Выберите нужный месяц в выпадающем меню и нажмите V,
в правом меню появится соответствующий ему номер журнала.
Другие разделы сайта выберите в выпадающим меню.

№ 79

Творец мира и мир творчества

Давид Палант

Как иудаизм относится к «созданию красивых и бесполезных предметов» – к искусству? Чем является искусство для еврея – идолопоклонством, богопротивным язычеством, ремеслом? Ставят ли слова Торы «Не делай ни изображения, ни скульптуры…» искусство вне закона, превращая творческое воспроизведение действительности в художественных образах в «некашерное» занятие? Или же искусство – это способ самовыражения, свидетельствующий об эмоциональном богатстве человека, о величии его души и наличии в ней творческого начала?

Надо сказать, что отношение иудаизма к искусству диалектично. С одной стороны, оно понимается как получившая материальное воплощение духовная деятельность, а с другой – как нечто, претендующее быть сущностью иного, высшего порядка, выходящее за пределы материального мира. И когда ваятель или живописец понуждают нас верить в то, что находящееся перед глазами и сделанное руками выходит за рамки естественного, тогда изобразительное искусство превращается из друга в недруга, из света в тьму. В религиозной терминологии это называется идолопоклонством.

В иврите корни слов «рисование» и «созидание» (соответственно циюр и ецира) состоят из одних и тех же букв. Сотворенный мир принято уподоблять грандиозной картине, созданной Всевышним, а самого Творца – величайшему художнику. Сказано в трактате Вавилонского Талмуда «Мегила»: «Нет живописца цур, равного Всевышнему. Человек делает набросок на стене, но не может наполнить его ни духом, ни душой, ни живым содержанием. А Всевышний создает одну форму в другой и вкладывает в нее и дух, и душу и живое содержание».

В идолопоклонническом мировосприятии, напротив, реальность ограничивается тем, что воспринимают органы чувств. Мир воспринимается как нечто самостоятельное, независящее от надмирных факторов. Идолопоклонник похож на куклу, заявляющую о своей полной автономии, отсутствии отношения к сделавшему ее мастеру. И тут кроется опасность языческой интерпретации изобразительного искусства.

Мидраш «Берешит раба» рассказывает о том, как однажды один философ-нееврей заявил рабану Гамлиэлю, что, дескать, еврейский Бог – великий художник, да вот нашел Он себе славных помощников – хаос, тьму, бездну, воды. На что мудрец ответил, что Всевышний является господином всего сущего, и, стало быть, все, что наполняет этот мир, является Его творением. Вся наша вселенная была создана «из ничего» силой Божественного речения – «Он повелел, и все возникло», из пустоты.

Еврейские тексты представляют Божественное Творение как вершину художественного творчества, чья уникальность заключается в создании мира «из ничего», тогда как человек творит сущее из сущего. Однако какое же место отводится художественному творчеству человека в системе ценностей иудаизма?

Духовный лидер еврейского возрождения, верховный раввин Израиля в годы британского мандата р. Авраѓам Ицхак ѓа-коѓен Кук видел в страстном желании развивать еврейское искусство признак оздоровления народа, силы которого истощили долгие годы изгнания. Он писал: «Литература, живопись и скульптура предназначены для полной реализации заложенного в человеческой душе духовного потенциала. До тех пор, пока недостает хотя бы одного рисунка, идея которого сокрыта в недрах души, на творческую личность возлагается задача обнаружить его и явить миру».

Вместе с тем р. Кук напоминает о необходимости соблюдать меру и пропорцию, дабы не разрушить основание веры, силою которой живет художественное творчество (и эти слова – эмуна и уманут – на иврите имеют общий корень) и вся действительность вообще. Слова «по образу Бога Он создал человека» означают, что каждый из нас сотворен согласно Божественному замыслу, по Божественной модели. Творческий потенциал дарован каждому из нас свыше, словно впечатан в наши души. Человек, в котором теплится божественная искра творчества, лишь продолжает дело, начатое Творцом. Создавая произведение искусства, благодаря вдохновению, питаемому особыми свойствами души, он словно вписывает еще одну картину в величественное полотно мироздания, созданное Всевышним.

