Главная страница >>Библиотека >> «Учитель поколений Рамбам» >> части I, II, III, IV, V, VI

Перед Вами электронная версия брошюры «Учитель поколений Рамбам», изд-во "Амана".
Подробнее об ее издании и возможности приобретения – здесь.
Zip-файл >>

Подсказка! Для просмотра содержания книги целиком, увеличьте ширину левого окна, отодвинув мышкой его вертикальную границу вправо.


РАБЕЙНУ МОШЕ БЕН-МАЙМОН (биографический очерк)

"От Моше до Моше не было равного Моше", - говорили современники о Моше бен-Маймоне, великом ученом, кодификаторе, философе, враче и учителе, духовное наследие которого оказало решающее влияние на еврейскую мысль последующих поколений.

Моше бен-Маймон, больше известный под именем Маймонид (в еврейской традиции - РАМБАМ - сложносокращенное имя, образованное из начальных литер полного имени Рабену Моше бен-Маймон) - крупнейший представитель блестящей плеяды средневековых мыслителей золотого века испанской еврейской культуры. В этот период (11-й-12-й вв.) в Испании творили такие светила, как Ицхак Альфаси, Шломо ибн-Гвироль, Авраам ибн-Эзра, Иегуда Галеви, Хасдай ибн-Шапрут.

Рамбам родился в Кордове 14-го дня месяца Нисана 1895 года по еврейскому летоисчислению (1135 г.), в семье судьи (даяна) раввинского суда Кордовы рабби Маймона бен-Йосефа.

Отец Моше, почитаемый в кордовской общине ученый и общественный деятель, был его первым учителем Библии и Талмуда. Впоследствии Рамбам получает также весьма основательное светское образование: по математике, естествознанию, астрономии, медицине, философии. Одним из его учителей был ученик великого арабского философа ибн-Баджи, в классе которого Моше изучал естественную историю. Уже в 13-летнем возрасте юный Маймонид подвергся грозному испытанию судьбы. В это время Испанией владели Моравиды, одно из диких африканских племен, вожди которого были одержимы борьбой против любых проявлений просвещения, подрывавшего, по их мнению, устои ислама. Насаждая ислам и подавляя просвещение, Моравиды преследовали не только евреев и христиан, но и собственных единоверцев-мусульман. Вскоре Моравиды уступили правление Альмагидам, главным предводителем которых был Али бен-Тамарат. Его наследник Абдул-Мумин овладел в 1146 г. Марокко, а в 1148 г. - Кордовой. Новый правитель ревностно принялся за распространение ислама в подвластных ему землях. Он потребовал от евреев и христиан, чтобы те приняли мусульманскую веру или, в противном случае, покинули его владения. Впрочем, принятие ислама состояло тогда в произнесении известной формулы мусульманского вероисповедания: "Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед - посланник его". Многие еврейские семьи и целые общины, упорно сопротивляясь этому горькому требованию, с посохом в руках рассеялись по разным странам и отдаленным провинциям обширных владений Абдул-Мумина. Другие же, более просвещенные и, в первую очередь, духовная элита, формально приняли ислам, оставаясь на самом деле ревностными исполнителями законов своих предков.

К их числу принадлежало семейство Маймона. Облекшись в личину мусульманства, оно долгое время беспрепятственно живет в Кордове, и лишь в 1159 г. отправляется в Фез, оставив навсегда свою родину.

Наследник Мумина, Абу-Якуб-Юсуф, следуя примеру своего отца, продолжает преследовать подвластных ему иноверцев, и в 1165 г. семейство Маймона вновь отправляется в странствие. В этот период Моше начинает свой комментарий к Мишне " (арабск. "Светоч") и пишет "Послание о самопожертвовании во имя Всевышнего" ("Игерет Кидуш а-Шем").

Дальнейшие скитания приводят Маймона в 1165 г. в Святую Землю. Он поселяется и живет некоторое время в городе крестоносцев Акко, а затем перебирается в Иерусалим. Жестокая судьба вновь гонит их из страны, на этот раз - в город Фостат (старый Каир).

