Главная страница >>Библиотека >> "Одинокий верующий человек">> части I, II, III, IV, V

Перед Вами электронная версия книги Р. Й.- Д. Га-Леви Соловейчика "Одинокий верующий человек", изд-во "Амана".
Подробнее об издании этой книги и возможности ее приобретения  – здесь.
Zip-файл >>


2. Библейская диалектика исходит из того факта, что первый Адам, обладатель величия, власти и успеха, и второй Адам, одинокий верующий человек, покоряющийся и терпящий поражение, - это не два разных человека, встречающихся во внешнем столкновении как "я" против "ты", а один человек, в котором столкновение происходит. "Я", первый Адам, стоит против "я", второго Адама. В каждом из нас есть два человека: первый Адам, личность творческая и величественная, и второй Адам, смиренный и покорный. Как мы уже описали их с точки зрения типологической, их воззрения и методы различны, образы мысли отличаются друг от друга, а также не совпадают категории, посредством которых они истолковывают себя самих и свое окружение. Но вместе с тем, каким бы ни было расхождение, каждый из нас обязан идентифицировать себя с обобщенной человеческой личностью, несущей ответственность как существо величественное и как существо, носитель завета. Бог сотворил двух Адамов и одобрил обоих. Отвергая один аспект человеческой природы, мы как бы отрицаем Божественный план творения, о котором Бог сказал, что он хорош. В действительности верующие люди давно уже признали первого Адама. Неся на себе особое обязательство, второй Адам остается величественным человеком, в котором жив дух творчества*.
--------------------
* Трудно поверить, что верующий человек, наделенный чувством ответственности, действительно интересующийся судьбой своей общины и желающий ей процветания, выступит в качестве сторонника философии пренебрежения несвятым. Я полагаю, что даже в классической традиции средневековья аскетически-монашеское воззрение было всего лишь побочным течением и что философы и моралисты, принадлежавшие к основному течению религиозного мышления, проповедовали доктрину человеческого оптимизма и активности.
--------------------

3. Поскольку диалектическая миссия возложена на человека Богом, значит, Бог желает, чтобы человек колебался между общиной веры и общиной величия, между встречей с Богом во вселенной и прямым интимным познанием Бога посредством завета, и, значит, Богом установлено, что полное избавление человека недостижимо.

Если бы Бог поместил Адама только в общину, носительницу величия, Адам никогда не почувствовал бы экзистенциального одиночества. Тогда единственной проблемой было бы то, что он один, - а с этим величественный Адам может справиться. И наоборот, если бы Бог ввел Адама только в общину, носительницу завета, то Адам испытывал бы мучительное экзистенциальное одиночество и не мог бы обрести избавление посредством основанной на завете связи с Богом и людьми. Но в Своей непостижимой мудрости Превечный поступил иначе. Человек обнаруживает свое одиночество в общине, носительнице завета, но прежде чем ему удается подняться на ступень совершенной жизни, определяемой заветом и откровением, верой в Бога и сочувствием к ближнему, верующий человек попадает в новую общину, где от него требуется вести поверхностную и внешнюю жизнь, вместо жизни глубинной. Из-за такого перемещения из одного центра в другой человек не может освоиться ни в одной из двух общин. Ему велено отправляться в путь, прежде чем он сумеет укорениться в одной из общин, и поэтому существует онтологическое одиночество верующего человека. Действительно, "арамейским скитальцем был мой отец"*.

--------------------
* Иудейская эсхатология говорит об единой общине, носительнице величия и завета, в которой все противоречия разрешатся и в которой воцарится полная гармония. Когда З’хария возвестил: "И будет Господь Царем над всей землей, в тот день будет Господь один и имя Его едино", он имел в виду не единство Превечного, которое и теперь абсолютно и всецело, а грядущее единство всего сотворенного, которое теперь отличается внутренними противоречиями. В тот отдаленный день завершится диалектический процесс, тогда человек веры и человек величественный достигнут полного избавления в объединенном мире.
--------------------

X

1. Хотя онтологическое одиночество верующего человека порождено ситуацией, возникшей по воле Превечного, и поэтому оно является переживанием благотворным и неотъемлемым, есть особый вид одиночества современного человека (о чем мы говорили в начале), которое носит общественный характер и порождается исторической ситуацией, созданной человеком, и поэтому такое одиночество суть переживание неблаготворное, вызывающее чувство безысходности.

