    |
Перед Вами электронная версия книги Г. Брановера "Из глубин
", изд-во "Амана".
Подробнее об издании этой книги и возможности ее приобретения – здесь.
Zip-файл >>
Некоторые противоречия и некоторые выводы.
Перейдем теперь к анализу основных положений философского материализма. Как
уже говорилось, сами материалисты и не пытаются доказать правильность своей
системы, она вся основана на постулатах, которые провозглашаются абсолютно истинными.
Раз нет доказательств*) (*) В философском материализме вообще ничего не доказывается.
Вся система строится путем постулирования основных положений, базирующихся на
“здравом смысле", иллюстрируемых примерами из числа явлений, происходящих в
окружающем мире и человеческом обществе), то мы и не станем заниматься опровержениями.
Вместо этого посмотрим лучше, к чему приводит система взглядов материализма,
если развивать эту систему объективно и последовательно до конца. Весь наш анализ
будет более, чем простым и доступным и не потребует никакого специального логического
или философского аппарата.
Основой основ всякой философии является гносеология.
В самом деле, прежде чем рассуждать и делать какие-то выводы, надо выяснить,
что же представляют собой наши суждения, в какой связи находятся эти суждения
с тем, что вне нас, каково истинное место и цена наших мудрствований о мире
и о себе. Поэтому мы и начнем с высказываний материализма о познании, о познаваемости.
На том, что фундаментом наших представлений
о мире являются ощущения, сходятся, кажется, все. На основе ощущений, воспринимаемых
непосредственно или возникающих в виде ассоциаций в связи со слышимыми или читаемыми
словами в душе, (или пусть в уме, в мозгу-дело, конечно, не в названии) создается
внутренний мир человека. Тысячелетиями ведутся споры о том, что представляют
собой наши, основанные на ощущениях, представления о предметах и явлениях, что
представляют собой сами ощущения - фотографии, символы, или, наконец, предметы
и явления вообще не более, чем наши ощущения. Оставляя последнее суждение без
рассмотрения, будем придерживаться той точки зрения, что предметы и явления
существуют объективно. Но тогда, признавая, что единственная наша связь с ними
(предметами, явлениями внешнего мира) лежит через ощущения, мы вынуждены признать
безнадежную невозможность выяснить, насколько далеки или близки, подобны или
противоположны наши представления и их объекты. Можно, не впадая в противоречие,
придерживаться любой из этих точек зрения равно, как и любой другой точки зрения.
Возьмем такой, конечно, весьма грубый пример.
Пусть у нас имеется целая серия одинаковых электрических приборов для измерения
силы тока. Приборы запломбированы, и у нас нет никакой возможности узнать их
устройство. Никаких других приборов в нашем распоряжении нет. Можем ли мы, как
угодно манипулируя нашими приборами, убедиться, что их показания правильны,
соответствуют силе тока в какой-либо электрической цепи? Конечно, нет! Или другой,
не менее грубый пример. Можно ли, слушая граммофонную пластинку и не зная, когда
и как на ней была сделана запись, составить, достоверное суждение о качествах
голоса певца? Опять всякий скажет: нет!
Это только отдаленные аналогии, только иллюстрации,
они, конечно, ничего не доказывают, они лишь поясняют следующее, вполне доказуемое
положение: если единственным средством соприкосновения людей с объективным миром
служат ощущения, то о некоторых данных предметах и явлениях можно с достоверностью
утверждать лишь то, что они суть объекты данных ощущений.
В самом деле, допустим, что людям удалось проверить
истинность или ложность сведений, доставляемых ощущениями, удалось выяснить
соотношение между своими восприятиями и некоей объективной истиной. Но такая
проверка, такое выяснение возможно лишь в результате сравнения, а значит, люди
должны иметь сведения о данных предметах, полученные помимо ощущений, что противоречит
исходному допущению. Короче: нельзя проверять ощущениями, а никаких других инструментов
у нас нет.
Сложные функции ощущений имеют, естественно,
не большую объективность, чем исходные ощущения.
