   |
Перед Вами электронная версия книги Г. Брановера "Из глубин
", изд-во "Амана".
Подробнее об издании этой книги и возможности ее приобретения – здесь.
Zip-файл >>
Герман (Иермиягу)
Брановер с Любавическим ребе.
Герман Брановер родился в Риге, Латвии.
Защитил докторскую диссертацию в Московском Институте Авиации в области магнитно-гидро-динамики
(magnetohydrodynamics - MHD), и получил звание профессора физики и математики
в Ленинградском Политехническом Институте.
Будучи ведущим ученым в Латвийской Академии Науки, профессор Брановер вернулся
в лоно иудаизма, стал изучать Тору и соблюдать заповеди, принимал активное участие
в борьбе за право евреев иммигрировать в Израиль. В течение этого трудного периода
и вплоть до настоящего времени посвятил себя делу культурного и духовного возрождения
российских евреев.
По приезду в Израиль, поселился в Беер-Шеве с женой и сыном.
В 1977 профессор Брановер создавал и возглавил Центр изучений магнитно-гидро-динамики
в университете Бен-Гурион.
Автор более чем двадцати научных книг и учебников, тридцати технологических
патентов, сотни научных статей. Автор автобиографии «Возвращение» (изданной
Джейсоном Аронсоном).
В качестве почетного президента организации «Шамир», союза религиозной еврейской
интеллигенции из бывшего СССР, профессор Брановер продолжает активную деятельность,
направленную на развитие культурного и духовного возрождения российских евреев
в Израиле и во всем мире. Он - инициатор и главный редактор журнала «Возрождения»,
издаваемого организацией «Шамир».
Награжден призом Бермана за развитие новой технологии в Израиле; удостоился
специальной награды израильского Кнессета в 1991 году за свою деятельность,
направленную на улучшение абсорбции новых репатриантов из России. Возглавляет
специальный комитет премьер-министра для решения профессиональных проблем занятости
репатриантов.
Профессор Брановер - иностранный член Российской Академии Естествознания в Москве
и Латвийской Академии Наук, член Московского Международного Клуба Энергии, удостоин
почетных докторантур Российской Академии Наук, Технического Университет С.-Петербурга,
и Йешива-Университета в Нью-Йорке. В 2001 награжден почетной премией имени Менахема
Бегина за выдающийся вклад на благо Государства Израиль и еврейского народа.
Здесь собраны
записи разных лет. Не все в них удовлетворяет меня сейчас, но я оставляю их
без изменения, и, таким образом, они отражают некоторый период эволюции моих
взглядов. Мне кажется, что эти записи могут оказаться полезными тому, кто честен
и правдив, кто способен искать и найти свою веру, способен осознать Бога, но
не в состоянии пока сделать это в силу своего воспитания, образования, влияния
среды и всего склада нынешней жизни. Едва ли есть надобность говорить, что если
я сумею помочь хоть одному такому человеку сделать один-единственный шаг к истинной
вере, то не только мой скромный труд будет этим оправдан, но и вся жизнь моя
обретет добавочный смысл.
Люди представляются мне ныне разделяющимися
на 3 главные группы. Первую составляют носители религии, одухотворяющие материальный
мир, оправдывающие его существование. Группа эта, увы, сейчас немногочисленна.
Вторая группа объединяет честных и действительно талантливых деятелей науки,
философии, литературы. Внешний блеск естественных наук, стремительные темпы
их развития, прогресс техники заслонили от них сущность и действительные возможности
науки, и она стала исподволь объектом их веры и поклонения.
Эта группа, несмотря на свою малочисленность,
задает тон в печати по мировоззренческим вопросам и оказывает решающее влияние
на официальное общественное мнение в этой области. Между названными двумя крайними
группами - подавляющее большинство людей, от скромного сапожника до себялюбца,
кормящегося наукой или литературой, огромная инертная масса людей, неприхотливо
пользующаяся крохами официального мировоззрения (благо оно удобно и необременительно),
или же вообще обходящаяся без мировоззрения, охотно уступающая привилегию обладания
мировоззрением "науке", "ученым".
