Гл. страница >> Проводник >> р. А. Штейнзальц >> Книги >> "Роза о тринадцати лепестках" >> V

Перед Вами электронная версия книги А. Штейнзальца "Роза о тринадцати лепестках" (Иудаизм в свете Кабалы).
Подробнее об издании этой книги и возможности ее приобретения  – здесь.

МОЛИТВА

Время от времени человек отрешается от суеты, в которую погружен, от житейских забот и обращается к Б-гу. По сути, такое обращение - уже молитва, внутренняя исходная ее точка; становясь осознанной потребностью, она находит выражение в словах и чувствах. Мудрецы называли молитву словом авода (служение, работа). Так же назывались храмовые жертвоприношения, однако, в отличие от принесения материальных даров, молитва, как объяснили мудрецы, - это служение сердцем.

Согласно объяснению мудрецов, в стихе Торы ...дабы... служили Ему всем сердцем вашим... предписана молитва, и выводят из этого не только то, что молитва является заповедью, но и то, что служение сердцем уподоблено храмовому. Другими словами, наряду с постоянным служением в Храме, которое является обязанностью общины и каждого человека, есть и другое обязательное служение: сердцем. И это - молитва.

В Талмуде приведена дискуссия, одна из сторон в которой считает, что молитвы установлены в соответствии с жертвоприношениями: они заняли их место после разрушения Храма, и их читают в те же часы, когда приносили жертвы, - а другая - что молитвы введены еще праотцами. Кто из них прав, там не определено. Это не вопрос исторической достоверности, а концептуальная проблема, связанная с характером и сущностью самой молитвы. По первому мнению, согласно которому молитвы соответствуют жертвоприношениям, они - обязанность общества. Молитвы народа уподоблены принесению постоянных жертв во время повседневной храмовой службы от имени всех евреев. Таким образом, общественная молитва - явление особой природы, не исчерпывающееся суммой молитв. Это молитва общества, в которой принимают участие отдельные люди. В коллективной молитве находят свое выражение и частные нужды, поскольку общее включает в себя частное. Однако молится именно общество, а каждый еврей при этом - только соисполнитель общей работы.

По второму мнению, согласно которому молитву ввели праотцы, она - индивидуальное служение, самовыражение личности, обращение индивидуума к Б-гу. Мы называем Авраѓама, Ицхака и Яакова праотцами не только потому, что они наши биологические прародители, но - и прежде всего - потому, что они отцы, прообраз и источник душевных качеств каждого еврея. Эти качества - любовь к Б-гу (свойство Авраѓама), трепет пред Ним (свойство Ицхака) и милосердие (свойство Яакова). Ими определяется индивидуальная душа еврея, ими наполнена молитва любого человека в народе Израиля.

Различие между этими подходами проявляется в литургических обычаях и даже в устройстве синагог. Есть синагоги, которые представляют собой малое Святилище, куда человек приходит как в дом Б-га, - не столько для того, чтобы выразить свое личное отношение к Всевышнему, сколько для участия в общей молитве. В таких местах изобилует символика, указывающая на величие службы, на значение жертв и молитв, которые установлены в соответствии с жертвоприношениями. С этим согласуется и литургия: молитвы упорядочены и организованы, молящиеся одновременно встают и садятся, когда это предусмотрено ритуалом, все молятся в одном и том же темпе, сопровождая молитву традиционными напевами, внимательно следя за регламентом и придерживаясь установленного текста.

А есть синагоги, подобные хасидскому штиблу, который представляет собой простое помещение для пришедших молиться. Само по себе оно безыскусно и скромно, поскольку предназначено для личной молитвы и в нем ничто не должно мешать человеку сосредоточиться для обращения к Творцу. Рядом, конечно, может молиться еще кто-нибудь. Хорошо, если в это время в синагоге есть миньян*, однако и во время общественной молитвы каждый остается наедине с Всевышним, ведя святую войну со злым началом в своей душе. Даже если человек находится в штибле вместе с другими людьми, в составе общины, - эта борьба индивидуальна. Его укрепляет и поддерживает то, что он находится в святом месте, что его окружают люди, ведущие то же самое духовное сражение, но молитва - это личный подвиг каждого. Кто-то машет руками и бегает по синагоге, кто-то стоит и поет, еще один раскачивается на месте, а четвертый сидит, погрузившись в свои мысли и чувства. Каждый находит свой способ молиться Б-гу. И это не общественная молитва от имени всего народа, заменившая жертвоприношения, а установленная праотцами - Авраѓамом, Ицхаком и Яаковом, - исполненная любви к Б-гу и трепета пред Ним. Конечно же, на практике все не так однозначно. Иногда человек выражает себя в молитве общины, а случается, что одиночки, объединенные могучими душевными связями, образуют святую общину, в которой индивидуальное растворяется в коллективном.

------------------------
*Кворум из десяти взрослых мужчин, необходимый для общественной молитвы.
------------------------

Разница между этими двумя подходами - следствие двойственности, заложенной в самом понятии молитва. С одной стороны, это одна из заповедей Торы (Обязан человек молить и восхвалять Всевышнего... каждый - в меру своих сил), с другой - обязательный ритуал, сложившийся с течением времени на основе установлений мудрецов разных поколений и ограниченный рамками, которые определяет для себя сам молящийся.