Всякий предмет и явление, о которых мы стараемся
мыслить объективно, даже вне времени нашей жизни, все равно представляется нам
в нашем восприятии. Вез того, чтобы хоть мысленно воспринимать объекты анализа,
вообще невозможно ни о чем рассуждать. Таким образом, объективный мир существует
для нас лишь в восприятии, объективность которого так же недоказуема, как и
необъективность.
Единственное, что нам известно достоверно,
до конца понятно - это ощущение, комбинации ощущений, воспоминания об ощущениях.
Путем простого эксперимента над собою всякий может проверить, что, как уже упоминалось,
даже рассуждая о предметах весьма отвлеченных, никогда нами не виденных, мы
подсознательно прежде всего примысливаем к этому предмету себя и представляем
себе этот предмет в своем восприятии, т. е. как совокупность знакомых, имеющихся
в памяти ощущений. Без этого никакое мышление невозможно. Никто из нас, например,
не присутствовал в древнем Риме. Однако мы узнаем о нем из книг, и нетрудно
поймать себя на том, что читаемое становится понятным лишь после того, как словам
книги поставлены в соответствие определенные ощущения, так, словно вы сами находитесь
в древнем Риме и воспринимаете его всеми органами чувств.
Никто из нас также не видел электрона, однако,
рассуждая об электроне, мы либо представляем себе его так, словно видим, воспринимаем,
либо оперируем ощущениями, вызываемыми у нас, приборами, реагирующими на электрон.
В последнем случае мы поступаем весьма мудро, и будь мы последовательными, мы
могли бы сделать еще шаг и сказать, что подобно тому, как показание прибора
есть лишь определенная, устойчиво повторяющаяся реакция на некоторый объект,
именуемый электроном, о котором, строго говоря, можно только сказать, что он
вызывает эти определенные реакции определенных приборов, так же точно и наши
ощущения есть лишь устойчивые, повторяющиеся реакции на определенные объекты.
Аналогия, конечно, не строгая, но поучительная.
Ощущения человеку действительно понятны, они
не требуют никаких словесных пояснений, ибо из полной совокупности всех прошлых
и настоящих ощущений, из желания одних ощущений и страха перед другими ощущениями
складывается “я" человека. Мы не знаем объективных причин наших ощущений, не
знаем связи между нашей телесной оболочкой (ее ведь мы тоже воспринимаем не
иначе, как через те же ощущения) и ощущениями, всем нашим “я" (позже мы увидим,
что связь сомы с душой составляет одну из конечных непознаваемостей) Но мы хорошо
понимаем смену ощущений и по этой смене судим об изменениях, происходящих с
объектами, т. е. судим о явлениях внешнего мира.
Таким образом, сущность предмета для нас закрыта,
ибо мы имеем единственную связь с этим предметом через ощущения и не имеем ничего
для контроля, для того, чтобы взглянуть с другой точки зрения. Но явления открыты
для нас, т. к. им соответствует смена доступных нам ощущений. Мы можем анализировать
взаимные связи между объектами, можем изучать строения этих объектов, различая
более простые от более мелких, т. к. всему этому соответствует определенная
динамика ощущений. Тем самым мы в состоянии устанавливать так называемые законы
природы, ибо закон указывает, как следуют друг за другом определенные явления,
и закон вовсе не требует знания носителей явлений. Прекрасная иллюстрация сказанного
- современные электронные вычислительные машины. Такая машина может решать сложную
задачу, состоящую, например, в определении оптимальных условий какого-либо технологического
процесса. Несмотря на то, что между числами, состоящими из единиц и нулей, которыми
оперирует машина, и объектами, участвующими в технологическом процессе, как
и между правилами арифметики в машине и закономерностями, существует лишь чисто
формальное логическое подобие.
Все наши рассуждения основываются на представлении
о том, что ощущения вызваны различными объектами, существующими вне и помимо
людей. Мы видели, что при таком взгляде, несмотря на возможность изучать законы
внешнего мира, сущность объектов остается для людей закрытой. Если предположить,
что никакой такой сущности, лежащей вне ощущений нет, то это будет субъективный
идеализм, ибо тогда получается, что объект полностью исчерпывается человеческими
ощущениями. Парадоксально, но если вдуматься в то, что говорят материалисты
- “мы воспринимаем нашими органами чувств вещи такими, каковы они на самом деле",
то один из возможных выводов состоит в том, что объект исчерпывается человеческими
ощущениями.