Телесный мир невообразимо осквернен так называемой
цивилизацией. Лишив человека естественного способа существования, цивилизация
ведет помпезную борьбу за предоставление ему суррогатов естественных благ. Но
еще страшнее изуродован цивилизацией мир духовный. Вряд ли возможно вернуть
человека назад, остановить движение по пути, который тянется, быть может, прямиком
от грехопадения у дерева знания. Но тогда остается один путь - вернуть людей
из группы, названной выше второй, в лоно группы первой, научить их делать различие
между научным ремеслом и истинным знанием - религией. В случае успеха встряхнется,
потеряв опору своей лени и безразличия, огромная инертная масса людей. Вернувшись,
наконец, к Богу эти люди обретут счастье, которого жаждали веками, но не знали,
где искать или точнее - забыли.
Не в моих силах разрешить эту грандиозную задачу,
но попытаться внести свою скромную лепту в это великое дело - мой долг.
С беспредельной радостью я делаю эту попытку.
Я понимаю, что людям глубокой веры мои записи не нужны. Эти люди неизмеримо
выше моих рассуждений. Но тем, которые еще ходят в темноте, и тем, которые только
еще начали прозревать, мои записи принесут, я надеюсь, некоторую пользу.
О
себе. В году 5723, преодолев робость и леность свою, я отваживаюсь сделать попытку
изложить письменно то, о чем я беспрерывно думал, чем мучился, радовался, вдохновлялся
больше десятилетия - с тех пор, как, еще будучи мальчиком, вдруг почувствовал,
что меня не удовлетворяет и тревожит представление о мире, как о вместилище
меня и мне подобных, вместилище, где все так же доступно, понятно и просто,
как в комнате, где вырос, как в городе, где в сложном, но известном и преодолимом
переплетении улиц и переулков затерялась каменная коробка, включающая и эту
мою комнату. С тех пор было много радостей постижения, много разочарований.
Я не говорю “горьких разочарований", потому что избавление от заблуждений, даже
длительных, конечно, повод для веселья, а не для грусти. Случалось, я проваливался
во тьму пессимизма и безнадежности, но чаще сверкающая прелесть мира делала
меня оптимистом, мое душевное состояние приподнятым, мои надежды радужными.
И всегда во мне была тоска о непознанном - легкая и светлая тоска и бесконечный
благодарный восторг, преклонение перед мудростью и великолепием мира.
Мои взгляды, мои представления о мире и о людях
менялись и, как мне представлялось, мужали вместе со мною.
Я - человек из галута, и потому я ни с кем
не делился своими мыслями и своими сомнениями; моим единственным оппонентом
бывал всегда я сам. По той же причине моя начитанность весьма односторонняя
и неполная, и я часто думаю, что мучаюсь вопросами уже давно решенными и прихожу
к выводам уже сделанным. Иногда мне даже удавалось убеждаться в том, что это
действительно так. Мне постоянно хотелось обратиться к помощи бумаги. Она была
бы посредником между мною и... и мною же. Между мною - мальчиком и мною - юношей,
между юношей и мужчиной.
Я был уверен, что мой ежедневный, ежечасный
анализ начнет продвигаться успешнее при посредничестве бумаги, которая сохранит
мне прежние, быстро забывающиеся мысли и соображения. Мне казалось, что обращение
к бумаге побудит меня к приведению в порядок моего хаотического многолетнего
душевного варева. Но каждая попытка прибегнуть к бумаге вновь и вновь показывала,
как это неимоверно трудно. И дело не только во внешних обстоятельствах. Существеннее
то, что, когда я начинаю пытаться легкую, отрадную, веселящую душу мысль, которую
я ощущаю бессловесно или в связи с двумя-тремя самыми несковывающими словами,
превратить в ряды вымуштрованных грамматикой колченогих дисциплинированных слов,
я не узнаю больше своей любимой мысли, мне делается очень уныло...