В древности каждый высказывал в молитве то, что было у него на сердце, своими словами, молился как умел и когда хотел. Лишь много позже, после разрушения Первого Храма, когда началось некоторое отчуждение от первоистоков иудаизма и, в частности, большинству народа стало трудно самовыражаться в молитве, ученые Великого собрания (Кнесет ѓа-гдола) придали молитвам определенную обязательную форму.

Молитвенный канон, который разработали мудрецы, является, таким образом, общим для всех нормативным установлением. Эта молитва, основой которой служит Шмонэ-эсрэ (Восемнадцать [благословений]), состоит из большого числа благословений и просьб, которые у отдельного человека возникают не во всякое время, - в нее входят просьба о дожде, просьба о хлебе насущном, просьба об излечении и т.п. Иногда человеку нечего есть, но ему не нужен дождь, а иной раз ему не нужны ни пища, ни дождь, однако имеется острая нужда в исцелении. Но поскольку форма молитвы является универсальной, общей для всех евреев, и в нее входят множество разнообразных просьб, то человек, следуя тексту, молится не только за самого себя, но как бы и за других, за весь Израиль. Интересы общества, по сути дела, не противостоят интересам личности; с одной стороны, оно состоит из индивидуумов, а с другой - именно в них и обретает свой смысл. На определенном уровне все души евреев составляют единое целое - Кнесет Исраэль, и душа каждого слита со всеми остальными. Именно поэтому Аризаль сказал: для того, чтобы молитва была действенной, человек обязан перед ней принять на себя заповедь любить ближнего как самого себя.

Ритуал молитвы - ее установленный текст, время и порядок произнесения - это способ исполнения заповеди. Помимо того он является инструментом для проникновения в суть этого повеления Торы, представляющим собой обращение к Б-гу и служение сердцем.

Конечно же, человек может молиться и в неурочное время. Случается, что именно тогда еврей ощущает потребность в немедленном обращении к Создателю. Тем не менее, поскольку такое спонтанное желание возникает нечасто, есть необходимость в выделении определенного времени для подобного служения. Факт, что люди погружены в свои заботы, - кто в обыденные дела, кто в изучение Торы, - и если бы не установленные часы для молитвы, то, возможно, многие вовсе не вспоминали бы о Б-ге. А поскольку мудрецы указали, как и когда надлежит молиться, и у каждого человека есть обязанность три раза в день обращаться к Всевышнему, молитва - это встреча, пусть навязанная, предписанная, но тем не менее происходящая регулярно, не зависящая от состояния духа, расположенности сердца и внутренней готовности. Хочешь не хочешь, но время определено, и как на любую другую встречу, раз уж она назначена, надо прийти.

Потребность в молитве есть у каждого человека, это один из способов выражения его души, которая, открыто или тайно, сознательно или неосознанно, жаждет приникнуть к святости. Но сила этого чувства у каждого человека своя. Есть люди, у которых это одна из простых потребностей души, ясная и властная; их проблема не в том, как найти время для молитвы, а в том, как втиснуть ее в границы отведенного времени. А есть такие, у которых она не выражена явно, и им нужно, чтобы молитва совершалась в определенное время.

К примеру, - и этот пример имеет отношение к существу проблемы, - каждый человек испытывает потребность в еде. Тот, кто не поел, рано или поздно почувствует голод и примется за еду. Вместе с тем - и это очевидно - даже столь естественная потребность должна быть упорядочена, и теперь уже человек ест не потому, что проголодался, а поскольку подошло привычное время приема пищи. Точно так же каждый испытывает внутреннюю потребность в молитве, служении сердца, но это не всегда совпадает с часами молитвы и с ее ритуалом.

Такое несовпадение порождает много теоретических и практических проблем: должен ли человек молиться только тогда, когда он к этому готов, когда он находится в соответствующем состоянии духа, когда он отрешен от повседневной суеты и не занят разрешением трудных вопросов Торы? Можно ли считать молитву, во время которой человек не сумел сосредоточиться должным образом, состоявшейся? Или дело вовсе не во внутренних ощущениях, а во внешней готовности, - может быть, человеку следует молиться даже тогда, когда он не готов к этому, увлечен другими вещами, но в силах привести себя в необходимое состояние, обуздать свои чувства и представить себе, что стоит и говорит пред Царем? И вообще, возможны ли сегодня настоящая молитва и истинная сосредоточенность вне рамок, установленных мудрецами?

Не существует исчерпывающих ответов на эти вопросы. Есть практическое, законодательное решение, базирующееся на посылке, что в наши дни большинство людей не умеют сосредоточиваться на молитве. Согласно ему, человек должен руководствоваться молитвенным ритуалом, предусматривающим одинаковые для всех тексты и установленные часы, и молиться надо даже тогда, когда нет ощущения полной к тому готовности. Вместе с тем, эта предписанная молитва не отменяет необходимости и обязанности сосредоточиваться и не освобождает человека от заповеди служить Ему всем сердцем своим.