Заметим еще, что у всякого думающего и непредубежденного
человека есть подсознательная тяга к сущности, неудовлетворенность необходимостью
ограничиваться одними своими ощущениями и никогда не исполняющееся желание заглянуть
в то, что за этими ощущениями.
С другой стороны, у тех, кто не задумывался
над всем этим, весьма сильно доверие к своему восприятию, и нужны довольно серьезные
усилия, чтобы осознать разницу между совокупностью ощущений и их объектом -
предметом, между доступными изучению явлениями и недоступной сущностью.
Рассмотрим еще некоторые примеры, которые способны
подорвать чрезмерное доверие к ощущениям. Простейшим примером невозможности
проверить ощущения людей является следующий. Два, три, десять, вообще сколько
угодно человек, глядя на лепесток розы говорят: красный. То же самое они скажут,
глядя на каплю крови, на кусок рубина. Отсюда можно со всей определенностью
заключить, что каждый из этих людей получает одинаковое зрительное ощущение
от лепестка розы, от крови, от рубина. Но нет и не может быть средства доказать
(кто не верит в это, пусть сам попытается доказать!), что хотя бы у двух из
этих людей предметы единодушно называемые ими красными, вызывают одинаковые
ощущения. Мы вполне вольны, не впадая ни в какое противоречие, предположить
как то, что они совершенно одинаковы, так и то, что они совершенно различны.
Вполне понятно, что в последнем случае, никаких недоразумений между людьми не
может быть, так как название “красный" сообщается однажды каждому человеку его
воспитателем и усваивается им применительно к индивидуальным ощущениям воспитателя,
а через него - и всех других людей. Так, через посредство слова-названия ощущения
всех людей делаются внешне адекватными.
Теперь понятно, что у человека нет никакой
возможности сравнить свое ощущение с ощущением того же наименования у другого
человека, будь тот хоть родным братом.
В качестве следующего примера можно рассмотреть
восприятие мира слепым. Речь идет не о таком слепом, который потерял зрение
в некоторый момент своей жизни, и даже не о слепорожденном ребенке зрячих родителей.
Мы представим себе какой-то обособленный род людей, слепых из поколения в поколение
и никак не контактирующих с остальным человечеством. Спору нет, что такие люди
как-то приспособились бы и смогли бы не только существовать в окружающем их
мире, но и исследовать его. Понятно, однако, что представление их об объектах
своих исследований были бы весьма мало похожи на наши, причем нам, людям, сознание
которых буквально набито колоссальным количеством зрительных образов, трудно
даже в отдаленной степени воспроизвести этот мир в восприятии слепых. Но наиболее
важный вывод, который следует из рассмотрения этого примера, состоит в том,
что люди, о которых мы здесь говорили, к каким бы ухищрениям они ни прибегали,
какими бы самыми тонкими приемами анализа ни пользовались, никогда не смогли
бы открыть существование такого ощущения, как зрение, и уж подавно не смогли
бы себе составить представление о том, каково это ощущение, ибо нельзя воспроизвести
в сознании ощущение, которое никогда не ощущал и которое не является комбинацией
других, известных ощущений.*) (*) При рассмотрении этого примера мы должны исключить
возможность передачи воспоминаний о зрительных ощущениях путем наследственности
от далеких зрячих прародителей). Так имеем ли мы основание быть столь самонадеянными
и утверждать, что наши ощущения исчерпывают все возможные виды ощущений и что
не существует ни одного другого возможного, но нам недоступного вида ощущений,
который мы никогда не сможем открыть и тем более достигнуть? (Быть может, мы
могли бы узнать о его существовании, если бы встретились с существами им обладающими
и смогли бы с ними объясниться, однако, постигнуть это ощущение мы все равно
не смогли бы. В самом деле, нельзя перевести одно ощущение на язык других. Попробуйте,
например, описать вкусовое ощущение, не прибегая ни к каким понятиям, связанным
со вкусом, как соленое, сладкое, кислое, но свободно пользуясь понятиями, связанными
со зрением - цветом, яркостью, перспективой, со слухом - громкостью, тембром
и тому подобным.
