии времени, когда первый этап внутренней перестройки завершился
и борьба за право быть евреем была выиграна, я вдруг поймал себя на том, что
все время стараюсь совместить, слить воедино тот мир, из которого бежал, и тот,
частью которого пытался стать. Более того, я увидел, что мои друзья-соратники
в большинстве своем пытаются сделать то же самое. Многие из них, синтезируя
еврейский и нееврейский миры, создавали причудливых "кентавров", порой очень
странных для внешнего наблюдателя. С годами все большее количество моих знакомых
подвергали ревизии свои достижения на еврейском поприще и, что еще страшнее,
воспитывали своих детей в духе конформизма и компромисса с окружающим миром,
столь далеким от идеалов иудаизма.
Странным образом все попытки подобного рода не приводили к появлению подвижников
и святых - скорее наоборот. Поймав себя на этом, я пытался понять причины подобного
явления, выявить слабое звено, приводящее к столь однообразному и удручающему
явлению, - и вот тут-то вспомнил давнишнюю беседу Ребе о поврежденном саженце.
Да, все сходится! Каким самомнением надо было обладать, чтобы считать прошлое
ушедшим бесследно! Ведь недаром Тора сравнивает человека с деревом полевым:
так же, как у дерева наросшие годичные кольца лишь скрывают нанесенные ранее
шрамы на коре и зарубки в древесине, ничто не уходит бесследно - и мы несем
с собой в наше завтра весь багаж выученного, увиденного, услышанного и даже
съеденного в прошлом.
Впрочем, это не повод для грусти, успокаиваю я самого себя. Всевышний знает,
что делает; значит Ему именно такие и нужны, значит, во всем этом - смысл и
соответствие Его цели Сотворения мира! Есть старая хасидская притча о еврее,
который просил у своего Ребе благословения на достаток, чтобы у него "не было
головной боли" от погони за заработком. Ребе спросил у него: "А может быть,
Б-гу нужна именно твоя головная боль?"
"Разговор о терпимости"
Й. Гиссер
В последнее время я все чаще слышу призывы к толерантности, по-русски говоря – терпимости к чужому образу жизни, поведению, обычаям, чувствам, мнениям, идеям. Для меня, религиозного еврея, прожившего большую часть жизни в светском окружении, они зачастую просто непонятны. Если сводить их к воззваниям, требующим «не терять лицо» и вести себя по-человечески, то надрыв и напор, которым они обычно сопровождаются, оставляют меня в тягостном недоумении.
Объектом этих обращений казалось бы должны стать те, кто еще не научился сосуществовать с неподобными себе, но они-то как раз их и не слышат. И добраться до этого контингента с помощью призывов к совсем иной аудитории мне не представляется возможным.
Большинство известных мне людей воспринимают непохожесть окружающих друг на друга как естественное явление. Законопослушность и невмешательство в личные дела соседей, отказ от насилия являются общим местом у всех моих знакомых. Ведь любой мало-мальски вменяемый человек понимает, что люди, ну просто все как один, не похожи на него самого, и это данность, простая и очевидная. Разумеется, я знаю о существовании хулиганов, скинхедов, нацистов, убийц и насильников, но они не входят в мое окружение. Ими как аномалией должны заниматься правоохранительные органы. И предметом разбирательства должны быть не взгляды, а нарушения законодательства.
У меня нет сомнений в праве и даже обязанности формирования системой образования уважения к правам личности. Будучи в течение многих лет «белой вороной» в глазах окружающих, я не могу без почтения относиться к их соблюдению. Но в первую очередь соблюдение этих прав связано с уважением к законодательной системе, а это уже тема для иного разговора. Как я услышал однажды от Ю. М. Лужкова: «Тот, кто любит колбасу и уважает закон, не должны видеть, как создается и то, и другое».
Вот и получается, что целевая аудитория пропагандистов терпимости для них недоступна, а все остальные и так соблюдают законы общества.