Охарактеризуем коротко создавшееся положение. Первый Адам, наш современник, преуспевающий в своих космических величественных предприятиях, не желает серьезно отнестись к двойственности в человеке и пытается отрицать то, чего отрицать невозможно, а именно, что рядом с ним или в нем самом существует другой Адам. Не признавая второго Адама, наш современник отвергает общину, носительницу веры и завета, как нечто ненужное и устаревшее. Во избежание недоразумения замечу, что я не говорю здесь о вульгарном непросвященном атеизме, который насаждается политической естественной общиной, отрицающей особую трансцендентальную ценность человеческой личности. Я имею в виду западного человека, который присоединяется к организованной религии и щедро поддерживает ее учреждения. Сегодня ему угрожает опасность утратить свое диалектическое сознание и окончательно забыть о метафизической полярности, заложенной в человеке в качестве члена двух общин - носительницы величия и носительницы завета. Человек величественный видит в своем диалектическом сознании слишком тяжелую ношу, мешающую ему в его стремлении к счастью и успеху, и поэтому он готов избавиться от этого сознания.

2. Теперь коротко определим философию, которой руководствуется преуспевающий западный человек в оценке своего трансцендентального обязательства.

Как я уже отмечал, я говорю о западном человеке, причисляющем себя к религии и даже поддерживающем ее учреждения. Однако, каким бы преданным и верным членом он ни был, он принадлежит не к общине, носительнице веры и завета, а к общине религиозной. Две эти общины далеки друг от друга так же, как далеки друг от друга два Адама. В отличие от общины, носительницы веры и завета, стремящейся к избавлению, религиозная община отдает все свои силы для достижения почета и успеха, и в этом она подобна общинам других видов (как. например, политической, научной, художественной), созданным первым Адамом, которые отличаются тем же социологическим строением. Таким образом, религиозная община - это община трудовая, деятельная, состоящая из двух членов, "я" и "ты", но не включающая в себя "Его". Здесь все направлено не на углубление и расширение обязательств, а на защиту интересов человека, ценящего религию, поскольку она ему полезна, и видящего в религиозном действии нечто способное принести ему счастье. Такое понимание религии человеком, носителем величия, не будет окончательно ошибочным при условии, что он признает также непрагматические аспекты религии. Действительно, религия релевантна для человека не только метафизически, но также и в практическом смысле. Она придает его жизни - даже в плане светском, земном - новое экзистенциальное измерение. Определенные аспекты керигмы веры и завета, с ее принципами и нормативным характером, важны для величественного человека, и - как ни парадоксально - их можно перевести на его язык. Совершенно очевидно, что без помощи человека верующего первый Адам не может достичь полного успеха в своем стремлении к величию и почету. Здание культуры, спроектированное первым Адамом, окажется построенным на зыбучих песках, если он попытается скрыть от самого себя и от других тот факт, что он один не может исполнить миссию почета-величия, возложенную на него Богом, и что для этого он нуждается в помощи второго Адама. Разумеется, можно построить космические корабли и достичь других планет, не познав при этом тайны веры и не приобщившись к жизни великого озарения, в которой отражается истина завета. Несомненно, человек в некоторой мере может подчинить себе элементарные силы природы, не выходя за пределы реальности "здесь" и "теперь". Можно воздвигнуть высочайшую Вавилонскую башню, не видя и не признавая той великой истины, что небеса намного выше. Однако идея величия, к воплощению которой стремится первый Адам, не ограничивается конструированием даже самых сложных и эффективных механизмов. Преуспевающий человек хочет властвовать не только в материальном, но также и в духовном мире. Он стремится не только к успехам в сфере материального, но также и к достижениям идеологическим и аксиологическим. Он интересуется философией природы и человека, материи и духа, объектов и идей.

Первый Адам - это не только творческий разум, непрестанно стремящийся вперед, но также и разум изучающий, оглядывающийся назад и оценивающий свои действия, и в этом он уподобляется своему Творцу, Который в конце каждого этапа сотворения мира всматривался в Свое творение и оценивал его. Часто Адам останавливается, оборачивается, рассматривает и анализирует свои творческие достижения, пытаясь увидеть их в философской и аксиологической перспективе.