Вскоре после прибытия в Фостат умирает отец семейства рабби Маймон.

На протяжении многих лет духовную деятельность рабби Маймона и Моше содержал старший брат Моше Давид, который занимался торговлей драгоценными камнями. Во время одного из плаваний по Индийскому океану Давид попадает в кораблекрушение и гибнет. Бремя содержания семьи ложится теперь на плечи Моше. Он категорически отклоняет предложение заниматься Торой как средством содержания семьи, и предпочитает медицинскую практику. Незаурядные способности Маймонида привлекают внимание визиря султана Саладина, и в течение последующих двадцати лет он работает придворным врачом султана. Его слава врача настолько велика, что Рихард Левенгерц, посетив Святую Землю во время крестового похода, предлагает Рамбаму стать его личным врачом...

В Фостате Маймонид решительно сбрасывает с себя личину мухаммеданства. С этого времени начинается счастливая эпоха в жизни Моше бен-Маймона. Обладая огромными знаниями по части еврейских дисциплин и глубокими сведениями в языкознании, философии, медицине, математике, он становится духовным оракулом своего времени. Евреи, равно как и мусульмане, стекаются в Фостат из самых отдаленных уголков Средиземноморья, чтобы слушать его проповеди, публичные лекции по философии, медицине и естественным наукам.

Общее благоговение перед Маймонидом растет с каждым днем, и спустя некоторое время он единодушно избирается на пост главного раввина Каира и окрестностей. Его влияние и авторитет распространяются по всему еврейскому миру. Огромная корреспонденция Рамбама включает публичные обращения к различным общинам мира; ответы на вопросы по части еврейского права, кашрута и гигиены; методические рекомендации изучающим Тору и Талмуд: многочисленные комментарии к каноническим текстам и многое другое. Об интенсивной деятельности мыслителя, педагога, врача, общественного деятеля, общепризнанного духовного лидера еврейского мира мы можем судить по отрывочным сведениям, почерпнутым из его переписки. В письме своему другу и переводчику Шмуэлю бен-Иегуде ибн-Тиббону он пишет:

"Мой день заполнен следующим образом. Я живу в Фостате, а султан находится в Каире. Я обязан каждое утро его навещать и, если он или его дети или кто-либо из обитательниц его гарема чувствуют себя нездоровыми, я не имею права оставлять Каир и, соответственно, не успеваю вернуться в Фостат к обеду... Меня одолевает голод, но я нахожу приемную, заполненную народом, евреями и неевреями, дворянами и простолюдьем, друзьями и противниками - пестрая смесь людей ожидает моего возвращения.

...Я слезаю с коня, мою руки, иду к моим пациентам, обследую их неторопливо, принимая одновременно легкую закуску (единственный раз, когда я ем в течение 24 часов). Пациенты идут и идут до ночи, иногда еще позже. Я беседую с ними, даю им указания, но чувствую смертельную усталость, почти падаю, и, когда приходит ночь, я настолько истошен, что едва способен говорить.

... По этой причине ни один еврей не может побеседовать со мной в будний день. В субботу же приходит ко мне вся конгрегация или, по крайней мере, большинство ее членов, после утренней молитвы. Я даю им указания на всю будущую неделю... До обеда мы учим вместе Тору и Талмуд, а затем они уходят. Некоторые из них вновь приходят и читают со мной вместе отрывки из послеобеденных молитв, пока не наступает время вечерней молитвы. Так провожу я свою субботу."

Попутно Рамбам заканчивает свой комментарий к Мишне под названием "Маор" ("Светоч") и пишет два монументальных произведения, которые стали вершиной его духовной деятельности: "Мишнэ Тора"Путеводитель заблудших". К этому же периоду относится написание знаменитого ''Йеменского послания" ("Игерет Тейман").