Следовательно, и в случае такой встречи наше
представление о мире не изменилось бы, не расширилось.
Здесь будет уместно, вероятно, коснуться и
вопроса о числе измерений пространства, вопроса, который много обсуждался в
связи с появлением неэвклидовых геометрий и теории относительности. Среди мнений,
которые высказывались в ходе этих обсуждений, было, по-видимому, много ложных,
однако, были и такие, которые должны были бы заставить человечество хоть насторожиться
и почувствовать немного неуверенности в своих ощущениях. В самом деле, пространство
мы воспринимаем, как трехмерное, и это находится в соответствии со строением
органа равновесия полукружных каналов, которые воспроизводят прямоугольную трехосную
систему координат. Утверждают, что существуют некоторые виды высоко организованных
живых существ, у которых недоразвит один и даже два полукружных канала, и они
ведут себя так, словно мир не объемный, а соответственно плоский или линейный.
Отсюда если продолжить рассуждения в противоположном направлении, напрашивается
вывод о том, что мы, возможно, воспринимаем лишь трехмерное сечение Н-мерного
мира, весь же Н-мерный мир, вид предметов и явлений в нем для нас закрыт, ввиду
отсутствия соответствующих ощущений.
Конечно, все эти рассуждения весьма приблизительны,
ибо в формировании чувства пространства участвуют не только полукружные каналы,
но и зрение, слух и т. д. Вообще существование пространства с числом измерений
больше трех, очевидно, также невозможно доказать, как и опровергнуть, для нас
важно лишь почувствовать, сколь зависимо наше представление о мире от специфики
человеческих ощущений.
Одним из важных вопросов является вопрос об
ощущений времени. По-видимому, правильнее говорить “чувство времени" и считать
его некоей функцией всех ощущений в том смысле, что первоначальное понятие о
времени человек получает подразделяя свои ощущения на имеющие место сейчас и
уже бывшие прежде, о которых сохранилось только воспоминание, т. е. понятие
о времени базируется на представлении о “настоящем" и “прошедшем". Отсюда путем
экстраполяции строится представление о “будущем". С Другой стороны, важным для
понятия времени является представление о продолжительности, которое является,
по-видимому, уже некоторым атрибутом ощущения.
Наконец, построенное таким образом понятие
времени переносится умозрительно на объективный мир. Конечно, такое перенесение
весьма туманно и расплывчато, и, главное, если проанализировать до конца, то
и здесь нельзя отрешиться от того, чтобы хоть подсознательно примыслить себя
в качестве наблюдателя, воспринимающего субъекта.
Многих смущает современная техника в том смысле,
что ее успешное функционирование как будто бы доказывает объективность человеческих
представлений и познаний мира, ибо на основании этих представлений и познаний
построены машины и приборы. Нам, кстати, еще не раз придется касаться фетишизации
техники в самых различных аспектах. Теперь, после всего, что нами уже проанализировано,
будет нетрудно понять, что и факт успехов техники ничего не доказывает. Лучше
всего вспомнить наш пример с электронно-счетной кибернетической машиной: в ней
внешним объектам и явлениям ставятся в однозначное соответствие цифры и действия
с ними, но поскольку перевод на язык цифр производится при вводе исходных данных
в машину - в прямом направлении и при выводе результатов - в обратном, работа
машины оказывается вполне успешной. То же самое и с техническим творчеством
человека: внешний мир переводится в его сознании на язык ощущений, зная законы
взаимосвязи ощущений, соответствующие, как мы видели, законам взаимосвязей объективных
явлений, человек рассуждает, делает определенные выводы, и наконец, рассчитывает,
конструирует и строит какую-то машину, осуществляя при этом обратный перевод
с языка ощущений. Понятно, что при этом, сколь субъективны (в человеческом смысле)
бы ни были ощущения, это никак не повлияет на хорошее функционирование машины.