Может быть, этот процесс материализации мысли
был бы для меня легче, если бы я писал для других. Тогда все муки оправдывались
бы тем, что нет иного способа поделиться своими выводами. Но я пишу для себя,
и тем обиднее, что даже для общения с самим собою мне нужно это тяжеловесное
средство. Я все же полон решимости довести на сей раз свое начинание до конца.
Круг моих рассуждений недавно замкнулся, получилось нечто подобное тому, что
называют системой, и для того, чтобы думать и анализировать дальше и глубже,
мне насущно необходимо соединить вместе созревшие, но пока разрозненные члены
моего детища, взглянуть на него извне. Вот почему я пишу. Это не будет капитальный
исчерпывающий труд. Это будут лишь наброски, тезисы, каждый из которых я был
бы счастлив когда-нибудь развить.
Мне совершенно ясно, что я ничего нового не
открыл, не создал никакой новой, своей философской системы, хотя со всей честностью
могу сказать, что к большей части тех выводов и представлений, о которых я здесь
пишу, я пришел совершенно самостоятельно, путем постоянных и, еще раз признаюсь,
сладостных размышлений и поисков. Вначале меня огорчало, когда я стал находить
в книгах то, что считал своими мыслями, своими открытиями.. Но потом я стал
взрослее и понял, что вся мудрость человеческая лишь бледный отблеск того, что
сказано в Книге Книг, и что если мы пока умеем, а может быть, более верно сказать
- разучились - понимать даже сотую долю заключенного в ней, то о собственных
открытиях помышлять преждевременно.
Я лишен пока величайшего счастья - возможности
впитать в себя непосредственно то, что с ней сказано. Но и те отрывочные места,
те крупицы знания, которые я все же получил и за которые бесконечно благодарен,
дают возможность, отправляясь от них, понять строение мира и свое место и предел
в нем, дороги прошлого и пути будущего.
Не знаю, верно ли восполнили мое воображение
и мои поиски немалые пробелы в моем знании; во всяком случае и священное благоговение,
испытанное мною в этих поисках, и обретенная радость бытия вселяют в меня надежду,
что я не очень заблуждаюсь.
Итак, еще раз: я не строю никакой своей системы,
я излагаю лишь то, что мне удалось понять и осмыслить из великого знания Книги
Книг. Я пришел к этому знанию извне, пришел путем блужданий в темноте и в подложном
свете. Это длинный и тернистый путь, бесспорно, не единственный и не лучший.
Но бесспорно также, что опыт моих скитаний обострил мое восприятие и позволяет
мне сильнее и глубже ощущать счастье знания.
Мир в восприятии ребенка. Всякий явившийся
в мир ребенок в самом своем раннем возрасте учится, прежде всего, как и что
делать, чтобы существовать благополучно. Ему ни к чему сущность и смысл предметов
и явлений. Его задача - к инстинктам, наставляющим, как находить и поглощать
молоко, добавить всевозможные навыки.
В пределах этой задачи важна не сущность, а
существование многообразных предметов, важны различные всевозможные виды их
взаимодействия с телом ребенка. Такое восприятие мира и представление о мире
можно было бы назвать детским материализмом. Этой философии, по-видимому, вполне
достаточно и в более зрелом возрасте для выполнения функций питания, добывания
предметов, служащих пищей, защиты своего тела от боли, холода и других неблагоприятных
воздействий.
Проходит несколько лет, и ребенок начинает
буквально извергать всевозможные вопросы: “что это такое?", “как?", “почему?",
“откуда?". То, что потребность в удовлетворении этих вопросов возникает абсолютно
непроизвольно, возникает и у детей тех родителей, которые стимулируют эти вопросы,
и у детей родителей, считающих эти вопросы своим бедствием, показывает, что
философия детского материализма по существу своему недостаточна для человека.
Можно, вероятно, считать начало функционирования вулкана вопросов свидетельством
первых движений просыпающейся в ребенке души. Заметим, забегая вперед, что именно
этот период жизни человека лучше всего доказывает, что познание есть одна из
существенных потребностей человека, одна из его необходимых функций. То, что
воспитание, среда, обстоятельства, пороки часто совершенно подавляют эту функцию,
конечно, дела не меняет.
