|
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика
— Впервые вы приехали в Россию, если я не ошибаюсь, в 1989 году, а
из каких источников вы черпали информацию о России до этого? И как вы
представляли себе Советскую Россию и советского человека?
— В Израиле всегда был очень силен интерес к России. Что же касается меня,
то к такому интересу имелись и дополнительные личные причины. Мои родители
родом из России и уехали оттуда уже после революции. Моя жена родилась
в России. Мой дядя провел немало лет в Гулаге. Меня учил раввин, проживший
значительную часть жизни в Советской России и имевший весьма тяжелый советский
опыт.
Еще один важный источник информации — толпы людей, приехавших из СССР
и бывшего СССР в Израиль. Они, разумеется, как у вас раньше говорили,
лица еврейской национальности (прямо надо сказать: далеко не все), но
от этого вовсе не перестают быть советскими людьми (хотя потихоньку меняются).
В Израиле я сталкиваюсь с ними на каждом шагу. В общем и целом пищи для
размышлений у меня хватало.
— В части российской публицистики слова «советский человек», «хомо
сове-тикус», «совок» — стали оскорбительными ярлыками. Забавно смотреть,
как оппоненты честят друг друга «совками». При этом они даже не подозревают,
что «несовку» просто не пришло бы в голову использовать это уничижительное
клише.
— Когда я говорю «советский человек», я никого не хочу обидеть или, тем
более, заклеймить. Я просто хочу сказать, что коммунистический режим наложил
определенную печать на всех граждан.
— Что вы имеете в виду?
— Дать в двух словах серьезный социально-психологический портрет невозможно.
Я перечислю только некоторые его черты, которые представляются мне важными.
Например, страх, который пропитывал все поры советского общества. Когда
человек боится, он ведет себя не так, как свободный человек. И как следствие
страха— недоверие, которое люди питали друг к другу. В обществе, где героем
был Павлик Морозов, родители не могли доверять детям. Жена могла доносить
на мужа и чувствовать себя при этом настоящей патриоткой. Мужчина и женщина
могли со взаимным удовольствием делить ложе, однако это вовсе не давало
гарантии от взаимных доносов. А сосед по коммунальной квартире, которому
захотелось улучшить жилищные условия?! А заместитель начальника, которому
захотелось стать начальником?!
Ну и кроме того, страх и недоверие порождают ложь. Когда люди боятся говорить
то. что они на самом деле думают, они начинают лгать. Люди приучались
лгать с пеленок. Эти вещи определяют психологию и самые разнообразные
аспекты поведения. Вы к этому привыкли, все привычное незаметно — человеку
со стороны это хорошо видно. Или вот. например, Сталин говорил, что благодарность
— собачья добродетель. Кому хочется быть носителем собачьих добродетелей?
То есть в течение трех поколений в России формировался совершенно особый
психологический тип. Конечно, после смерти Сталина давление на человека
стало помягче. Но все равно все эти стереотипы в той или иной форме еще
более тридцати лет воспроизводились.
— И вы считаете такой психологический портрет полным?
— Речь вовсе и не идет о полном психологическом портрете, это в кратком
разговоре заведомо невозможно — я же с этого начал. Я сейчас говорил о
человеке лишь в его специфическом советском измерении, о тех его важных
внутренних чертах, которые определялись политическими условиями его существования.
— Так. Диагноз советскому человеку вы поставили. А как быть с человеком
постсоветским?
— Главная его проблема, что он очень уж долго был советским. То, что было
ему когда-то навязано, стало частью его сущности. Сейчас, как вы сами
только что сказали, этого состояния стыдятся, во всяком случае некоторые
стыдятся, и хотят каким-то образом от него избавиться. Но, вот, только
как? Нельзя же просто сделать вид, что это был какой-то кошмарный сон,
нельзя просто вычеркнуть эти десятилетия из истории, притвориться, что
их как бы и не было, нельзя в один момент стать иными. Это совершенно
невозможно. И потом, если люди хотят меняться, у них должен быть какой-то
идеал, понимание, в какую сторону двигаться.
Один из таких идеалов — досоветское состояние: вернуться назад, в дореволюционную
Россию. Я хотел бы продемонстрировать утопизм этой идеи на очень простом
примере. Девушка, которая в один прекрасный день перестает себе нравиться,
решает совершить маленькую личную революцию и красит себе волосы в зеленый
цвет.
— Мне кажется, красный был бы революционней.
— Пожалуйста, красный так красный. Проходит два дня, она смотрится в зеркало,
и ей начинает казаться, что революция. пожалуй что, не удалась. Ничего
страшного: она больше не повторяет революционную процедуру и через некоторое
время становится самой собой. Теперь представьте себе, что она ходит в
красных волосах долгие годы. И вот она перестает краситься в надежде вернуться
к тому — давнему доперекрасочному состоянию. Ничего не получится: прежних
кудрей уже нет.
В 20-х годах возврат еще был возможен, сейчас — нет. «Советское» — это
маска, которая со временем превратилась в лицо. Советская власть рухнула,
но советский человек остался в постсоветском: он не стал добрее, лучше,
созидательнее.
— Но что-то изменилось?
— Конечно, изменилось: теперь стало возможно, ничего не опасаясь, нести
публично любую околесицу.
— И все-таки: что же делать нашей красноволосой женщине, которая чувствует
дискомфорт, глядя в зеркало?
— Не морочить себе голову глупостями, а родить детей — она пока что еще
вполне в фертильном возрасте!
Опубликовано в 21 выпуске "Мекор Хаим" за 2000 год.