Несмотря на всеобщее благоговение современников ("Свет на востоке и на западе,... чудо поколения"), в некоторых кругах Рамбам сталкивается с неприятием его трудов. Ортодоксальные круги критикуют его рационалистический подход к еврейскому законодательству; не всем импонируют его философские взгляды. Противники Рамбама утверждают, что его "Мишнэ Тора" подрывает основы Талмуда...

Маймонид величественно держится в стороне от этой дискуссионной суеты завистников и консерваторов, борьбу против которых ведут его сын Авраам и молодой ученик Йосеф бен-Иегуда.

В 1204 году, в возрасте 70 лет, Рамбам умирает. Его могила на Святой Земле, в Тверии, по сей день является местом паломничества еврейского народа. В день кончины Маймонида в Фостате был объявлен трехдневный траур. Великого мыслителя оплакивали как евреи, так и мусульмане. Всеобщий пост в Иерусалиме сопровождался чтением Священного Писания и заключительным стихом из пророка Шмуэля: "Блеск Израиля исчез, ибо не преодолен мост к Богу".

ФИЛОСОФИЯ

О СВЯТОСТИ КНИГИ "ПУТЕВОДИТЕЛЬ ЗАБЛУДШИХ"

Рав Авраам-Ицхак а-Коэн Кук

Есть место для разных мнений

В нашем поколении, как и в ряде предыдущих, труд Рамбама "Путеводитель заблудших" был причислен к святым книгам, примыкающим к Торе, и наш долг сегодня - углубиться в его изучение и исчерпывающе познать все его содержание, как это принято по отношению к Священному Писанию. И тут так же, как при рассмотрении сущности различных установлений Торы, возможен разный подход и могут возникнуть разногласия. Но мы неизменно руководствуемся правилом - "будь очень внимателен и прислушивайся к словам очищающим и осуждающим, оправдывающим и обвиняющим, запрещающим и разрешающим, ибо все они исходят от одного Пастыря" (Талмудический трактат Хагига, лист 3). Точно так же следует поступать и в данном случае. С этой меркой мы подходим к мнениям и верованиям, высказанным мудрецами Израиля, которых мы причисляем к отцам нации, светочам Торы и святым людям. Упаси Господи отнести некоторые их мнения к высказываниям "внешним", находящимся якобы за пределами иудаизма. Тем более это недопустимо, когда речь идет о высказываниях нашего учителя Рамбама. И даже если некоторые его идеи оспариваются многими мудрецами последних поколений, мы можем сказать лишь одно, что вынуждены придерживаться мнения большинства великих людей Израиля.

Нет сомнения, что на некоторых людей оказывают воздействие определенные идеи, побуждая их сердца стремиться к святости и чистоте помыслов, к Торе и заповедям. Но есть и такие люди, на которых воздействуют другие идеи, приближая их сердца ко всему возвышенному и святому. И если мнения, высказанные и разъясненные в "Путеводителе заблудших" соответствовали духу святости Рамбама, да будет память его благословенна, то несомненно, что на очень многих в народе Израиля эти идеи будут воздействовать самым благотворным образом. А если найдутся такие, что не смогут связать свои духовные представления и свою веру с идеями, выраженными в книге Рамбама. они имеют полное право связать свои мысли и сердца с мнениями других великих деятелей иудаизма, идущих иными путями.

Война Рамбама за воплощение идеи о Творце вселенной

Удивляюсь, как можно не испытывать чувство благодарности к нашему учителю Рамбаму за его великий вклад в иудаизм, нашедший выражение в этой книге. Ведь ему удалось удалить за пределы Израиля вздорные и страшные представления о Божественной сущности.

Ему мы обязаны тем, что обоснованы основополагающие догматы веры, позволяющие глубоко и искренне верить, что Создатель бестелесен, что Его нельзя определить свойствами вещества и что Ему вообще нет никакого подобия. Одному Богу известно, в какой степени неверие и отрицание пожирали бы нас, если бы положение с верой оставалось бы столь вульгарным и примитивным и в последующих поколениях, когда знания и свободомыслие широко распространились по всему миру, а привязанность к святыням Торы и традициям сильно ослабели в сердцах масс. Какое счастье, что задолго до этого появился наш святой учитель и осветил своим чистым и волшебным светом истоки нашей веры!