Возможные варианты ответа предполагают, что в идеале текст молитвы, составленный мудрецами, способен полностью удовлетворить все глубинные устремления человеческого сердца. Такая молитва - это полная гармония внутреннего и внешнего, чувств и произносимых слов. То есть человек может найти все в этом тексте, а внешние формы целиком соответствуют порывам его души.

О р. Ханине бен Досе рассказывается, что он, молясь за больных, знал, выздоровеет больной или умрет. И когда его однажды спросили, откуда ему это известно, р. Ханина ответил: Если молитва легко слетает с моих уст, то я знаю, что она принята. Иными словами, когда он чувствовал, что его душа буквально изливается молитвой, уместной и соответствующей ситуации, то понимал, что его просьба принята и больной будет жить. И напротив - когда он чувствовал, что молитва дается с трудом, ему становилось ясно: она не принята. Наиболее полное выражение такая молитва нашла у р. Хии и его сыновей. Когда они произносили: ...посылающий ветер..., - поднимался ветер. Когда они говорили: ...дарующий дождь..., - шел дождь. Когда они произносили: ...возвращаешь мертвых к жизни..., - трепетала вселенная.

В служении такого рода существует глубинная связь между произносимым и той реальностью, о которой идет речь. Поэтому вслед за словами посылающий ветер поднимается ветер, вслед за словами Б-г святой освящается мироздание, а вслед за словами исцеляющий больных выздоравливают недужные. Когда человек так молится, ему не надо обустраиваться внутри заданных рамок, потому что их уже не существует, а возникает полное единство молящейся души, произносимых слов и объективной реальности. Это уже не служение, если подразумевать под этим, что человек прилагает усилия для каких-либо изменений в своей душе или в окружающем мире. По сути дела, он лишь присоединяется к молитве, текущей спонтанно в окружающей его реальности и облаченной в слова. Любому из нас доводилось, услышав что-либо близкое его сердцу, восклицать: это именно то, что я хотел сказать! То же самое ощущает и человек, который так молится: написанное в молитвеннике - это именно то, что он хотел выразить! И он движется вместе с молитвой от гимна к гимну, от благословения к благословению, от дворца к дворцу, от мира к миру, кочует вместе с ней, как путешественник, переходящий из одного географического пояса в другой. Он восходит на гору Мория вместе с Авраѓамом и Ицхаком; присутствует в Храме при принесении жертв; возносится в выси небесные, чтобы прославить Б-га вместе с ними; стоит на берегу Красного моря, вместе с Моше воспевая Всевышнего; присоединяется к ангелам, возвещающим о святости Творца, и вместе с офаним с великим шумом летит навстречу срафим; достигает единения с Создателем, произнося: Г-сподь - Б-г наш, Г-сподь - один!; отдает душу свою в словах возлюби Б-га и достигает полного самоотречения пред Ним во время молитвы Шмонэ-эсрэ. Именно такой должна быть молитва, когда она слита с тем, кто ее произносит, когда стерта разница между внутренним переживанием и внешним проявлением. Подобного рода единство можно увидеть, наблюдая за танцующими под музыку. Случается, что танец и музыка сливаются в одно целое: музыка становится пляской, а танец преображается в мелодию, их нельзя разделить, и невозможно сказать, музыка ли предшествовала танцу или танец музыке.

Подтверждение этой идее можно найти, размышляя над молитвой Нишмат-коль хай (Душа всего живого), произносимой по субботам и праздникам. В ней, на первый взгляд, есть внутреннее противоречие. Вначале говорится: Если бы гортань наша была полна гимнами, словно море [водою], и на языке нашем была бы песня, звучная, как шум волн, и на устах наших - хвала, беспредельная, словно ширь небосвода... все равно не смогли бы мы отблагодарить Тебя... То есть Твое милосердие столь велико, а деяния столь чудесны, что мы не в состоянии прославить и превознести Тебя так, как Ты того заслуживаешь. Слов, которые мы можем произнести, недостаточно, поэтому нам лучше всего молчать. А дальше сказано: И за это члены нашего тела, которыми Ты наделил нас, и дух, и душа, которые Ты вдохнул в наши ноздри, и язык, который Ты поместил во рту нашем, - все они будут благодарить, и благословлять, и восхвалять... Когда человек старается воспеть устами и прославить языком, любых его усилий недостаточно; но когда уста поют сами и язык славословит сам по себе, когда еврей вдруг замечает, что он склонился пред Б-гом, потому что пришло время склониться, - тогда он может воспевать, благодарить и славить. В этот час человек и молитва уже не существуют раздельно, они слились воедино: молитва творится как бы сама по себе, речь течет плавно и легко складывается из слов, которые сами слетают с уст, выпевающих их глубинный смысл.

В Иерусалимском Талмуде об арфе царя Давида говорится, что она пела сама, когда наступала полночь. Об этом сказано в том месте, где толкуется стих из Книги царств: И было так: когда играл исполнитель, пребывала на нем рука Б-га. Согласно этому толкованию, исполнитель здесь - не человек, играющий на музыкальном инструменте, а именно инструмент, который звучал сам по себе. И в этом стихе прославляется не арфа, а человек, ставший совершенным инструментом - музыкальным, пророческим, молитвенным. Тот, кто достиг высшей ступени молитвы, подобен Давидовой арфе, которая звучала сама по себе, потому что эта музыка - его музыка, а все его существо - лишь инструмент для выражения молитвы.