Однако я все чаще слышу в призывах борцов за толерантность опасные нотки. Уважение к правам, соблюдение правил общежития подменяются пресловутой «политкорректностью», и ее пропагандисты сами очень далеки от снисходительности к иной точке зрения. Шаг за шагом они теснят традиционные ценности, с успехом внедряя в умы отнюдь не уважение к чужым взглядам, а нетерпимость к носителям религиозной морали, религиозного мировоззрения. Если призыв к толерантности подразумевает отказ от понятия истины как такового, от абсолютной шкалы ценностей, то это для меня просто неприемлемо. Подход, признающий право на существование любой точки зрения как потенциально верной и отрицающий даже теоретическую возможность абсолютной правоты, исключается мною априорно. Я убежден, что принадлежность к любой религиозной конфессии вообще исключает подобный подход.
Уважение к иному человеку вовсе не подразумевает уважение к его убеждениям! Признавая право каждого на собственную точку зрения, я вовсе не обязан допускать, что она верна. Более того, если я иду на это, то лишь демонстрирую отсутствие принципов у самого себя.
Разумеется, сами пропагандисты толерантности имеют убеждения, их терпимость направлена в первую очередь на них самих. Массовой промывкой мозгов они отстаивают свое право вести себя так, как они считают нужным. А по отношению к тем, кто осмеливается бороться с их взглядами, они применяют все методы давления, пороча их, дискредитируя, травя, не давая работать по профессии… А если власть в их руках, то они прибегают и к насилию.
Мы являемся свидетелями грандиозной подтасовки, когда уважение к правам личности подменяется пропагандой определенного мировоззрения, основанного на отказе от религиозной традиции с насильственным внедрением безыдейности и беспринципности.
Скоро десятое число месяца шват по еврейскому календарю. В этот день Любавичский ребе Менахем-Мендл Шнеерсон принял на себя этот титул и связанную с ним миссию. На протяжение десятилетий он являл собой пример достойного поведения для любого религиозного человека. Будучи не только носителем, но и учителем ортодоксальной еврейской морали в ее наиболее жесткой, хасидской ипостаси, он был бескомпромиссным и несгибаемым во всех вопросах, связанных с еврейским законодательством, мировоззрением мира Торы. В тысячах речей, бесед, в десятках тысяч личных встреч он демонстрировал последовательную принципиальность в следовании традиционной системе ценностей иудаизма. В то же время с каждым (подчеркиваю – с каждым!) он был неизменно приветлив и внимателен. К нему приходили самые разные люди, евреи и неевреи, атеисты и христиане, раввины и политики. Его взгляды были ясными, вера в свою правоту, в истинность Торы – абсолютной! Он оставался носителем еврейского мировоззрения, самим собой. И это вовсе не мешало ему принимать любого человека таким, каков он есть.
Мне понятно, что взгляды многих из тех, с кем разговаривал Ребе, были для него абсолютно неприемлемы, а зачастую – враждебными ему. Более того, сам Ребе всегда четко оговаривал свое несогласие со взглядами, противоречащими Торе, как в личных беседах, так и публично. Его нельзя упрекнуть в том, что он выражал свою позицию туманно или двусмысленно, в отсутствии жесткости в отстаивании своего мнения. Но к людям, к носителям этих неприемлемых для него взглядов он относился с искренней доброжелательностью. Он боролся со взглядами, а не с людьми.
Именно отсутствие недомолвок, ясное и однозначное позиционирование снимало возможное недопонимание. Ребе представал перед людьми носителем определенных идей, четкого мировоззрения. С ним можно было не согласиться, но его нельзя было не понять. А там, где поставлены все точки над «i», нет места для недоразумений.
Не умаляя величия Ребе, я все же хочу подчеркнуть, что подобный подход является не его индивидуальной особенностью, но традиционной для еврейства нормой. В иудаизме нет еретиков, а есть люди, нарушающие закон. Взгляды никогда не были поводом для гонений, наказать могли только за деяния. Но даже по отношению к преступникам Талмуд формулирует максиму: «Грехи должны быть стерты, но не грешники». («Брахот», 10а).
В «Тана де-вей Элияѓу раба» написано, что каждый еврей имеет право сказать:
«Когда же мои деяния уподобятся деяниям моих праотцев Авраѓама, Ицхака и Яакова?!».
А значит, вполне уместно сравнивать себя с Ребе, хотя для меня очевидно, что
я не могу служить даже карикатурой на этого человека, этому я постараюсь у него
научиться: хорошо относиться к людям, но не утратить собственную правду.
Все материалы к празднику
>>
К главной
странице