Рамбам отделил греческую философию от иудаизма

Рамбам показал, что целая пропасть отделяет сущность нашей Торы от греческой философии. Он установил три важные основы иудаизма, которые не вправе игнорировать любой познакомившийся с книгой "Путеводитель заблудших". Первая из них - явление пророчества. Оно выше человеческих понятий и представлений. То, что мы не можем постигнуть умом, становится нам известным через пророков, устами которых глаголет Бог ("Путеводитель заблудших", часть вторая, гл. 32 и далее, в особенности 38).

Вторая основа - сотворение мира (там же, гл. 13 и далее, главным образом гл. 25). Тем самым он вырвал с корнем греческие языческие представления о бытие и вернул нам святость подхода Торы к проблемам мироздания, которая выражает сущность еврейского взгляда, диаметрально противоположного эллинскому, считающему вселенную извечной и безначальной.

Третья основа - личный Божественный надзор за каждым человеком (там же, часть третья, гл. 16 и далее), что диаметрально противоположно всем формам, видам и оттенкам греческой философии, которая придерживается извечного взгляда грешников - "оставил Господь эту землю и не видит Господь" (пророк Иехезкель, 9, 9).

Абсолютная противоположность этих трех основ, установленных нашим великим учителем, отгородила навеки человеческую греческую мудрость от Божественной мудрости иудаизма, несовместимых по самой своей сути.

Является ли человек целью мироздания?

Говоря о цели мироздания, Рамбам писал (там же, часть третья, гл. 13-14), что не следует думать, будто все создано лишь для человека, ибо есть высшая цель всего бытия, ведомая лишь Творцу.

Мы должны быть благодарны нашему учителю, высказавшему такие взгляды. Ведь все ниспровергатели, число которых особенно возросло после того, как расширились границы мироздания (после открытия Коперника и последующих ученых) базируют свое неверие именно на том, что иудаизм якобы предполагает, что человек является центром мироздания. Когда оно рисовалось воображению в виде земли, находящейся в центре, и на ней вращается сфера, такой взгляд был приемлем. Но сейчас, когда картина безмерно расширилась и усложнилась, и наш земной шар представляется лишь маленькой песчинкой в бесконечности, это порождает неверие. Поэтому мы вправе гордиться взглядами нашего учителя, который спас позиции религии в целом, указав, что если даже цель мироздания выходит далеко за пределы человеческого рода, все же есть место для Торы и веры. Таким был путь нашего учителя всегда - строить основы веры на прочном и незыблемом фундаменте. (Заметим в скобках, что, решив разъяснить Божественное присутствие именно на основах извечности вселенной, хотя на основах сотворения мира разъяснить это было бы проще и легче, - он доказал незыблемость и прочность своих взглядов.) То же самое в отношении цели мироздания. Если придерживаться мысли, что только человек есть суть всего сущего, тогда все довольно просто и есть место для Торы и для веры. Но если считать, что справедлива идея, расширяющая и удаляющая цель мироздания далеко за пределы человеческого бытия, есть место для заблуждений и заблудшихся. Поэтому наш учитель решил доказать, что мы можем согласиться с тем, что цель мироздания до того расширена, что обнимает все бытие в целом, но и при этом Тора и вера во всей своей чистоте стоят на незыблемом фундаменте.

Вообще нельзя решать такой общий абстрактный вопрос односторонне. Ведь даже в мистической Каббале (см. "Древо жизни" цфатского каббалиста 16-го века Хаима Виталя, раздел о первобытном человеке), представлены два мнения по вопросу, что важнее и возвышеннее - земной шар или небесная сфера , а ведь каббалистов не заподозришь в приверженности к греческой философии.