Истинный художник исполняет роль посланника, видит себя подмастерьем великого Мастера. Он не отрекается и не отворачивается от Него. Он созидает, оставаясь скромным и не забывая об источнике своего вдохновения. Не предается гордыне, искушающей его считать, что именно в нем начало и основа его творчества, а произведение искусства – венцом духовного, ибо всякий возгордившийся уже является идолопоклонником.

В этом свете иудаизм рассматривает не творчество вообще, а творчество конкретного художника: каждый сам для себя решает, что он творит – боговдохновенное произведение искусства или объект идолопоклонства.

Художник-посланник пишет картину, находит ей подходящее обрамление. Тем самым он словно очерчивает границы своего произведения, ограничивает свою творческую деятельность некими рамками. Он понимает, что подобно тому, как живопись стала возможной благодаря многообразию цветов в спектре, где каждый из них находится на своем строго определенном месте, так и искусство в целом занимает свое, отведенное ему место в гигантском спектре мироздания, этом многообразии материи и духа, где каждый элемент существует не сам по себе, а в согласии с остальными, и все вместе они образуют величайшее произведение искусства – наш мир.

Имеет ли маген-Давид, или гексаграмма, какое-либо отношение к царю Давиду? В чем тайный смысл этого знака? Когда он стал специфически еврейским символом? Является ли он кабалистическим знаком?

Гексаграмма – интернациональный символ весьма древнего происхождения. В Индии он использовался еще задолго до того, как появился на Востоке и в Европе. Изначально гексаграмма не являлась специфически еврейским символом. На Среднем и Ближнем Востоке она была символом культа богини Астарты. А в Мекке главную мусульманскую святыню – черный камень Кааба – из века в век традиционно покрывают шелковым покрывалом, на котором изображены шестиугольные звезды.

В глубокой древности гексаграмма, как и пентаграмма, довольно широко использовалась в декоративных и магических целях у различных народов. Среди них – столь отдаленные друг от друга географически семиты Месопотамии и кельты Британии. Обе фигуры можно обнаружить среди иллюстраций на страницах многих средневековых книг, посвященных алхимии и магии.

Связь этого символа с именем царя Давида, как и пятиконечной звезды – с именем царя Шломо, – измышление позднего средневековья. К фантазиям подобного рода и сегодня обращаются «профессиональные» чародеи, движимые коммерческими интересами, потакая невзыскательным вкусам своей клиентуры. Правда, существует предположение, согласно которому гексаграмма являлась фамильным символом рода Давида аль-Рои, жившего в Иране, одного из претендентов на роль Машиаха. Этим иногда пытаются объяснить происхождение принятого названия гексаграммы: маген-Давид («щит Давида»).

В 1354-м году император Карл IV даровал евреям Праги привилегию иметь собственный флаг, на котором была начертана гексаграмма. Это первое дошедшее до нас свидетельство использования гексаграммы в качестве специфически еврейского символа. Она использовалась в качестве еврейского типографского знака и составной части фамильных гербов. В Чехии того периода можно было встретить шестиконечную звезду как декоративный элемент в синагогах, книгах, на официальных печатях, на религиозной и бытовой утвари. И лишь в конце XVIII в. маген-Давид стал изображаться на надгробиях.

Подлинно еврейским символом во все века была маген-Давид – храмовый светильник; кроме того, она является и своего рода опознавательным знаком. Если на древнем захоронении обнаруживается изображение Меноры, это однозначно свидетельствует о том, что захоронение – еврейское.

Гексаграмма, в отличие от Меноры, стала еврейским символом сравнительно недавно, и широкое ее распространение объясняется стремлением евреев найти простой символ для иудаизма, подобный принятым у других религий. Когда же в массовом сознании она стала специфическим еврейским атрибутом, нашлось много желающих религиозно и мистически осмыслить ее использование.