Более того, как я уже отмечал, Адам выделяется не только в области научной теории, но также и в области этико-моральных и эстетических действий. Он устанавливает нормы, придавая им большое значение и силу. Он создает прекрасные формы, видя в этом нечто облагораживающее, очищающее, радующее и обогащающее. Всего этого ищет первый Адам, но не всегда находит. Ибо ретроспективная оценка драмы познания, в плане этико-моральном и эстетическом, невозможна до тех пор, пока человек движется в замкнутом заколдованном круге естественных событий и не делает попыток подняться над этим. Например, параллелизм между сознанием и существованием, чистыми логическими построениями и естественной динамикой, на чем базируется современная наука и что тревожит пытливый разум первого Адама, останется неразгаданной тайной, пока человек не признает, что эти две параллельные линии разума и действительности сходятся в бесконечности в Истинном и Реальном. Подобно этому ценность и действенность этической нормы - если она порождена творческим социальным жестом первого Адама - не являются долговечными. Только утверждение со стороны высшей этической воли может придать закону устойчивость, постоянство и ценность. Человек величественный нередко нуждается в спасительных и целебных силах, присущих вере, которая может помочь и утешить растерявшегося человека в пору бедствия. К тому же эстетическое переживание, которому современный человек предается с почти мистическим экстазом, несовершенно до тех пор, пока прекрасное не поднимется до уровня возвышенного и не будет избавлено. Однако избавление является категорией завета, а возвышенное неотделимо от величественного. Но как первый Адам может стоять против избавленного прекрасного, в котором отражается величие, если он заточен в механическом мире и у него нет ни сил, ни желания вырваться оттуда? Иначе говоря, идея веры, переведенная на язык культурных категорий, соответствует аксиологической философской системе творческого культурного сознания и доступна также для светского человека.

На протяжении веков мыслители говорили о философской религии, вытекающей из глубин человеческой личности. Они прекрасно понимали, что человеческое созидательное культурное действие не является совершенным, если оно не связано с высшей действительностью. Не удивительно поэтому, что кантианская и неокантианская философия, будучи научной и эмпирической, позволяют созидательному культурному сознанию отбирать из потока мимолетных впечатлений, абстрактных построений и идей то, что указывает на бесконечное и вечное. Из этих элементов они пытались построить чистое рациональное религиозное сознание, чтобы придать созидательному жесту истинную ценность и максимальную безусловную законную силу*.

--------------------
* Согласно Канту, чистый разум неизменно подтверждает потребность в рациональной метафизике, даже если он не способен удовлетворить эту потребность. Однако то, чего не может достичь чистый разум, достигается практическим разумом или этической волей, которые представляют собой неотъемлемую часть свободного, созидательного культурною сознания. Три постулата этической воли - свобода. Бог и бессмертие имеют мало общего с доктриной завета, которую относят к этим постулатам. Это чистые рациональные идеи, придающие значение этическому действию. Иначе говоря, потребность в религии суть часть общечеловеческой потребности в культурном самовыражении.
--------------------

Поскольку человек нуждается в трансцендетном переживании для упрочения системы своих культурных взглядов, человек верующий обязан предоставить ему составные элементы этого переживания. Бог не заложил бы в величественном человеке потребности в духовных восприятиях и идеях, если бы не наделил верующего человека способностью превратить часть своих апокалиптических переживаний - металогических и негедонистических - в систему ценностей и истин, понятных величественному человеку - экспериментатору, эстету и, прежде всего, созидательному разуму.

3. Однако на этом этапе возникает кризис в отношениях между верующим человеком и человеком, носителем величия. Вели бы смогли полностью перевести тайны веры на язык культурных аспектов, современный верующий человек мог бы освободиться если не от онтологического сознания, которое существует вечно, то по меньшей мере от особого чувства психологического одиночества и страха, которые вызваны исторической конфронтацией с человеком, носителем культуры. Если бы эта иллюзия осуществилась, человек, носитель веры, пребывал бы в мире с человеком, носителем культуры, благодаря чему тог мог бы постичь смысл человеческой диалектики, и между двумя Адамами воцарилась бы абсолютная гармония*.