В сущности все эти рассуждения о цели мироздания имеют целью облегчить понимание высшей этической связи человека с Творцом и его преданности Ему. Иногда представления о целеустремленности мироздания в связи с сотворением человека и со смыслом его жизни помогают его возвышению. В иных же случаях ощущение ничтожества и малозначимости человека по сравнению со вселенной, сотворенной Богом, помогают его возвеличению, порождая чувство скромности. И то, и другое - слова живого Бога, и недопустимо одно из этих мнений считать "внешним" и исключить его из рамок иудаизма.

Вообще следует помнить, что наш учитель не высказывал своего мнения о перенесении понятия целеустремленности из человеческой сферы применительно к избранным личностям, таким, как наши святые праотцы и пророки, которые были беспредельно преданы Всевышнему и Божественная сила обильно нисходила на них. Ведь сказано: "Ангелы вы и сыновья Всевышнего все вы" (Псалмы, 82, 6). Благодаря великим праведникам существует вселенная, ибо праведники - основа мира, и все, что сказано об этом, имеет в виду интересы подавляющего большинства людей. Каждый должен подумать: "Ради меня сотворен мир" (трактат Мишны Санедрин, лист 37), не отрицая при этом, что главное все же - сам этот мир. Точно так же каждый разумный человек, утверждая, что мир создан ради него, не станет отрицать огромное значение всего мироздания в целом. Таково мнение нашего учителя Рамбама.

Красота Ефета в шатрах Сима*

Термины, которые наш учитель употребил в своей книге, вроде "пятый дождь", "первобытная сила", "обособленные умы", "сепаратные мнения" - совершенно новые в нашей философской литературе. Все это надо рассматривать как попытки рационально объяснить, в меру человеческих сил, тайны мироздания, и нет особой разницы в том, какие термины употреблять. Не знаю, есть ли тут место для излишнего фанатизма. Разве пути рациональных размышлений запрещены в Израиле? А как же тогда с красой Ефета в шатрах Сима?** А где сотрудничество людей, созданных по образу и подобию Божьему, которое позволяет нам чтить и уважать каждого чистосердечного человека и принимать правду из любых уст, кто бы ее ни изрек? Произносящий слова мудрости, к какому народу он бы ни принадлежал, в нашей литературе именуется мудрецом.

Можно ли отделить "Путеводитель заблудших" от Рамбама?

Нет никаких оснований утверждать, что в сердце у нашего великого наставника царил разброд, и когда он писал "Путеводитель заблудших", у него был иной душевный настрой, не такой, как при создании других книг. Ничего подобного! Наш учитель - воплощение праведности, и в той же мере, в какой он был гением Торы и мудрости, он велик в своем чистосердечии и своей верою. И все его слова, в том числе капитального труда "Путеводитель заблудших", останутся навеки светочем в иудаизме, и его учение будет сиять, как "солнце спасения, в крыльях которого - исцеление" (пророк Малахи, 3, 20).

Перевел А. Белов
______________________________

* Парафраз библейского стиха "Пусть Бог даст простор Ефету, и да обитает он в шатрах Сима" (Бытие, 9, 27) . Многие талмудисты трактуют начало этой фразы "Пусть Бог даст красу Ефету..."
** Ефет в данном контексте - мудрецы народов мира, а Сим - мудрецы иудаизма.
______________________________

О КНИГЕ МАЙМОНИДА "МОРЭ НЕВУХИМ"

Проф. Шломо Пинес

Бесспорно, главным произведением Маймонида, в котором великий мыслитель излагает свою религиозную концепцию, является "Морэ Невухим" - "Путеводитель заблудших".

Люди, читавшие Тору, приходили в смущение от соприкосновения с греческой философией. Маймонид считал назначением этого сочинения - "поощрение понимания истинного духа Закона".

Творец не подлежит определению. Человеческий разум не может познать Творца. И ничего, что творится на небе, человеческому разуму постичь не дано. Человеческому разуму доступно лишь то, что происходит на земле. Так что знание человека ограничено узкими рамками. Но человеческий разум может познать действия Творца в природе, и Маймонид называет их атрибутами действия. Ряд имен Всевышнего объяснены Маймонидом как характеризующие Его действия.