Положенный в ее основу треугольник можно отождествить, к примеру, с тремя основными видами Б-жественной эманации: сфирот, исследуемых кабалой. Хотя в этом случае было бы более уместным не плоскостное изображение, а трехмерное. Но в силу широкого применения шестиконечная звезда, так или иначе, была включена в символику кабалы: два наложенные друг на друга треугольника рассматриваются в качестве наглядного символа маген-Давид.

В конце XVII в. еврейские кабалисты трактовали гексаграмму как «щит сына Давида», то есть Машиаха. Однако в средневековых арабских книгах по магии гексаграмма встречается намного чаще, чем в еврейских мистических трудах.

Интересно, что в качестве амулета или детали орнамента гексаграмма появляется не только на мусульманских кладбищах, ее можно встретить и на могилах русских дворян XIX столетия. Причина тому – тема для специального исследования. Однако уже неоднократно отмечалось, что не только в России, но и во многих других странах люди, которые считаются неевреями, на поверку оказываются в той или иной мере причастными к народу Израиля. Например, на могиле матери рок-звезды первой величины Элвиса Пресли изображен маген-Давид. Не исключено, что легендарный рок-кумир был евреем по Ѓалахе.

Интересно вспомнить, что семейство Ротшильдов, получив дворянский титул, включило маген-Давид в свой фамильный герб. Генрих Гейне ставил гексаграмму вместо подписи под своими газетными статьями. Впоследствии она была принята в качестве символа сионистского движения. Превращение шестиконечной звезды в клеймо, отмечавшее миллионы евреев на пути к их уничтожению, и использование ее в качестве детали государственного флага Израиля придало ей новый смысл: она стала символом единства страдания, гордости и надежды.

МЕЛОЧЬ

Атеист пришел к ребе с жалобами на тяготы жизни.

– Как мне тебе помочь? Я верю во Всевышнего, а ты в Него не веришь.

– Ребе, если пообещаете выигрыш в лотерее, буду и верить, и все заповеди соблюдать!

– Ну, если так, иди, соблюдай, а через год приходи, расскажешь, сколько выиграл.

Через год пришел бывший атеист с новой жалобой: ничего не выиграл.

– Странно, по моим подсчетам должен бы выиграть, – удивился ребе. – Ты ведь все соблюдаешь, люди говорят. Да, кстати, а ты билет-то лотерейный купил?

МИРАЖ

Как-то перед тем, как трубить в шофар в Рош ѓа-шана, сказал Бешт:

– Один великий царь оградил свой дворец множеством крепостных стен, каждая из которых представляла собой не более чем искусно спланированный оптический обман. Между стенами люди видели рвы, полные воды, реки, овраги, по которым бродили медведи и львы. А в воротах каждой из крепостных стен поставил царь слуг с мешками золота. Затем глашатаи прокричали на улицах города царский указ: «Кто хочет встретиться с царем лицом к лицу, пусть явится во дворец». Многие из пришедших увидели высокие стены и не решились идти на приступ. Другие испугались рвов, полных воды, и хищных зверей в оврагах. Третьи нашли ворота, но, получив в них несметные сокровища от слуг царя, вернулись домой, радуясь внезапно свалившемуся на них богатству. Но тот, кто любил царя и жаждал общения с ним, не испугался ни стен, ни зверей, ни воды, не прельстился блеском золота. Когда пытался он залезть на стену, сразиться со львом, броситься в воду, то обнаруживал, что все это – не более чем мираж. И вот, наконец, перед ним стоит царь и протягивает ему руку.