Весьма любопытно, что вопросы ребенка обычно
располагаются каскадом - ответ на предыдущий вопрос порождает последующий, и
при достаточной терпеливости и мудрости родителей ребенок доберется-таки через
некоторое число лет до первосущества каждого заинтересовавшего предмета, до
его первоисточника, до первопричины всякого явления.
И вот тут-то наступает решающий момент в борьбе
души будущего человека. Возможны следующие три случая.
В первом случае родитель, учитель или другой
наставник, раздраженный своей неспособностью ответить на последние вопросы,
обрывает увлекательный для ребенка разговор грубым окриком или каким-нибудь
хитрым способом увиливает от вопроса. Окрик, пожалуй, лучше, так как оставляет
у ребенка неудовлетворенность, тогда как ласковое увиливание усыпляет любознательность.
Как бы там ни было, ребенок либо прекращает в конце концов свои домогательства
и, вернувшись к детскому материализму, проживет с ним в большем или меньшем
довольстве всю жизнь, обходясь без души, либо, если ребенок упорный, он найдет
в конце концов человека или книгу, которые ему ответят. Но этот вариант уже
выходит за пределы рассматриваемого нами сейчас первого случая.
Во втором случае наставник объяснит ребенку,
что эти вопросы, стоящие на самых концах цепочек вопросов, выходят за пределы
непосредственного человеческого разумения и, отправляясь отсюда, поведет открытую,
жаждущую душу ребенка к мыслям о незримой, бесконечной правящей миром Природе-творце
- начале всего. Сколь компетентным окажется наставник, в какой мере совершенны
его собственные представления - это все особые вопросы. Пока же можно сказать,
что в душу ребенка будут посеяны семена раздумий и исканий.
В третьем случае наставник может оказаться
последователем современного философского материализма. Он подменит ответы на
вопросы ребенка рассуждениями вокруг не имеющих для человеческого разума никакого
ощутимого смысла, но столь громко и внушительно звучащих спесивых слов: законы
движущейся материи, бесконечность материи в пространстве и во времени, познаваемость
мира. Высокомерие и опустошенность станут плодами трудов этого воспитания. Высокомерие
- потому, что человек возомнит себя центром мироздания, если не единственным,
то во всяком случае принадлежащим к сонму высших избранных существ, постигающих,
осмысливающих слепую материю, творящих, всемогущих.
Опустошение - потому, что одна из существенных
особенностей современного материализма - суровый и категорический запрет на
всякие сомнения, на всякие поиски вне и дальше этой системы, которая провозглашается
последним и окончательным словом в философии.
Задачей любого исследования становится - с
помощью казуистических ухищрений втиснуть каждый новый факт, новое явление в
рамки системы и снова провозгласить достоинства и непоколебимость ее. Понятно,
что посредственность и ленивец найдут в этой системе выгодную опору для себя,
надежный щит, за которым можно жить спокойно, без тревог и, вместе с тем, чувствовать
себя вполне современным. Тот же, кто выше посредственности и по природе своей
деятелен, от постоянного круговращения среди набора патентованных истин ощутит
такое к ним отвращение, что либо, с усмешкой вовсе отмахнувшись от них, вернется
к философии детского материализма, либо, что происходит гораздо реже, найдет
в себе силы порвать тенета истин и выйдет на простор сомнений и исканий, в атмосфере
которых только и возможны постоянные рост и развитие души.
Одно из средств убеждения, к которому почти
несомненно прибегнет, и не раз, наш наставник-материалист, - это запугивание
жупелом религии. Дело в том, что в представлении современной толпы (и в этом,
как увидим далее, величайшая вина христианства) религия - это совокупность всех
возможных видов суеверия, мистики, обмана, нелепости, нечистоплотности. При
таком состоянии взглядов нашему наставнику достаточно сказать, например, что
какое-то умозаключение граничит с религией, чтобы наставляемый довольно искренне
поспешил в страхе отречься от него, боясь показаться ребенком, верящим в сказки.