Если нужны еще какие-то доводы и иллюстрации в отношении вопроса о технике,
то их можно привести сколько угодно: двукратный перевод с языка на язык и обратно,
двукратное отражение светового луча и т. д. Можно было бы сослаться на такой
пример: мы постоянно переводим ощущения в слова, ничего с ощущениями общего
не имеющие, но лишь условно поставленные им в соответствие, манипулируем всячески
со словами и выводы снова переводим в ощущения.
Возвращаясь к анализу ощущений, можно заметить
еще следующее: ощущать можно в конечном счете не сами предметы, объекты, а лишь
явления, происходящие с объектами. В самом деле, зрительное ощущение, например,
возможно лишь при отражении света объектом или испускании им света, с взаимодействием
объектов. Ощущение вкуса возможно лишь при растворении вещества слюной и химическом
его взаимодействии с рецепторами на языке.
Некоторые сомнения в этом отношении может вызвать
осязание. Но более внимательное рассмотрение показывает, что и тут то же самое:
осязание возможно лишь при взаимодействии той или иной части тела субъекта с
объектом.
Физики стремятся ставить свои опыты так, чтобы
измерители, датчики, вызывали своим присутствием возможно меньшее возмущение
объекта. В наших опытах, направленных на познание мира, мы никогда не наблюдаем
невозмущенного объекта, но всегда лишь взаимодействие пары объект-субъект. Таким
образом, ощущения дают нам сведения о том, что происходит при тех или иных условиях
с объектом (иными словами, как сменяются ощущения или как он влияет на другие
объекты). Суммируя свои ощущения, мы можем сказать, как проявляет себя объект
в разнообразных случаях. Однако сколь бы велико ни было число слагаемых при
этом суммировании, мы никогда не получим в результате сущность объекта, ибо
сущность это - что есть данный объект, а не то, как он себя проявляет. Самое
глубокое и многостороннее знание того, как проявляет себя данный предмет не
дает знания того, что он такое. Конечно, не имея никакой возможности прикоснуться
ощущениями к сущности, мы вынуждены все наши рассуждения строить в негативном
плане, т. е. можем вполне обоснованно утверждать о каком-то суждении, что оно
не выражает сущности, но не можем ничего сказать о том, какое суждение выражало
бы сущность. Это и понятно, ибо сущность трансцедентна, не сводима к ощущениям,
не укладывается в пределы человеческого мышления, основывающегося на ощущениях.
К сожалению, лишенные возможности прикоснуться
ощущениями к сущности, люди давно стали подменять сущность проявлением, привыкли
к этой подмене, ввели ее как систему и нашли в этом успокоение. Любая естественная
наука основывается на нескольких таких подложных определениях сущности объектов,
которыми занимается данная наука.
Возьмем науку об электричестве. Здесь основное
понятие - заряд, который определяется, как нечто, действующее на подобное ему
нечто с определенной механической силой, или еще, как нечто возникающее при
трении, осуществляемом определенным образом.
Обратимся к биологии. Основное понятие - живой
организм - определяется, как нечто, обладающее функциями питания, размножения
и т. д.
В оптике свет может быть определен либо как
причина зрительного ощущения, либо как причина фотохимического распада, либо
как возбудитель фотоэффекта, т. е. во всех случаях, как причина, возбудитель
определенных явлений. Нужно ли подробно объяснить, сколь далеки эти и им подобные
определения от выражения сущности.
Ограничиваясь приведенными примерами и иллюстрациями,
можем резюмировать: наше восприятие мира можно считать сколь угодно субъективным,
как и сколь угодно объективным; связанные с внешним миром только ощущениями,
мы не имеем никакой возможности проверить их; сама постановка вопроса об объективности
восприятия, ощущений станет правомерной лишь в том случае, если мы будем искать
ответ на этот вопрос у арбитра, который должен быть не человеком.