ЕВРЕЙ, КОТОРЫЙ СМЕЕТСЯ

Раввин Адин Штейнзальц

(Продолжение. Начало здесь)

Сопоставляя юмор различных культур, нельзя не заметить, что нет другого народа, который рассказывал бы так много анекдотов о себе самом, как евреи. Не спорю, евреи рассказывают анекдоты и «про Чапаева» или «про Штирлица». Но заметьте, какой процент в нашем национальном фольклоре приходится на анекдоты «про Рабиновича». Среди них, разумеется, есть анекдоты «добрые» и «злые». Самое показательное, пожалуй, то, что среди анекдотов, которые евреи рассказывают о себе, есть и такие, про которые даже после скрупулезного стилистического и семантического анализа нельзя однозначно ответить на вопрос о том, что же это на самом деле: еврейский фольклор или антисемитские происки? Это характерно для мирового еврейства вообще – над подобными анекдотами смеются не только в Одессе или Жлобине, но и в Йемене и Марокко.

Почему все-таки евреи так часто рассказывают анекдоты о себе самих? На этот вопрос есть простой ответ. Преисполненный гордыни человек пребывает в постоянном страхе перед тем, что его изобличат, осмеют, обнаружат его слабости. Он сделает все возможное, чтобы не допустить насмешек и шуток в свой адрес. Потому что он боится! Тиран, ставший мишенью для острот, уже не столь страшен, сколько смешен и жалок. Величественный монумент воспринимается как огородное пугало. Последствия известны: человек, который не приемлет шуток в свой адрес, не остановится ни перед чем, и расплатой за инакомыслие, проявившиеся в форме анекдота, станут лет пятнадцать-двадцать, проведенные на Колыме.

Нет оружия опаснее, чем шутка! Чем мельче человек, тем оно для него страшнее. Евреи, умеющие вышучивать некоторые типичные черты – реальные или мифические – своего национального характера, хорошо понимают, что после такого самолечения им нечего бояться насмешек со стороны. Изгнавший чувство страха изжил в себе раба. Тот, кто уверен в своих силах и осознает, в чем его подлинное величие, может шутить над самим собой сколько ему заблагорассудится. Еврей, который смеется над самим собой, который обладает абсолютной уверенностью в собственных силах и ставит себя выше, а своего врага ниже любых обстоятельств, поистине исполнен подлинного величия! Поэтому его юмор жизнерадостен, искрометен и искренен.

Хасид приходит к ребе и начинает сетовать на то, как тяжело быть хасидом: «У нормальных людей и в жизни все нормально. Жены, дети, соседи… А у меня? Что ни день – проблемы с женой, проблемы с детьми, проблемы с соседями. И вам, ребе, я постоянно докучаю своими проблемами. Когда нормальный человек предстанет пред Высшим Судом, что ему скажут? "В конце концов, ты был не так уж плох – отправим-ка мы тебя в рай!" А когда приду я, что ответят мне? "Твой ребе был действительно велик, а ты – ничтожество, – вот, что скажут они мне. – Топай-ка ты отсюда в ад!"» Ребе, выслушав рассказ, улыбается: «Ну и что у тебя за вопрос?» «Так я вот что хочу спросить: неужели они и впрямь считают, что наш ад хуже, чем их рай?!»

Вот оно – подлинно еврейское отношение к миру! Еврей способен сказать: да, я такой и сякой, но я знаю свои пороки куда лучше, чем все антисемиты вместе взятые. Он способен со всей искренностью изобличить свои недостатки в сто раз смешнее и безжалостнее, чем его самые заклятые враги. Когда же наступает критический момент и его спрашивают: «Ну, а что ты теперь скажешь?», – он не колеблясь, отвечает: «Да уж лучше наш ад, чем ваш рай!»