Молитва, во время которой человек не только сливается с ее сутью - святостью, но и сам является ее воплощением в мире, где живет, - идеал. Он почти недостижим, но, тем не менее, к нему надо стремиться, поскольку в принципе такая молитва возможна. Но даже если не вся она выходит на подобный уровень, время от времени искры необходимого для этого вдохновения замечает в своей душе каждый, достигая высшей степени самоотдачи в деталях молитвы: благословении, гимне, отдельном слове, - которые в эти мгновения обретают свое идеальное воплощение.

Однако достичь такого уровня в молитве - полностью или частично - невозможно без соответствующей подготовки. Эта подготовка, происходит ли она перед молитвой или во время нее, называется молитвенной работой. Ивритское слово авода - работа - имеет общий корень со словом ибуд - буквально обработка, выделка. Таким образом, работа - это еще и перевод чего-либо в иное, более высокое качество. Сам процесс молитвенной работы не является целью, но он направляет человека на верный путь, приводит к гармонии души и произносимых слов. Потому что если исключить минуты просветления, даруемые свыше, единственным правильным подходом к молитве является работа в прямом смысле этого слова, тяжелая, требующая борьбы, духовного и физического напряжения, работа над разрешением всех проблем, связанных с разладом между молитвенным настроем и словами, которые молящийся произносит, между его естеством и смыслом молитвы.

Ниже приводятся несколько основных положений, которые следует учитывать каждому, кто делает первые шаги в молитвенной работе.

Прежде всего, чтобы достичь необходимой сосредоточенности, человек должен понимать смысл слов, которые произносит, - хотя бы в самом общем виде, - и представлять себе основные темы молитвы. Лишь разобравшись со словами, можно постичь то, что стоит за ними.

Смысл слов - понятие многоплановое (одна из самых глубоких книг в хасидизме, представляющая собой комментарий к текстам молитвенника, называется Перуш ѓа-милот - Толкование смысла слов), однако самое простое из его значений - буквальный смысл каждого произнесенного и прочитанного слова. И если человек не понимает даже языка, на котором молится, то нельзя надеяться, что слово подействует на его душу или придаст ему дополнительную мотивацию достичь более высокого духовного уровня.

В прежних поколениях, однако, были люди, которые и без малейшего понимания смысла слов молитвы достигали высочайшего воодушевления. Они слышали слово, сочетание звуков, кое-что понимали, пусть даже не вполне правильно, и благодаря этому впадали в религиозный экстаз. Но помимо того, что такое сочетание искренности и невежества - бабушкиной веры, по словам Любавичского Ребе, когда разум не способен понять, но душа может ощутить, - не является примером для подражания, оно уже несвойственно нам. Хорошо это или плохо, но еврейский мир распрощался с наивным простодушием и мы способны достигать истинной сосредоточенности только тогда, когда понимаем слова, которые произносим.

Проблема простого понимания смысла текста заключается именно в том, что он слишком очевиден. Это правило: то, что знают (или считают, что знают), не учат. Поскольку тексты молитвенника знакомы каждому с детских лет, они, разумеется, не станут предметом изучения впоследствии. И если человек чего-то не понял в детстве, то весьма вероятно, что он уже никогда этого не поймет. Повторяя одни и те же слова на протяжении многих лет, перестают замечать, что они непонятны.

Тот, кто преодолел это препятствие и приложил усилия, чтобы уяснить для себя смысл произносимых слов, сталкивается с новой задачей. Понимать написанное в молитвеннике, разбираясь в тонкостях языка и открывая новые смыслы слов, узнавая внутренние связи понятий и источники высказываний, - это еще не значит молиться. И если во время молитвы человек будет занят исследованием текстов, из которых она состоит, он не только окажется вне ее, но и столкнется с во много раз более серьезной проблемой. По сути дела, молясь, человек обращается ко Всевышнему. Даже если бы он говорил с кем-либо равным себе, ему бы не взбрело в голову заниматься анализом слов, которые он произносит. Тем более необходимо воздержаться от этого, говоря с Властелином мира.

Уже поняв смысл слов, составляющих молитву, и произнося их так, чтобы они складывались в речь, обращенную к Творцу, человек почувствует, что очень трудно сохранять сосредоточенность в течение долгого времени. Молитва продолжительна, и концентрировать на ней свою мысль - даже попросту не думать о чем-то постороннем - чрезвычайно непросто. В некотором смысле главной задачей молитвенной работы является именно эта: научиться полностью владеть собой и не отвлекаться. Для того, чтобы человек внимательно относился к тому, что он произносит, слова молитвы должны быть внятны ему, возвещать о значимых для него вещах, но не о том, чего он совершенно не понимает, и не о настолько привычном, что он этого уже не замечает. Ему, как говорят мудрецы, следует все время обновлять молитву: каждый раз находить в ней что-то новое, чтобы ее повторение не стало механическим.