Материалистов, однако, не устраивает неопределенность
суждений об объективности или субъективности ощущений, восприятия мира в целом,
и они заявляют совершенно категорически: “Мы воспринимаем мир таким, каков он
на самом деле". Но странно, неужели ни один материалист не продолжил эту мысль
еще чуть дальше и не понял, что она с логической необходимостью требует арбитра,
который бы с абсолютной достоверностью мог судить о том, каков мир “на самом
деле", и сравнивать с этой истиной ощущения людей. Итак, нужно совсем немного
элементарной последовательности, чтобы убедиться в том, что одно из самых существенных
положений материализма приводит к идее Бога. В самом материализме, как видим,
неявно заложена его (материализма) прямая противоположность.
Перейдем теперь к анализу некоторых результатов
естественных наук, в которых материалисты видят такой сильный козырь, такое
неоспоримое средство борьбы с идеализмом. Рассмотрим, чего стоят магически действующие
на современного обывателя слова “наука доказала". При этом мы не будем тратить
времени на разбор таких перлов примитивного атеизма, как, например, утверждение,
что запуск спутников земли “развенчал" представление о Боге, так как мол место
Бога на небе, а спутники там побывали и Бога не встретили. Впрочем, быть может
толпу, умеющую поклоняться лишь идолам, этакие рассуждения и убеждают.
В наши дни в отношении естественных наук наблюдаются
два важных явления, которые, хотя и приводят к прямо противоположным результатам,
имеют общую причину: колоссальное усложнение форм всех наук, действующая подавляюще
громоздкость математического аппарата, понятий, терминов, необычайная разветвленность,
специфичность и многочисленность исследований. Первое из этих явлений состоит
в том, что толпа обывателей, а также дилетанты от науки преисполняются большой
верой в естественные науки, все большим преклонением перед ними. С одной стороны,
один только вид томов, испещренных таинственными и непонятными формулами, производит
магическое действие. Вера во всесилие науки подкрепляется еще потоком популярных
статей, журналов, книг. С другой стороны, вера эта очень удобна, уничтожает
сомнения, очень успокаивает душу, поощряет лень и инертность сознания, и все
это - без какого-либо ущерба для чувства собственного достоинства. Такого мнения
об естественных науках придерживаются все большие или меньшие посредственности
в самой науке, причем для последних это мнение является лучшим средством самоутверждения.
Второе явление состоит в том, что в последнее
время самые верхние побеги наук все больше упираются в непреодолимые противоречия,
неопределенности, все более ускользающую наглядность и постижимость результатов,
и наиболее сильные умы - каждый на оснований результатов в своей специфической
области исследования - стихийно приходят к идеям непознаваемости конечной сущности
мира, к необходимости отказаться от того прямолинейного материализма, который
тоже стихийно воцарился в науке в прошлом веке, когда все казалось столь простым
и ясным, а шествие исследователей столь победоносным.
Начнем с первого явления - с кажущегося всесилия
наук, всесилия человека, создающего науки и владеющего им. Действительно, современному
рядовому человеку огромное здание естественных наук кажется великолепным, могучим,
пронизанным светом. К тому же он не понимает разницы между знанием и умением,
между постижением Природы и изучением и использованием окружающих нас явлений,
а потому его низкопоклонная вера в науку подкрепляется еще “чудесами техники".
Все это вместе целые страницы книг, сплошь заполненные вязью формул, исследования
звезд далеких галактик, обнаружение и исследование поведения десятков элементарных
частиц, кибернетические машины, водородные бомбы, космические корабли - все
это настолько впечатляет обывателя, что он дошел бы до экстаза, не будь его
неотъемлемым свойством равнодушие ко всему, кроме функций своего желудка, половых
желез и некоторых житейских мелочей. Во всяком случае Природа ему представляется
послушной служанкой, которая насквозь понятна и подвластна жрецам-ученым. Если
же вы упомянете только о Боге, то обыватель наградит вас всегда имеющимся у
него наготове ушатом снисходительно-презрительного сострадания к вам.
Что же на самом деле могут науки ? Способны
ли естественные науки хотя бы в конечном итоге своего развития дать знание мира?