--------------------
* Мысль о том, что некоторые аспекты веры можно передать при помощи прагматических терминов, не является новой. В Писании указывается, что исполнение заповедей Превечного приносит человеку счастье в лом мире, наполняет жизнь смыслом, почетом и удовольствием. В мировоззрении верующего человека есть место для религиозного прагматизма.
--------------------

Но эта гармония никогда не будет достигнута, потому что верующий человек не сторонник компромиссов, а обязательство, связанное с заветом, не поддается рациональному анализу и его невозможно полностью перевести на язык культурных аспектов. Нег категорий сознания, в которых можно было бы выразить всю полноту обязательства верующего человека. Оно существует не в одном измерении, например в рациональном, но в целом в личности верующего человека. Всё в человеке с его рациональными и иррациональными аспектами принимает на себя обязательство перед Богом. Поэтому к обязательству неприложимы критерии разума и этики. Действие веры - исконное могучее всеобъемлющее переживание, полное счастья и муки, в нем воплощаются иногда неожиданно для нас все наши самые тайные стремления, страхи и страстные желания. Обязательство верующего человека, попадая на благодатную почву, принимается глубинной личностью немедленно, прежде чем разум успеет проверить, справедливо ли это безусловное обязательство. Разум не определяет пути верующего человека: его роль постериорна. Он пытается проанализировать действия верующего человека, но даже такая скромная попытка не всегда завершается успехом. Пока путь верующего человека проходит в сфере рационального, разум может следить за ним и разбирать его поступки. Но когда верующий человек выходит за пределы рационального и вступает в сферу иррационального, разум остается в стороне, вынужденный ограничить свое стремление понять. Великое переживание воодушевляет человека верующего, и он может достичь точки, где логика разума и даже логика сердца и воли, всё -включая сознание собственного "я" - подчиняется "абсурдному" обязательству. Верующий человек обязуется перед Богом "безрассудно", он "безумен" в любви к Превечному.

"Подкрепите меня сластями, освежите меня яблоками, ибо я больна от любви"*.

--------------------
* См. Рамбам. Йлхот-т'шуаа 10, 3: "А какой должна быть любовь к Богу? Человек должен любить Превечного любовью безмерно великой и могучей, так, чтобы душа его была неотделима от этой любви и он непрестанно думал бы о Нем, как у человека, больного от любви, все мысли и чувства заняты возлюбленной".
--------------------

4. То, что невозможно полностью передать переживание веры, объясняется не слабостью, а величием этого переживания.

Если бы удалось полностью передать великую тайну откровения и его вести, исчезла бы неповторимость переживания веры и обязательств, связанных с ней. Только периферийные элементы веры могут выступить на фоне рационального и прагматического. Например, молитва может привлечь к себе человека, носителя величия, тем. что она является действием возвышающим, совершенствующим и очищающим, потому что она пробуждает в человеке самые благородные чувства. Однако, всё это, важное для первого Адама, для второго Адама имеет лишь второстепенное значение, потому что для него молитва - это грозная конфронтация Бога с человеком и великий парадокс, когда человек беседует с Богом как с членом общины завета, в то же время сознавая, что он всецело принадлежит Господу и что Бог требует от него безусловной покорности и самопожертвования.


Есть, разумеется, удивительный параллелизм между культурным и апокалиптическим опытом. Однако, каким бы впечатляющим ни было сходство, явление веры уникально и его невозможно полностью перевести на язык категорий культуры. Итак, "переведенная" религиозная идея - это не единственное, что верующий человек должен передать человеку, носителю величия и культуры. Наряду с этой вестью верующий человек обязан донести идею подлинной веры во всей ее неповторимости и нетронутой чистоте, несмотря на несоответствие этой идеи кредо утилитарного общества. Как велико несоответствие! Вера говорит о поражении, а не об успехе, о принятии ига высшей воли, а не о том, чтобы повелевать, о подчинении, а не о власти, об отступлении, а не о движении вперед, о поступках "иррациональных", а не о том, чтобы всегда быть рассудительным и благоразумным. Здесь происходит трагическое событие. Современный величественный человек отвергает свое диалектическое предназначение и тем самым отталкивает от себя верующего человека.