Сущность Творца человеку неведома; знает он лишь то, что Он существует. Первопричину человек постигает умозаключением.

Так как все сущее частью является постоянным, частью - преходящим, то должно существовать нечто вечное. Ничто не переходит из состояния потенциального в актуальное /действительное/ без вмешательства действующей силы извне. Эта сила требует, в свою очередь, другой, приводящей ее в движение, и так далее до бесконечности, пока она не сталкивается с силой постоянной. Многие атрибуты действия в природе есть благостное начало, которое постоянно являет примеры благости, например, родительская любовь к детям, - не только в человеческом обществе, но и в мире животных.

Видит человек в природе и явления страшные, как землетрясения, наводнения, стихийные бедствия. Человек может подражать Творцу в Его благостных действиях, а когда есть надобность - и в карательных актах например, в справедливом суде и т.п.

Маймонид связывает познание истины с высшим призванием человека - мудростью созерцания. Но есть люди в истории, - как Авраам, Моисей, - которые умеют совмещать созерцание с активными действиями, и эти действия не противоречат созерцанию. Мысль таких людей поглощена Творцом. Они весьма активны, но активность эта не прерывает созерцания.

Воображение автора "Морэ Невухим" создает мир настолько реальный, что перед ним тускнеет всякая реальность. Мир Маймонида - это величественный замок, окруженный стеной. Вокруг стены замка ходят люди, сам же замок - обитель Творца. Некоторые не подозревают о существовании замка, и повернулись к нему спиной. Другие блуждают вокруг стены, не находя ворот. А некоторые нашли ворота и вошли в замок. Это - мыслители. Но есть и такие, которые проникают вовнутрь самого замка и пребывают там постоянно. Это - пророки...

МАЙМОНИД: РЕЛИГИЯ КАК ПОЭТИЧЕСКАЯ ИСТИНА

Проф. Давид Баумгардт

1

Каждое поколение дает ответ на вопрос, в какой мере пера и разум должны властвовать над человеческой жизнью. Одной из заслуг Маймонида является то, что он в свое время отверг простое первенство как веры, так и разума и добился удивительного равновесия между ними. Может ли он теперь, через 800 лет, научить нас чему-либо в этом вопросе?

Если бы только один труд Маймонида - "Морэ невухим" - стал классическим для иудаизма; если бы он не дополнил этот большой труд критической и "светской" мысли монументальной кодификацией Талмуда, "Мишнэ Тора" - тогда, по словам одного из представителей консервативного иудаизма, еврейство не могло бы выжить духовно. Излагая с грубой ограниченностью эту точку зрения, Оскар Гольдберг говорил, что еврей, задавший вопрос (создается впечатление, что Маймонид делает это в "Морэ невухим"), позволяет ли ему греческая философия придерживаться определенных убеждений иудаизма, изменил наследию Маккавеев уже самой постановкой вопроса!

Эти тенденции усиливаются в современном иудаизме, и поэтому, вероятно, пришло время задать вопрос, что представлял бы собою иудаизм в наше время, если бы он не пыл готов к встрече с глубоким критицизмом, столь смело представленным Маймонидом в его "Морэ невухим".

Никто, конечно, не может приуменьшить ту роль, которую играл кодекс "Мишнэ Тора" в сохранении и развитии иудаизма. Маймонид действительно был "большим орлом", который, как часто с восхищением говорили, поднял и перепал нам всю совокупность талмудической традиции. Его "Кодекс" - это действительно яд хазака, - "сильная рука", поддерживающая нашу веру.

В прошлом объемные тома трудов Маймонида не нуждались в переводах: евреи, как правило, могли и хотели изучать эти труды на иврите.

Иначе обстоит дело с "Морэ невухим". Эта книга переведена на множество языков, в том числе дважды - на латынь. Затмевая метафизические исследования Шломо ибн-Гвироля, Саадии и других средневековых мыслителей, этот труд стал ярким факелом, озарившим иудаизм и мировую философию, свет которого дошел до наших дней.