Однажды в изрядно потрепанной книге мне попался на глаза такой рассказ. Один еврей шел со своим сыном по настоящему, в духе Шагала, местечку. Надо сказать, что в таких вот местечках и сегодня, после «электрификации всей страны», семидесяти лет советской и десятка лет постсоветской власти, на проезжей части куда больше грязи, чем асфальта. И вот, пока они пробираются через эту жижу, отец, который не на шутку встревожен образом жизни своего отпрыска, отчитывает его: «Ты совсем не учишься! Ленишься, бегаешь из хедера! Подумай, что из тебя получится, если так и будет продолжаться? Ты не станешь талмид-хохомом! Вырастешь неучем и невеждой! Станешь полным ничтожеством!» Беспокойный папаша увлекался все больше и больше, красочно живописуя, сколь мрачное будущее грозит бедному шлим-мазлу, если тот наконец не возьмется за ум. Вдруг, хлеща густо-кофейной жижей из-под колес, из-за поворота вылетела губернаторская карета, запряженная шестеркой рысаков. Обдав путников с ног до головы целым фонтаном отнюдь не лечебной грязи, карета с сидящим в ней генерал-губернатором промчалась мимо. И тут измазанное лицо родителя просияло от неожиданной находки и он, менторски указывая перстом вслед уносящейся карете, воскликнул: «Ты, ты станешь таким, как он!»

Простой человек, портной или сапожник, а может, жалкий старьевщик, нищий еврей, у которого не было даже пары не залатанных штанов… Да как он осмелился сказать такое о Его Превосходительстве?! Посмотреть на генерал-губернатора сверху вниз – словно через линзу, уменьшающую изображение во сто крат, как на какую-то жалкую мразь!

Еврей, воспринимающий таким образом действительность, дающий беспристрастно-адекватную оценку себе самому, способен смеяться не только над собой, но и над теми, кто находится неизмеримо выше его на общественной лестнице. Когда он именно так рассматривает свой духовный статус, то можно до неузнаваемости обезобразить его лицо побоями, проломить череп, но подобными методами все равно не удаться вытравить неистребимое чувство собственного достоинства. И пока его сознание не ускользнуло за спасительный рубеж беспамятства, каждым своим взглядом, жестом он словно говорит палачам, беснующимся от собственного бессилия: «Я выше и сильнее всех вас вместе взятых!»

Последняя иллюстрация – не фрагмент из голливудского триллера. Это реалии из не столь уж отдаленного прошлого, из биографий наших отцов или дедов. Многие рассеянные сегодня по всему миру евреи – потомки святых героев, погибших в погромах и застенках. Потомки портных, шорников и жестянщиков из того самого еврейского местечка. Но если кто-то осмелился бы задать нашим предкам вопрос: «Быть евреем – это честь или наказание?», – то на него в лучшем случае посмотрели бы как на недоумка. Я, например, более чем уверен, что если бы кто-нибудь спросил о чем-либо подобном моего прадеда, в ответ он услышал бы лишь три непечатных слова.

(Продолжение)

ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ТАЛМУДУ

Ури Гершович

Институт изучения иудаизма в СНГ и Израильский институт талмудических публикаций завершили совместную работу над вторым томом антологии аггадических фрагментов из Вавилонского Талмуда. Через некоторое время эта новинка окажется на прилавках книжных магазинов.

Коротко об этой книге. Фрагменты для второго, как и для первого тома, отбирались раввином Штейнзальцем и приводятся в соответствии с порядком следования трактатов Талмуда. Концепция издания и принципы подачи материала – те же, что и в первом томе: перевод дан параллельно огласованному тексту Талмуда и снабжен необходимыми пояснениями, а также сопутствующей информацией (размещенные на полях разделы «реалии», «персоналии», «лексика»); в помощь тем, кто будет работать с оригиналом, приводится комментарий Раши; в конце каждого фрагмента приводится комментарий р. Штейнзальца. Помимо этого в качестве дополнительного чтения предлагаются материалы разделов «Этика и поэтика», «Из истории еврейской мысли» и «Язык Талмуда». Цель этих разделов не в разъяснении талмудического текста, а в попытке высветить определенные ракурсы его восприятия. Эти «взгляды со стороны» – будь то сопоставление с греко-римской литературой соответствующего периода, или интерпретация талмудического текста средневековыми и современными еврейскими философами, или анализ семантических сдвигов в языке мудрецов Талмуда по сравнению с библейским ивритом – могут оказаться любопытными для читателя и пробудить у него интерес к талмудической литературе. Конечно, эти очерки лежат в совершенно иных плоскостях, нежели традиционное изучение Талмуда, но выбор подобного рода приложений – вполне осознанный шаг, обусловленный установкой на популяризацию древнего еврейского источника.