Поскольку в молитве важно сохранять внимание и сосредоточенность, хотя бы на самом простом уровне, возникает вопрос: что предпочтительнее - молиться быстро или медленно? С одной стороны, сохранять сосредоточенность в течение длительного времени трудно, поэтому если молиться быстро, то меньше вероятность, что в это время в голову придут посторонние мысли. С другой стороны, если молиться быстро, не хватит времени сконцентрироваться. И на этот вопрос нет однозначного, типового ответа. Есть люди, которые предпочитают молиться побыстрее, поскольку им легко сосредоточиться, но трудно сохранять это состояние в течение долгого времени. А есть такие, которые совершенно неспособны к концентрации, если начинают торопиться. То же верно и по отношению к одному и тому же человеку: порой он не может сосредоточиться и долгая молитва - это потерянное время, а иногда он готов к подлинному общению со Всевышним, и тогда потерей времени будет молитва быстрая.

Другая проблема, затрагивающая самую суть вопроса, - когда выдают желаемое за действительное. Иногда людям кажется, что они влюблены, а иногда - что они молятся. Им мнится чувство, но это лишь результат самообмана. Еврей уверен, что соприкоснулся со святостью, что испытывает любовь ко Всевышнему или трепет пред Ним, но это - заблуждение. Переживание не обязательно вызвано неподдельным глубинным порывом души, иной раз его провоцируют внешние причины, даже сугубо материального свойства: человек находится в определенной обстановке, в компании людей, вызывающих у него особое настроение, слушает музыку - и у него возникает соответствующая реакция. Когда люди сидят вместе, случается, что один из них зевнет, - и окружающие вдруг дружно начинают зевать, что вызвано не внутренней потребностью, не усталостью, а рефлекторным подражанием. И во время молитвы может случиться нечто похожее: еврей облачился в талит, молится, и ему кажется, что он захвачен молитвой; напряжение, связанное с внимательным произнесением слов, с выражающими эмоции движениями, такой человек принимает за полное растворение в ней. Он воображает, что сердце его исполнено любви к Б-гу, но на самом деле этот порыв идет не из глубины его души. Это действительно сложная проблема. Тот, кто искренне пытается погрузиться в молитву, вправе использовать внешние средства, помогающие ему достичь сосредоточенности, однако они могут привести к ложному ощущению.

Как отличить подлинную молитву от мнимой? Правило гласит, что уста правдивые утверждены навек, - то есть показателем истинности является постоянство. Пересыхающий ручей на иврите называется ложным - нахаль ахзав, от слова казав - ложь, - потому что он не наполнен водой постоянно. Ведь истина, в отличие от лжи, неизменна.

Существует явление, называемое ложной беременностью. Женщина наблюдает у себя все положенные признаки: ее тошнит, у нее прекратились месячные, живот растет в течение девяти месяцев, у нее даже начинаются родовые схватки, но когда дело доходит до родов, то оказывается, что беременность была ложной. Истину показывает результат. Если родилась иллюзия - это доказательство того, что она и была изначально. Если после воодушевления ничего не осталось, оно было ложным. А потому истинная ценность молитвы определяется не тем, насколько громко еврей кричал, насколько самозабвенно раскачивался, и даже не тем, какие чувства он испытывал, а тем, что от этих переживаний осталось. Ребе из Коцка, рассуждая о заключительных словах благословения Иштабах..., которым завершаются Псукей-де-зимра - тексты, произносимые в начале утренней молитвы, - объяснил, что в выражении ѓа-бохер бе-ширей-зимра (выбравший напев песнопений) слово ширим (песнопения) следует читать как шираим (остатки). Всевышний избрал не пение, а то, что остается после него. Ведь если песнь была подлинной - она не исчезнет; если чувство было неподдельным - оно не пройдет бесследно. Это не новые мысли или чувства, а неизгладимый отпечаток пережитого. И если этот отпечаток остался - переживание было истинным.

Отличать подлинную молитву от мнимой важно не только потому, что стыдно обманывать Б-га, обманывая прежде всего самого себя, но и потому, что последняя таит в себе реальную опасность. Известно, что фальшивые деньги, находящиеся в обороте, обесценивают настоящие; подобно этому ложные ощущения вытесняют настоящие чувства. Человек, живущий иллюзиями, теряет способность распознавать реальность. Более того: если еврей ничего не чувствует, он по крайней мере может это осознать; когда же ему безосновательно кажется, что, молясь, он нечто ощущает, он теряет шанс испытать настоящее переживание. И поэтому для того, чтобы истинное чувство проявилось, необходимо избавиться - если не полностью, то хотя бы частично, - от иллюзии.