Если с помощью своей "Мишнэ Тора" Маймонид поддержал дух талмудического иудаизма, то с помощью "Морэ невухим" он расширил область нашей объективной реакции.

.......................

Чему же, задаем мы себе вопрос, Маймонид может научить нас, людей нового времени, пытающихся найти верное соотношение между верой и разумом сегодня?

На первый взгляд, Маймонид предлагает точку зрения человека, владеющего редчайшей уравновешенностью. Кажется, что он вдыхает и выдыхает вечный воздух мира. Вот что он пишет Йосефу ибн-Габиру: "Я могу спросить любого, кто вследствие своей неосведомленности... дурно отзывается обо мне". Но тут же, с оттенком доброй иронии, он добавляет: "Я прощаю всякого, кто нападает на меня... и отвергает мой метод... в особенности, если он извлекает при этом пользу из моего метода. Он не причиняет мне вреда".

Он также писал Йосефу бен-Йегуде ибн-Акнину: "Я убежден, что в будущем, когда зависть и чрезмерное воодушевление по отношению ко мне утихнут, евреи смогут признать значение моего труда". Разумеется, это слова человека, идущего на компромисс, стремящегося к миру любой ценой.

Не меньшей полемической силой обладают и другие высказывания Маймонида. Вот, например, его ироническое замечание о том, что "сказанное не становится правильнее от того, что его повторяют еще и еще; и не становится менее верным от того, что его не повторяют вовсе". Или: "Не считай положение верным лишь потому, что оно обнаружено в книге: перо столь же мало удерживает лжеца, как и язык". Или: "Подобно тому, как вода не задерживается на откосе, слова Торы, мудрости не остаются с тщеславным".

Маймонид, проявлявший завидное мужество в борьбе с влиятельными и сильными оппонентами, был в то же время добрым, великодушным наставником для простых учеников. Он ободрял растерявшихся, терпеливо выводил учеников из сомнений, учитывая их способность овладеть истинным учением.

Подобно Маймониду, мы, современные евреи, не готовы отказаться от учения Священного Писания, которое является нашим величайшим даром человечеству; в то же время мы не можем заткнуть уши и не слышать то, что светская наука провозглашает языком, опирающимся на чувства и "принципы чистого разума", ибо основания "веры" светской науки в корне отличаются от оснований веры любой религии.

Не имеет первостепенного значения тот факт, считают ли Маймонида великим примирителем религии и науки, веры и разума, - или утверждают, подобно Юлию Гутману, что он "переоформляет систему Аристотеля в соответствии с учением Библии". Я полагаю, что по отношению к Маймониду было бы справедливее не подчеркивать, что он склонял разум к Священному Писанию, а отметить другую сторону деятельности Маймонида: попытку приблизить религию к светскому знанию, попытку применить букву библейской доктрины к требованиям современной ему науки и решительный отказ принести какую бы то ни было интеллектуальную жертву в осуществлении этой попытки. О смелости такого подхода можно судить по резкому противодействию идеям великого мыслителя со стороны консервативных схоластов того времени (противники Маймонида во Франции публично сожгли - с одобрения христианской церкви - его главный философский труд).

2

В целом заслуга Маймонида состоит не в открытии новых направлений в мировой философии; он скорее завершил и подытожил труд многих своих предшественников. То, что сказал Платон о своем ученике Аристотеле, можно сказать о Маймониде: он был всепоглощающим неутомимым читателем. Плодотворность его чтения основывалась на зрелой проницательности ума мыслителя; его редкая интуиция, не менее чем чтение как таковое, указывала и продолжает указывать путь к новым начинаниям.