Однако всякая популяризация неизбежно связана с упрощением и определенными искажениями предмета и далеко не всегда благосклонно воспринимается теми, кто знаком (или считает, что знаком) с этим предметом изнутри. Поэтому неудивительно, что после выхода первого тома «Антологии» наряду с многочисленными положительными откликами прозвучала также критика самой концепции издания. Она касалась именно упомянутых выше факультативных разделов и сводилась к тому, что помещенный в них материал чужд традиционному изучению Талмуда, что он не помогает, а мешает или даже вредит читателю и неоправданно вытесняет классические средневековые комментарии, на которых базируется традиционное изучение. Подобная критика исходила от людей в той или иной степени приобщенных к еврейской религиозной традиции и имеющих определенное представление о том, как изучают Талмуд в йешивах. В основе этой критики содержится неявное предположение, что перевод Талмуда на русский язык предназначен тем, кто пытается изучать Талмуд в рамках традиции, не владея в достаточной степени языком оригинала, и цель такого издания – помочь русскоязычному еврею в изучении Устной Торы.

Но дело как раз в том, что и круг предполагаемых читателей, и цели настоящего издания определяются иначе. Об этом и хотелось бы сказать несколько слов.

Прежде чем говорить о том, кому может быть адресован перевод Талмуда, зададимся более радикальным вопросом: а следует ли вообще переводить Талмуд? Это вопрос далеко не праздный, и он не покажется странным, если рассматривать Талмуд не в качестве памятника одной из древних культур, а как основную часть Устной Торы, которая играет конституирующую роль в еврейской традиции. Ортодоксальный ответ иудаизма на этот вопрос однозначен: перевод Талмуда не нужен и может принести только вред. И дело здесь не только в том, что любой перевод – это толкование, и, как говорят итальянцы, traduttore – traditore («переводчик – предатель»). Главное, что Талмуд – это не книга для чтения. В рамках еврейской традиции Талмуд не читают, а особым образом учат. Чтобы понять, как это делается, требуется пройти определенную школу под руководством опытного наставника. Необходимо потратить годы, чтобы приобрести навыки, позволяющие самостоятельно выстроить конструктивный процесс изучения этих текстов. Причем знание языка, на котором написан Талмуд (иврит в сочетании с арамейским), – лишь малая толика тех знаний и умений, которыми нужно овладеть всякому, кто хочет чувствовать себя более или менее уверенно в этой области.

В частности, одним из элементов изучения талмудического текста является его структурирование. Ведь в оригинале практически отсутствуют знаки препинания, и ввиду лаконичности языка, изобилующего идиомами, терминами, формулами, зачастую не так просто понять, вопрос перед нами или утверждение, где кончается вопрос и где начинается ответ, кто к кому обращается и т. п. Таким образом, даже выявление синтаксической структуры текста представляет собой довольно серьезную интеллектуальную задачу. Более того, нередко выясняется, что вариантов возможной разбивки текста несколько и, следовательно, необходимо учитывать эту многозначность при осмыслении последующих фраз. Как это отразить в переводе? Сделать подстрочник? Но тогда мы получим абсолютно нечитаемое словесное месиво, а не связный текст. Что такой перевод даст тому, кто не имеет представления о внутреннем механизме оригинала? Остается пуститься в пространные объяснения, т. е. заняться не столько переводом, сколько изложением.

Продолжение >>

Подпишитесь на лист рассылки и получайте издания «Мекор Хаим в формате PDF!

Вернуться

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА ПИНКУСА
ПО РАЗВИТИЮ ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ДИАСПОРЕ, ИЗРАИЛЬ