Поставив такой вопрос, необходимо, прежде всего, еще раз выяснить, что означает
знание (или познание) мира. Познать любой объект-значит ответить на вопросы:
1) что он суть? и 2) откуда, как и почему он произошел? Причем нужно именно
ответить, а не отодвинуть вопрос. Ответить так, чтобы нельзя было снова поставить
те же вопросы. С этой меркой мы и будем подходить к анализу способности естественных
наук дать знание. Идя таким путем, мы обнаружим, что, как уже бегло отмечалось
выше, любая отрасль естественных наук покоится на некоторых ничего не выражающих
и никому не понятных определениях и постулатах. Далее с помощью формальной логики
в словесной или математической форме, путем экспериментов, истолковываемых в
смысле и в связи с первоначальными определениями и постулатами, путем наслоения
бесчисленных терминов, категорий понятий строится сложнейшая система, требующая
бесспорно и таланта, и изощренности, и тренировки. Система эта выглядит, действительно,
внушительно, но ясно, что в смысле знания она не может дать больше того, на
чем построена. Фундамент же - мы с этого начали - не содержит ни грамма знания.
Все это, конечно, лучше проследить на примерах, взяв конкретную науку и спустившись
по цепочке взаимосцепленных категорий, показать, что нижнее звено беспомощно
повисает в воздухе.
Мы уже касались науки об электричестве. Начав
с высот релятивистской электродинамики, через уравнения Максвелла, придем к
простым понятиям потенциала силы тока и им подобным. На этой ступени еще есть
ответы на все вопросы: ток - движение зарядов, потенциал - энергия единичного
заряда и т. д. Ио это уже последняя (если считать сверху вниз), ступенька, где
все стройно и благополучно. Ответом на следующий вопрос: “что такое заряд?"
может быть, как мы уже видели, лишь беспомощное бормотание о каком-то нечто,
действующем на подобное ему нечто с некоторой силой.
Итак, на вершине науки все благополучно, сложные
понятия поясняются через простые, сущность сложных объектов разлагается, сводится
к сущности более простых. Но если не остановить вовремя процесс анализа, мы
приходим к конечной сущности, которая непознаваема. Выше мы уже видели, что
явления, закономерности вполне доступны изучению. Именно явлениями, закономерностями
занимаются науки в своих высоких главах. В этих главах не ощущается непознаваемости
сущности, ибо объекты столь многослойны, что их сущность еще много, много раз
можно разлагать, сводить к более элементарным сущностям, прежде чем достигнута
будет последняя сущность, которую ни к чему более нельзя свести и которая, как
всякая сущность, недоступна ощущению.
Механика, если продраться сквозь системы нелинейных
дифференциальных уравнений, сведется к понятию о движении материальной точки,
которая, оказывается, суть нечто вне нас, или, как говорят материалисты, “объективная
реальность, данная нам в ощущении". Опять конечная сущность закрыта, непознаваема.
Что же касается движения, то оно дефинируется либо как изменение положения в
некоем абсолютном пространстве, либо в лучшем случае, как изменение, положения
данного тела относительно других. Нетрудно заметить, что и последнее требует
понятия о пространстве, о котором написаны многие тома, но которое, несмотря
на это, действительно понятно человеку лишь в связи с его (человека) собственным
- реальным или мысленным - перемещением вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево.
Психология, физиология высшей нервной деятельности
очень внушительны, когда оперируют терминами “возбуждение" и “торможение" в
коре больших полушарий мозга. Но всякому ясно, что сущность понятий “мысль",
“сознание", “ощущение" не раскроется оттого, что их заменили другими названиями,
более материально звучащими. Ведь сами материалисты кстати настаивают на том,
что мысль ни в коем случае не есть электрический (или другой физический или
химический) процесс в мозге, а только связана с ним, как-то соответствует ему.
Но между выяснением соответствия или сопутствования
двух объектов и знанием их сущностей лежит пропасть. Слова, звучные названия,
которые не так просто отшелушить, закрывают от взоров эту истину. Людей вообще
очень впечатляют слова, названия, особенно звучные и непонятные.
В числе конечных, несводимых и непознаваемых
сущностей можно назвать живой организм, начало и конец или бесконечность пространства,
начало и конец или бесконечность времени, наконец, всю вселенную, как целое.
То, что все конечные сущности действительно
есть, что они не выдумка, следует из признания объективного существования мира.