В нашем веке, когда величественный человек достиг больших успехов в покорении природы, положение резко ухудшилось. Величественный Адам развил в себе демоническое свойство: он возжелал для себя неограниченной силы и даже самой бесконечности. Его гордость почти не знает границ, его фантазия заносчива, и он стремится к безраздельной власти над всем. Подобно жившим в далеком прошлом он занимается возведением башни, вершина которой должна достичь неба. Он опьянен своими победами и стремится к неограниченному господству. Во избежание недоразумения замечу, что я не говорю здесь о смелых опытах в космическом пространстве. С точки зрения религии, эти опыты оправданны и согласуются с повелением, которое Превечный дал первому Адаму: властвовать над природой. Говоря о том, что современный человек предстает в демоническом образе, я имею в виду попытку человека властвовать над самим собой, вернее, желание первого Адама идентифицировать себя со всей человеческой личностью, когда он заявляет, что его созидательные способности абсолютны и не замечает при этом второго Адама, который погружен в особое трансцендентальное переживание, не служащее культурным интересам величественного человека. Хотя западный человек пребывает в тоске, он тверд в своем решении не принимать диалектического бремени. Он чувствует отсутствие духовных корней, эмоциональное разочарование и, подобно старому царю в Коэлет, сознает свою трагедию. Однако такое настроение раздумья не побуждает его совершить героический поступок. Он идет в молитвенный дом. Он слушает лекции о религии и положительно относится к обрядам, но то, чего он ищет, - не вера со всей ее особенностью и неповторимостью, а религиозная культура. Он стремится не к величию в самопожертвовании, а к душевной безмятежности. Он ищет эстетическое переживание, но не переживание, связанное с заветом; ищет нормы поведения, но не Божественное повеление. Итак, в вере он желает найти то, чего не найти в лаборатории или в богатом салоне. Его поступки благопристойны, но он всё еще не готов к искреннему переживанию веры, которое требует от человека беспредельной преданности Богу, принятия безусловного обязательства, самопожертвования и отступления. Западный человек тверд в своем убеждении, что он должен добиться успеха. Но, к сожалению, он жаждет успеха даже во встрече с Богом. Вверяя себя Богу, он жаждет награды. Он тоже заключает союз с Превечным, но это деловой союз. Примитивным образом он желает заняться обменом: "услуга за услугу". Он полагает, что вера построена на взаимных одолжениях. А ведь в этом отражается философия Иова, приведшая к катастрофе, - философия, которая видит в вере взаимодействие и ждет вознаграждения за каждую принесенную жертву. Поэтому современный человек требует, чтобы вера приспособилась к настроениям современного периода. Он не видит различия между религией, переведенной на язык культурных категорий - которые не являются постоянными, потому что созданы творческим человеческим сознанием, - и между чистым обязательством перед верой, которая неизменна, как сама вечность. Разумеется, переводя свое трансцендентальное сознание на язык категорий культуры, верующий человек пользуется современными системами толкования и строг в выборе категорий. Культурная весть веры постоянно изменяется с течением времени в связи с переменами в духовной атмосфере и аксиологических настроениях, с формированием общественных потребностей. Но вера как таковая неизменна, потому что она выходит за пределы времени и пространства. Вера пребывает там, где вечность вторгается в сферу преходящего. Ее сущность характеризуется постоянством и неизменной идентичностью. Вера не является ни результатом определенного процесса, ни чем-то возникшим благодаря культурному созидательному действию человека. Она обретается человеком тогда, когда он побежден Божественной силой. Она несет избавление от ограниченности быстротечной земной жизни и прежде всего от метаний преходящего. К сожалению, современный первый Адам отказывается принять эту идею, которая может связать его с диалектическим движением, он фанатично предан своей миссии в качестве человека, носителя величия, и требует, чтобы вера подчинилась его недолговечным интересам. В своем демоническом стремлении к власти он забывает, что относительность в вере нанесет ущерб ему и его интересам, направленным на величие. Он не понимает, что определяемая верой действительность, которая может освободить современного человека от страхов и болезненных состояний и помочь ему достичь величественного образа жизни, эта действительность достижима лишь тогда, когда вера существует самостоятельно, вне быстротечного потока общественно-культурных перемен, и когда в ней видят нечто постоянное, неизменное. Вера, лишенная своей абсолютной опоры и подхваченная могучими водами исторических перемен, утратит способность избавлять и исцелять.

Здесь кончается диалог между человеком, носителем веры, и человеком, носителем культуры. Завершив перевод религии на язык культуры и начав говорить на "иностранном" языке, современный второй Адам чувствует себя одиноким, покинутым, непонятым, а порой над ним насмехается первый Адам, то есть он сам. Когда возникает отчужденность, начинается испытание верующего человека, он отдаляется от общества, от первого Адама. - он чужой, он одинок. Он, как Моше в древности, возвращается в свое уединенное обиталище, убежище одиночества. Воистину, одиночество верующего человека в наши дни суть особый вид одиночества. Он испытывает не только принципиальное, существенное, но также и общественное одиночество всякий раз, когда он решается возгласить весть истинной веры. Таково предназначение и историческое положение человека, который встретился с вечностью и который вопреки всему настойчиво пытается донести весть веры до человека величественного.