Квинтэссенция молитвенной работы - все более и более глубокая сосредоточенность на произносимых словах. Уши слышат то, что говорят уста, а сердце проникается этим. По своему внутреннему смыслу молитвенная работа предшествует молитве, подобно тому, как фундамент предшествует дому. При условии, что человек подразумевает именно то, что произносит, на ней держится и здание молитвы, и ее настрой - на любом из уровней: от соответствующего указаниям Аризаля о том, на чем надо концентрировать мысль при произнесении тех или иных слов, до того, который Бааль-Шем-Тов называл молитвой, доступной пониманию ребенка. Разумеется, есть разница между молитвенным настроем, вызванным знанием высоких тайн, когда учитываются глубочайшие значения слов, - и просто осмысленным прочтением текста. Однако во всех случаях требуется полное погружение в произносимое. И на каком бы из уровней еврей ни находился, это именно его уровень реальности, тот, на котором он сейчас существует и обращается ко Всевышнему. Как сформулировал Бааль-Шем-Тов, следует молиться по указаниям Аризаля, когда для молящегося это проще всего. Ведь весь смысл молитвы в том, что ее творит мое истинное я, и тогда молитва любого уровня достигает совершенства. Если человек лишь повторяет чужой текст, это, по существу, молитвой не является.

Если так, то что важнее: понимание, чувство, искренность? Как совершается служение сердцем, раскрывающее душу и подготавливающее ее к беседе со Всевышним? Нет ничего, что гарантировало бы это, как и не существует инструмента, обеспечивающего совершенство молитвы. Тем не менее, есть приемы, которые, не гарантируя решение задачи, указывают на верные пути к этому.

Первый способ, самый простой и, может быть, наиболее естественный, - когда человек в молитве заводит себя словами - как в перебранке, слово за слово, распаляясь по-настоящему. Этот способ не требует предварительных условий. Просто берут молитвенник, садятся и вступают с ним в борьбу, помня обо всем том, что нами уже говорилось: о понимании, о самоконтроле, о серьезности и искренности. И эту борьбу ведут с каждой строчкой, словом, частью слова, стараясь уяснить их смысл. Но простой сосредоточенности на смысле произносимого недостаточно, молящийся должен сначала ответить самому себе на вопрос: такое проговаривание текста - это лишь повторение чужих слов или же он вкладывает в него личное отношение к сказанному?

Успех этого способа зависит от постоянного усердия, умения сконцентрировать мысли и усилия на протяжении всей молитвы. Затруднение вызывает и неоднородность молитвы. В ней есть мольбы и просьбы, напоминания и изъявления благодарности, места, требующие духовного подъема, и места, требующие самоуничижения. Их чередование в молитве - это постоянная смена чувств, цепочка не связанных друг с другом переживаний. Разные тексты требуют разного состояния души. Трудно перейти даже от одного к другому, тем более сложно следовать за словами молитвенника, восходить и спускаться по их лестнице, чтобы молитва была действительно предстоянием пред Б-гом, прямым контактом, без посредников, а покаяние, сменяющее его, было настоящим сокрушением сердца, низверженного с Б-жественных уровней к мирским. И так на протяжении всей молитвы: из крайности в крайность, вверх и вниз - и это очень тяжелая задача для души.

Необходимость концентрации внимания на продолжительное время - основная проблема для молящихся. Мысль, легко отвлекаемая посторонними вещами, готова в любую секунду оставить Святая святых ради суеты сует, и чтобы удержать ее, необходимо напряжение всех сил. У этой концентрации, у этой борьбы, по существу, нет временных пределов. Если на молитву собрались только ради того, чтобы прочитать тексты молитвенника, то это можно сделать за сравнительно короткое время. Но переосмыслить и пережить каждое слово, одно за другим, прочувствовать каждую фразу - такой работе нет конца и края. Случается, что предпринимают одну попытку за другой, но ничего не выходит, пытаются снова и снова, но без результатов. Ведь молитва неспроста называется битвой: в ней возможны и поражения. Можно творить молитву за молитвой, но так и не взлететь.

Вместе с тем такой путь дает надежду. Пусть пока нет результатов, но это означает лишь то, что надо повторять попытку столько раз, сколько необходимо. Когда человек осознает произносимое, проявляет терпение и упорство, верит, что это придет, - так и будет. Может случиться, что он тысячу раз повторит одни и те же слова, а на тысячу первый наконец сольется с молитвой и она станет неподдельным выражением его чувств.

Именно о таком пути говорил Бааль-Шем-Тов, толкуя стих Торы: "Источник света [цоѓар] сделай в ковчеге". Одно из значений слова цоѓар - светящийся камень, а тева (ковчег) означает еще и сочетание букв, слово. То есть над словом, даже подобным мертвому камню, надо работать так, чтобы оно начало светиться, чтобы в нем засиял проблеск Б-жественного. Как этого добиться? Об этом Писание сообщает чуть позже: Войди... в ковчег - в слово. То есть надо войти в него всем своим существом, приложив к этому все силы. Так и постигают молитву: слово за словом, фразу за фразой.

Этот способ, как уже говорилось, не требует специальной подготовки. Мы просто берем молитвенник и начинаем борьбу. Сознательно, намеренно, стараясь как можно дольше удерживать завоеванный плацдарм, посвящая этому столько времени, сколько необходимо для того, чтобы произошло нечто и начала рушиться перегородка между я и текстами, чтобы однажды, во время чтения одного из них, при произнесении какого-либо слова молитвенник вдруг превратился в такую книгу, где запечатлено я.