Итак, проследив различные пути, по которым
может пойти развитие ребенка, появившегося на свет в наши дни, мы приходим к
заключению, что весьма велика, пожалуй, даже наиболее велика вероятность, что
он станет материалистом, чаще детским материалистом. *) (*)Надо
заметить, что помимо влияния родителей и вообще окружающих не менее важны
соответственные внутренние двигательные силы души развивающегося ребенка,
которые могут раньше или позже возобладать вопреки удушающей
обстановке.)
При нашем рассмотрении мы совершенно не касались
всевозможных философских учений, относимых к идеализму. Эти учения большей частью
достаточно сложны и по структуре и по применяемой терминологии и становятся
доступными лишь в результате специального образования и систематического труда.
Потому мы и не касались их в нашем обзоре стихийного формирования воззрений.
Вывод о преобладании материалистических воззрений
побуждает нас хотя бы вкратце рассмотреть их существо.
Мир вещей и условностей. Начнем с детского
материализма, как наиболее распространенного. Человек, придерживающийся детского
материализма, - это рядовой, массовый человек нынешнего века. Он полон забот
о хлебе насущном, который добывает большей частью не в поле, а через запутанные
каналы огромного общественного механизма, и потому количество и качество этого
хлеба зависят не от таких естественных и простых факторов, как его трудолюбие,
солнце и влага, а от умения приладиться к десяткам и сотням вращающимся поблизости
людям-колесикам, от воли и прихотей более и менее могущественных властителей,
сотрясающих то весь механизм, то отдельные части его. Потребности человека велики
и лишь в меньшей своей части натуральны. Помимо крова, пищи, необходимой одежды,
ему нужна масса вещей для респектабельности, для отстаивания своего места в
общественном стаде, для самоутверждения. Ему нужны предметы моды и принадлежности
парфюмерии, украшения, формы, знаки отличия.
Вещи требуют
вещей, вещи рождают вещи. Так, строящиеся дома увеличивают площадь города,
увеличившиеся по этой причине расстояния создают потребность в автомобилях.
Автомобили требуют дорог и гаражей, бензиновых колонок и ремонтных мастерских.
Вещи рождают должности и чины. Директоров, председателей, начальников,
нотариусов, кондукторов, контролеров, кассиров, стражников, коммивояжеров,
приказчиков, швейцаров, регулировщиков движения, манекенщиц и т. п. Человек
жаждет, добивается, боится. Боится начальника, полицейского, сослуживца, своего
собственного лишнего слова, боится власти большой и маленькой, боится
готовящейся войны и снова, и снова боится, опасается, тревожится, рассчитывает.
Его жизнь, его настроение определяет множество бумаг, которых он тоже боится, с
которыми считается, которые уважает и чтит. Расписки, чеки, договоры, приказы,
воззвания, векселя, квитанции, накладные, прошения, докладные, рапорты,
повестки, ордера, и еще много, много бумаг вплоть до самых глубокоуважаемых -
денег.
Чем меньше следов мысли в
бумаге, тем больше ее власть и сила, тем почтительнее отношение к ней. И еще
газеты, многочисленные, вездесущие газеты, демагогические штампы из которых изо
дня в день, незаметно, исподволь диффундируют в мозги своих читателей, заслоняют
сознание, оттесняют волю и возвращаются, многократно усиленные глотками толпы.
Газета многолика, не меняясь в существе, она принимает образ то льняного экрана,
то мерцающей поверхности телевизионной трубки. Силы природы, сама Природа
кажутся людям, человеку столь далекими от его существа, трепыхающегося в море
людей и машин, столь далекими, имеющими назначение разве что декорации в мире,
управляемом людьми и направляемом людьми. Тут уж, естественно, не до
проникновения в истоки бытия, в сущность окружающего и самого себя. Темпы
растут, передышки нет, соперников много - спирает дыхание. Надо думать о
конъюнктуре, о деньгах, о людях. Голова
заполнена.