XI

"И пошел он оттуда, и встретил Элишу, сына Шафата, когда он пахал, двенадцать упряжек перед ним, а он при двенадцатой. И прошел Элияу мимо него и бросил на него свой плащ. И оставил тот волов, и побежал за Элияу", и сказал: Позволь мне поцеловать отца моего и мать и пойду за тобой. И сказал ему: Иди, вернись, ибо что сделал я тебе. И вернулся он. и взял пару волов и заколол их. и сварил мясо, и раздал людям, и они ели. И встал он. и пошел за Элияу", и служил ему" (II Кн. Царей 19, 19-21).

Элиша был типичным представителем общины величественной. Он сын богатого земледельца, человека состоятельного. Его интересы направлены на земную жизнь, на материальные ценности, такие как урожай, скот, цены на рынке. Цель его - хозяйственный успех, а стремление - материальное богатство. Писание говорит о нем как о человеке способном, деятельном, инициативном, каким является современный деловой человек. Когда Элияу" встретил его, он надзирал за работами в поле, шел рядом с двенадцатым рабом, потому что это позволяло ему также следить за работой всех остальных. Что общего между этим человеком, носителем величия, и между Элияу одиноким пророком, носителем завета, который во имя Бога боролся с власть имущими, который как чужой ходил по людным улицам Шомрона, безразличный к царскому величию и великолепию, он не признавал того, в чем его современники видели ценность, обличал грешников, требовал исполнить закон Превечного и предвещал Его гнев? Какая связь могла быть между невозмутимым земледельцем, довольным своим хозяйством, и человеком в волосяном плаще, который пришел неизвестно откуда и скрылся в таинственной неизвестности? И всё же зов проник в душу земледельца, лишенного фантазии и замкнутого в себе. Вдруг на него упал плащ Элияу". Занимаясь обычным и привычным делом, обработкой земли, он пережил встречу с Превечным и почувствовал на себе прикосновение Его руки, которое меняет все неузнаваемо. Произошла удивительная метаморфоза. Внезапно прежний Элиша исчез и появился новый Элиша. Человека, носителя величия, заменил собою человек, носитель завета. Он вошел в новый духовный мир, в котором не важны различия в общественном положении, где богатство не играет никакой роли, а универсальное светлое сознание "мы" заменяет собой узкое, ограниченное сознание "я". Прежние интересы обесценились, отменены старые обязательства, бывшие надежды утратили смысл, и вместо всего этого его озарил новый идеал действительности, несущей избавление и основанной на завете, которая резко отличается от старого идеала действительности и далека от стремления к величию и наслаждению. "Земледелец" больше не заботился о волах, при помощи которых он обрабатывал землю и которыми совсем недавно так дорожил. Его больше не интересовало то. что прежде было важным. Он заколол волов и их мясом накормил голодных слуг, - тех, кто возделывал для него землю и к кому до встречи с Элияу он относился пренебрежительно. Более того, человек, носитель завета, отказался от своих семейных, родственных связей. Он расстался с отцом и матерью и навсегда покинул их дом. Как и его учитель, он стал человеком бездомным. Подобно Яакову, он стал "арамейским скитальцем", который с любовью и благодарностью принял поражение и позор. Однако отказ Элиши от величия не был окончательным. Он шел диалектическим путем наших пророков.

Впоследствии, достигнув вершины веры и дойдя до предела человеческого обязательства, он вернулся к обществу, к участию в государственных делах в роли советника царей и наставника общины, носительницы величия. Бог повелел Элише вернуться к народу, приобщить его к драме завета и к великому торжественному диалогу. Он был посланцем Превечного. который, подобно Моше, нес две скрижали с начертанной на них вестью завета. Нередко он бывал удручен тем, что его слова пренебрежительно отвергали, но никогда не отчаивался и не сдавался, ибо это не свойственно человеку, носителю завета, который нашел победу в поражении, надежду в неудаче, и который не мог не передать людям слова Превечного, того, что пылало огнем в его сердце. Действительно. Элиша был одинок, но в своем одиночестве он встретил "Единственного Одинокого" и обнаружил особую, носящую характер завета конфронтацию одинокого человека с Богом, пребывающим на просторах трансцендентального одиночества.

Смеет ли современный верующий человек претендовать на положение более необычное и неповторимое и на миссию менее трудную и меньше требующую самопожертвования?

Назад

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5