Второй способ тоже связан с проникновением в молитву и заключается в интеллектуальном постижении каждого слова. Однако в нем есть своя специфика. В отличие от первого, который не требует предварительной подготовки и состоит в том, что проникновение в текст происходит во время самой молитвы, при произнесении слов и фраз, второй способ основывается на изучении перед обращением к Всевышнему той или иной темы. Это изучение не обязательно прямо связано с текстом молитвенника; его задачей является постижение Б-жественного. Такой подход не преследует сугубо познавательные цели. Будучи направлен на молитвенное служение и предназначен для пробуждения интеллектуальных и эмоциональных сил души, этот метод состоит не столько даже в изучении предмета, сколько в погружении в него - как в источник света, лучи которого осветят душу еврея и придадут его молитве новый смысл.

Сам принцип такого изучения состоит в том, что избранная тема должна пропитать молитву. Человек исследует вопрос, связанный с постижением Б-жественного, - проблему общую или частную, элементарную или сложную, - и штудирует его до тех пор, пока тот не будет понят и усвоен со всех сторон, во всех частностях. Подобно любому хорошо изученному предмету эта тема обретет внятные черты, предстанет реальностью. С этим живым представлением о Б-жественном человек и приступает к молитве. Теперь любое произнесенное слово, фраза насыщены им, и подтверждения тому - на каждом этапе, в любом тексте, на всех страницах. Молитва, в ее многообразии, с подъемами и спусками, становится воплощением одной-единственной идеи.

В качестве примера возьмем понятие благодарность. Начнем с самого элементарного смысла этого слова: чувство признательности за оказанное добро, внимание, услугу. Можно задаться вопросами: что лежит в основе благодарности, какова ее природа, как она связывает нас со Всевышним? - и, осмыслив эту тему со всех сторон и во всех подробностях, приступить к молитве. А во время нее постараться выразить это чувство, найти его в словах: в славословиях, просьбах, признаниях, восхвалениях. Все они тем или иным образом воплощают его, и благодарность достигает своего пика в Благодарении мудрецов, произносимом общиной при повторении хазаном Шмонэ-эсрэ, основная идея которого выражается словами Благодарим Тебя за то... мы благодарим Тебя. То есть сутью и основой всей молитвы становится благодарность за саму дарованную нам возможность благодарить.

Попытка осмыслить какую-нибудь идею внутри молитвы не означает выискивания новых смыслов у каждого слова. Надо постараться увидеть подоплеку текста, учитывая форму выражения, в которую мудрецы облекли эти слова. Нет надобности менять их порядок в предложении или наделять их дополнительным значением. Нужно только расставить смысловые акценты, понять, на что они указывают, что подразумевают. Слова не теряют первоначальный смысл, они лишь меняют свое общее направление, воплощая ту идею, в которую погружен молящийся, которая захватила его, увлекла за собой, вобрала в себя все остальное, придала словам, не меняя их, свою интонацию и свое направление. К примеру, когда болен близкий человек, каждое благословение, каждая просьба, каждый гимн вдруг становятся молитвой о выздоровлении больного; молящийся теряет способность по-иному осмысливать произносимое им.

В этом способе нет ничего исключительного. Напротив, с подобным явлением часто сталкиваешься. Когда человек увлечен чем-то, идеей или чувством, он постоянно натыкается на то, что занимает его мысли, - находясь на службе, сидя дома, идя по улице или встречаясь с людьми. Все прямо или косвенно напоминает ему о предмете его дум.

Метафорическим символом этого подхода может служить слово шир, имеющее два значения: песнь и кольцо. Они внутренне связаны, ведь всякая песнь в каком-то смысле - кольцо. Природа настоящей песни, ее текста и мелодии, такова, что к ней обращаются снова и снова, каждый раз отыскивая новые ее смыслы и оттенки. То же самое можно сказать и о молитве: избираем тему и поем ее, вновь и вновь прокручиваем, размышляем над ней через призму одного из слов, одной из просьб, пока не выкристаллизуется что-то прочное, конкретное, приводящее к все более ясным, внятным сердцу переживаниям.

Преимущество этого способа в продолжительности действия. Если мысль, однажды возникнув, повторяется людьми вновь и вновь, она становится реальным фактором бытия. Такое повторение знаменует разницу между мимолетной идеей и конструктивной, созидательной мыслью. Это справедливо по отношению как к умозрительным рассуждениям, так и к эмоциям, которые, как песнь, текут и пронизывают слова молитвы. Когда у человека возникает проблеск любви или трепета и он выпевает его вновь и вновь, пока этот проблеск не превратится в полноценную песнь, - из маленькой искорки возгорается пламя.

Так же происходит и молитвенная работа: берем тему и трудимся над ней. Не спустя рукава, не мимоходом, а направляя ее по определенному руслу в течение часа, недели, месяца. Эта тема вплетается в ткань молитвы, и с этого мгновения она уже не просто затрагивает душу, а запечатлена в ней. Мало-помалу из тумана иллюзий начинает проступать истина, зыбкая почва отвердевает, и молитва - уже не мимолетное озарение, порыв чувств, а надежный путеводитель, ведущий человека со ступени на ступень - вверх.

Третий способ похож на описанное в Мишне: Праведники былых времен мешкали целый час перед молитвой, чтобы успеть направить свои помыслы к Тому, в Ком - мироздание.