Мир, вселенная - вещи
очевидные, сущие уже потому, что в них ведь развертывается эта лихорадочная
человеческая деятельность. Религия - сказки, которыми дурачили темных, грязных
предков. Чудеса делает наука, всесильная, современная
наука.
Полный сознания собственного
превосходства, он (человек) может едко и даже сочувственно ухмыляться, глядя на
бородатого старичка, выходящего из дома молитвы, и может в то же самое время
держать в руках сегодняшнюю газету или нести болтающийся на ремне, перекинутом
через плечо, транзисторный приемник и вполне серьезно относится к тому, что
прочитал б газете или услышал по
радио.
Он может даже потолковать о
том, что “газеты и радио все врут" и, вместе с тем, читая газету и слушая радио,
будет считать себя серьезным человеком. Он не ужаснется потокам низвергаемых на
него нелепостей, непостижимого, всезахлестывающего ханжества, не изорвет газету,
не растопчет говорящую коробку, не бросится прочь, воя от ужаса. Но он -
современный, степенный, цивилизованный человек не даст “морочить себя
религиозными россказнями". Он, разбрасывающий девяносто сотых своего времени на
исполнение ритуала общественной и государственной жизни, не позволит кому бы то
ни было занять пять минут его внимания “бесполезными мудрствованиями" о бытии, о
сущности. Он, привычно просиживающий два-три часа в какой-нибудь приемной, с
сожалением и ухмылкой смотрит на человека, отдающего полчаса в день молитве. Все
благо и свято, что нужно для того, чтобы быть, все благо и свято, что служит
тому, чтобы есть, все благо и свято, что дает шанс успеть и
преуспеть!
Мысли и мудрствования -
глупы, бесплодны и часто опасны. Солнце и прозрачный воздух хороши и полезны для
здоровья, и ими можно пользоваться в свободное от важных дел время. И даже в
конце своей жизни не задумается он о том, откуда явился и где был - он весь в
заботах о незавершенных суетных делах. Вся его жизнь представляется лишь
прелюдией к чему-то лучшему, подготовкой своего благоденствия, которое, однако,
никак не наступает. Вот как выглядит философия детского материализма,
пользующаяся в наши дни наибольшим
успехом.
Философия самоутверждения. Займемся
теперь рассмотрением основных черт философского материализма.
Первое и главное понятие - материя, под которой
подразумевается носитель любого явления в мире. Материя - все, что объективно
существует в мире, все, что не мысль, не ощущение. Весьма важным атрибутом материи
является бесконечность в пространстве и вечность во времени. Большое значение
придается объективности существования материи, ее существованию вне и независимо
от человеческого индивидуума, от людей вообще. Сознание, мышление, идеи провозглашаются
функцией, продуктом материи, или “материя первична, сознание вторично".
Само понятие сознания никак четко не определяется,
но предполагается, что это понятие интуитивно ясно всякому человеку. Сознание
подразумевается существующим у людей и у каких-либо более или менее подобных
существ, могущих обитать где-либо в глубинах вселенной.
Вслед за формулировкой основных постулатов,
ставится вопрос о гносеологии. Здесь прежде всего постулируется познаваемость
мира. Утверждается, что человеческие пять органов чувств дают непосредственное
и верное представление о мире, что “путем наших ощущений мы воспринимаем мир
таким, каков он есть на самом деле". Процесс мышления предполагается основывающимся
на ощущениях, на восприятии, он включает далее момент отвлечения от объекта
и заканчивается проверкой выводов экспериментом, наблюдениями, повседневной
деятельностью.
Основным видом связи явления признается детерминистическая,
причинно-следственная связь. Наряду с нею признается фактор случайности, который
рассматривается, как сложное наслоение причинно-следственных связей явлений.
Большинство истин, установленных науками, рассматриваются, как относительные,
в том смысле, что каждый предмет и каждое явление бесконечно многогранны и познание
никогда не может исчерпать всех граней.