Сколько можно назвать научных рассуждений,
научных теорий, казалось бы ясных и полных глубокого смысла, но лишь только
они прикасаются к одной из конечных сущностей, ясность и смысл их начинают расплываться,
ускользать. Думая о таких предметах, человек подсознательно, интуитивно чувствует
присутствие закрытой сущности, но не может только ничем к ней прикоснуться.
О каком бы из этих предметов ни думал человек, стремясь к достижению его сущности,
гоняясь за нею, он испытывает всегда одно и то же беспомощное чувство: что для
овладения ускользающей сущностью ему надо было бы как-то выйти из пределов самого
себя, преодолеть себя и что сделать это невозможно. Постоянное возвращение к
этому чувству в конце рассуждений, начатых из самых различных отправных точек,
заставляет признать, что все конечные сущности объединяет то, что они составляют
компетенцию Природы, а не человека, или если отбросить материалистическую гордыню,
нужно сказать, что конечные сущности знает Бог и не может знать человек. Итак,
мы убедились в том, что, если не хотеть считать весь мир понятием субъективным,
т. е. не хотеть впадать в субъективный идеализм, необходимо признать непознаваемость
конечных сущностей, а следовательно, непознаваемость сущности мира вообще.
Смысл и назначение естественных наук становятся
в свете всего, рассмотренного нами, чисто утилитарными. Эти науки дают не знание
мира, а сведения о процессах в нем и рекомендации в отношении рационального
учета и использования этих процессов. Так как слово “наука" звучит очень громко
и у большинства людей безусловно ассоциируется со знанием в том смысле, как
мы это понятие определили, было бы, вероятно, целесообразно говорить “ремесленные
науки". Такое название подчеркивает и утилитарность и то, что науки, особенно
математические, требуют, как и искусное ремесло, врожденного таланта, большой
тренировки, упорства.
Нам остается еще рассмотреть, как сами ремесленные
науки в процессе своего развития в последнее время разрушают все большее число
столпов, на котором покоилась идиллистически ясная материалистическая картина
мира.
Наиболее известны и широко обсуждаются примеры
из физики. Принцип неопределенности Гейзенберга, да и вообще все исследование
микромира породили волну дискуссий, в ходе которых философы-материалисты судорожно
и демагогически боролись за сохранение принципа познаваемости, а физики становились
все более безразличными к вопросам познаваемости, довольствуясь посильным согласованием
экспериментов и теории и умозрительными картинами строения атома, мало беспокоясь
о том, что за этим скрывается. Если же физиков удавалось вызвать на разговор
об этом, то наиболее выдающиеся из них всегда отвечали в духе непознаваемости
сущностей.
Далее, в наши дни уже почти никто в физике,
в астрономии не говорит о бесконечности вселенной в пространстве и во времени.
Приводится значение количества материи во вселенной. Исходя из наблюдений разбегания
галактик, из различных теорий гравитации и т. д. делаются совпадающие между
собою подсчеты возраста вселенной и нередко выводы о грядущем конце ее.
Материалисты, спасая столь важную для них бесконечность,
придумывают версии о том, что наша вселенная лишь одна из бесконечного числа
вселенных, составляющих мир, но в силу кривизны пространства, следующей из общей
теории относительности, ни один сигнал, ни один световой луч из другой вселенной
не может достигнуть нашей вселенной. Странно лишь, что они при этом не замечают,
как подрубают сук, на котором сидят: ведь это чистейшая проповедь непознаваемости.
Можно упомянуть о том, что в наши дни материалистическая
наука склонна признать телепатию, хотя и не может пока дать никакого удовлетворительного
объяснения ее.
Примечательно также признание неизменных генов
в качестве носителей наследственности.
Весьма любопытно, что при всей грандиозности
современных технических и финансовых возможностей, до сих пор не найдено промежуточное
соединительное звено между обезьяной и человеком, столь необходимое для подтверждения
теории Дарвина в применении к происхождению человека, не найдены внеземные
цивилизации.
Все это - лишь некоторые и весьма краткие иллюстрации
из большого числа возможных.