Это чрезвычайно личный путь, на котором человек остается один на один с собой, углубляется в себя и пытается дойти в самопознании до достижения предельной цельности. Очень трудно, практически невозможно объяснить и передать такого рода опыт другому человеку; этот путь сокровенен и крайне индивидуален.

Он тоже базируется на подготовке, предшествующей молитве, но она заключается не в изучении какой-нибудь темы или интенсивного обдумывания чего-либо, а в таком часовом промедлении. Это определение не содержит в себе никакой информации о том, что следует делать в течение этого часа, - только общую идею подготовки сердца и ума для самопознания и просветления чувств.

Как-то раз р. Лейбле Эйгер спросил у Ребе из Коцка, что ему сказать своему великому деду р. Акиве Эйгеру по поводу обычая всех хасидов, включая коцких, приступать к молитве после установленного времени. Тот ответил, что это следует из сказанного у Рамбама: если работник, нанятый рубить дрова, большую часть дня точил топор, он получает полную плату за весь день. Рубить дрова можно и тупым топором, даже осколком камня, однако в этом случае работа потребует больших физических усилий, займет много времени и все равно будет выполнена плохо. А когда орудие труда в полном порядке, дело можно сделать в два счета. То же верно и в отношении подготовки к молитве. Человек готовится: сосредоточивается, настраивается на то, что предстанет пред Всевышним, достигает полной искренности чувств - и лишь тогда молится.

В отличие от других способов, где подготовка предшествует служению, в этом случае таковым является не только сама молитва, но и, в определенном смысле, подготовка к ней: вся та работа, за счет которой мысли обретают нужное направление, а душа концентрируется на содержании и словах, целиком и полностью совершается до молитвы. И поэтому нет нужды слишком растягивать ее; благодаря тому, что еврей достиг полной искренности чувств, она творится сама собой.

Самое тяжелое на этом пути - подготовиться. Ведь надо не осмыслить определенную тему, не разобраться в тексте молитвы - но настроить самого себя: еврей должен сам стать орудием труда. По своей внутренней сути это способ, требования которого носят гораздо более радикальный и строгий характер, чем остальные. Ибо то, с чем человек должен соизмеряться, - сама истина. Вопрос, который он задает себе до молитвы, таков: на самом ли деле я хочу, могу и готов предстать пред Всевышним? Еврей должен решить, хочет ли он молиться. Цель всей подготовки и всей работы - прийти к выводу, что молиться он действительно хочет. Если это займет не более получаса - прекрасно. Но на это может уйти и три часа, и десять часов. Все дело в том, что человек не приступает к молитве, если он не готов, не способен молиться по-настоящему. В том, что он не собирается молиться лишь бы как, и пусть это займет сколько угодно времени!

О Хони ѓа-Меагеле рассказывается в Талмуде следующее. Он обращался к Творцу с просьбой не так, как это обычно делают: если даст - хорошо, а не даст - увы... Однажды в год засухи он очертил на земле вокруг себя окружность и заявил: я не выйду из круга, покуда не пойдет дождь! И Всевышний выполнил его просьбу. В Писании мы находим подобный рассказ о человеке по имени Яабец, также обратившемся к Творцу с просьбой и, как объясняет Талмуд, поставившем Ему условие: сделаешь - хорошо, а не сделаешь - то пусть я сгину! И немедленно дал ему Б-г то, что он просил. Из этих примеров можно заключить,что подобная форма обращения ко Всевышнему тоже легитимна, хотя и является уделом избранных. Как написано в талмудическом трактате Брахот, Шимон бен Шетах сказал Хони ѓа-Меагелю: Следовало бы отлучить тебя от общины. Я бы так и поступил, если бы на твоем месте был кто-то другой. Но что я могу поделать, если ты капризничаешь пред Тем, в Ком - мироздание, а Он исполняет твои желания, как любящий отец потакает капризному сыну! Когда люди не уступают, не принимают никаких промежуточных, половинчатых решений - Б-г дает все. Единственное условие при этом - чтобы обращение к Нему было максимально честным, выстраданным, когда затронуты самые глубины души и человек чувствует, что если его просьба не будет выполнена, жизнь ему больше не нужна.

Все подходы к молитве сложны, обязывающи и содержат в себе элемент чуда. Сложны, ибо молиться - это труд; обязывающи, так как молитва уподоблена жертвоприношению; чудесны, потому что человек до того, как приступил к ней, не способен даже представить себе, какого результата он может достичь.

О левиим, сыновьях Кеѓата, говорится в Писании как о идущих в войско, а о сынах Гершона - как о военнообязанных. Ивритское слово цава - войско - в родственном арамейском языке означает воля, желание. Есть люди, достигшие высокого уровня, которые идут в войско добровольно. А есть такие, которые могут быть в войске, но пока еще не почувствовали желания служить. И все же они осознают необходимость этого, хотят захотеть. То же и с молитвой: есть те, кто молится, а есть те, кто молит Всевышнего о том, чтобы суметь молиться. Есть те, кто служит, а есть те, кто прилагает усилия к тому, чтобы однажды, так или иначе, войти в круг служащих Б-гу служением сердца - молитвой.

ЗАПОВЕДИ

Далее >>