Считается, однако, что, по мере развития наук,
относительная истина приближается к абсолютной. Признаются, вместе с тем, существующими
и некоторые абсолютные, окончательные истины, к каковым относятся, например,
факты существования каких-либо событий в прошлом. Главное же, абсолютными считаются
сами основные постулаты материализма. Признается, что объектом наблюдения человека
служат явления, однако, считается, что через них он проникает в сущность.
Важное значение придается законам, действующим
во вселенной, в том числе и человеческом обществе. Законы считаются существующими
объективно. В применении к обществу людей основной постулат о первичности материи
и вторичности сознания истолковывается в том смысле, что материальная жизнь,
труд и потребление определяют состояние умов, стремления людей и их действия.
Такова, в основных чертах, философия материализма.
Бесспорно, что первое чувство каждого, проникшегося ею, это чувство своего -
личного и родового-блистательного величия. В самом деле, несмотря на то, что
человек признается не более, чем обретшей функции мышления самопроизвольно развивающейся
материей, и что в общественном плане направление его идей оказывается зависящим
прежде всего от соотношения потребляемых им продуктов, все же он чувствует себя
исключительным и единственным мыслящим существом, способным, в потенции по крайней
мере, все познать, все постичь, все предсказать, все сделать.
Иллюстрируя свою систему и убеждая своих учеников,
материалисты весьма широко и охотно пользуются выводами всевозможных естественных
наук. Материализмом выработан некий канон критики нематериалистических философских
школ, состоящий в доказывании того, что данная оспариваемая идея адекватна некоторой
богословской идее. Если эту адекватность удается доказать, то опровержение считается
тем самым законченным, ибо богословие считается априори и раз и навсегда ложью,
нелепостью, недостойной даже обсуждения. Из поколения в поколение передается
отношение к религии, как к пугалу, к табу, и, конечно, о какой-то аналитической
критике религии не может быть и речи, как никто из материалистов просто не знает,
что это такое.
Он - нынешний материалист - вполне довольствуется
авторитетным мнением предшественников своих о религии, как объекте, заслуживающем
самых обличительных и насмешливых эпитетов. Он не проявляет попыток разобраться
во всем самому не только потому, что такая попытка по меньшей мере осуждается,
но главным образом, потому, что с малолетства отучен от сомнений.
Быть может, некоторых удерживает от самостоятельного
анализа подсознательная боязнь потерять тот, ленивый покой, удобную веру во
всесилие наук и льстящее самолюбию чувство человеческого величия, которое дает
материалистическая вера. Удерживает также сомнение в том, хватит ли сил и упорства
найти для себя другое мировоззрение.
Изредка, правда, появляются материалистические
попытки разбора и критики религии, которые, однако, как правило построены на
трех стандартных приемах: 1) отыскание формальных противоречий в описаниях и
суждениях, содержащихся в религиозных текстах; 2) стремление, используя падкость
читателя на все, что касается сексуальности и прочих интимных вещей, изобразить,
манипулируя религиозными текстами и выхваченными из них цитатами, все авторитеты
безнравственными; и, наконец, козырь, считающийся самым сильным - 3) апелляция
к достижениям современных естественных наук.
На существе первого пункта мы вкратце остановимся
позже. Второй пункт вряд ли заслуживает обсуждения - прием слишком дешевый и
грязный, чтобы его оспаривать. А что касается третьего пункта, то взаимное соотношение
естественных наук, знания, религии мы рассмотрим подробнее в ходе анализа основных
положений материализма.
Заметим, что многие носят материализм в виде
внушительной маски, прикрывающей их пустоту и безразличие ко всему, другим материализм
просто житейски выгоден, третьи, к которым относится большая часть людей искусства
и вообще интеллигенции, не поднявшейся выше посредственности, честно верят в
материализм. Ограничение для последней категории сделано потому, что большие
художники, как и большие естествоиспытатели, исподволь, пылким воображением
рвутся вон из пресной прозаирующей атмосферы материализма.