В некоторых оборотах его речи чувствуется графическая и несколько грубоватая дидактическая сила. Он сравнивает различные ступени человеческого понимания с различной отдаленностью места, в котором живет человек, от царского дворца. Есть люди, говорит мыслитель, живущие далеко от города, в котором находится царский дворец; им недоступен контакт с истиной ни посредством мысли, ни посредством веры, и они немногим отличаются от животных, ибо лишены всякого человеческого знания. Но тот, кто живет в городе и отворачивается от царского дворца, стоит еще на более низкой ступени, поскольку он имеет доступ к знаниям, но выбирает невежество. Есть и другие люди, идущие к царю, но еще не достигшие стен его дворца; это несведущие, которые соблюдают закон.

Тот, кто изучает исключительно математику и логику, уподобляется человеку, ходящему вокруг царского дворца в поисках ворот. Логика и математика - науки подготовительные; следует постичь саму действительность - натурфилософию и, сверх того, метафизику, - чтобы войти во внутренний мир дворца, подобно священнослужителям, описанным Иехезкелем /44,21/. Но лишь тот, кто готов отказаться от второстепенного в своем стремлении к вдохновенной идее Божественного управления вселенной, - иными словами, лишь тот, кто обладает пророческим даром, - достигает приемных покоев царя /"Морэ невухим", часть 3, глава 51/.

Другое сравнение отличается еще большей экспрессивностью. Маймонид спрашивает: можно ли верить тому, что человеческое существо способно жить на протяжении месяцев без дыхания, еды, питья и биологических выделений? Вот как отвечает на этот вопрос мыслитель: хотя такое предположение звучит неправдоподобно, если исходить из наших знаний о взрослом человеке, оно полностью соответствует истине, когда речь идет о состоянии человеческого эмбриона. При помощи этих и других сравнений Маймонид доказывает возможность приложения знаний, полученных из обычных земных наблюдений, к широким сферам реальности, не доступным ограниченному человеческому пониманию.

В начале "Морэ невухим" и в других трудах Маймонида содержится немало предостережений от беспредельного честолюбия философов религии и метафизиков. Он решительно отвергает всякую возможность познать какой-либо позитивный атрибут Божественного существования. Человеческому пониманию доступны лишь деяния Господа, творения его созидательных сил, но ни в коей мере не позитивные характеристики Его природы. Продолжая традицию так называемой "негативной теологии", которая создавалась на протяжении многих предшествующих веков, Маймонид утверждает, что мы можем знать лишь то, чем не является Всевышний, и не знаем, чем Он является в действительности: только негативные атрибуты Всевышнего, но ни в коем случае не Его позитивные признаки.

Маймонид безжалостно боролся с теми, кто воображал, что знает о Всевышнем все и считал буквально возможным коснуться Его колен. Маймонид представляет собой во всех отношениях сократовский тип мыслителя, критический ум, подобный Декарту и Канту, в отличие от Спинозы и Гегеля, создателей умозрительных систем. Подобно Канту, Маймонид предпочитал надежность хорошо обоснованного метода мысли любой "привлекательной" доктрине "мудрости", построенной на ненадежном фундаменте.

С этой точки зрения следует рассматривать его "научный рационализм" и усилия, направленные на то, чтобы придать абстрактный и сдержанный философский смысл многочисленным поэтическим метафорам Священного Писания. В начале "Мишнэ Тора", а также в "Морэ невухим" он предостерегает от буквального толкования многочисленных мест Священного Писания, где говорится о "деснице" Господа /Исход 15,12/, о Его "руке" /Исход 9,3/, о "персте", которым Творец писал на скрижалях /Исход 31,18/, или о "ногах" /Исход 24,10/, "глазах" /Второзаконие 11,12/, "ушах" /Числа 11,18/.

Во времена, когда религия носит созидательный характер, обычно не существует большой опасности неверного истолкования символического языка религии. Великие мудрецы эпохи Талмуда считали не требующим доказательств восточное право свободной интерпретации: это право казалось им самим собой разумеющимся. Но в периоды оскудения религиозной мысли наиболее уязвимыми оказываются силы противостояния древних священных документов, и тогда догматизм попадает, как правило в состояние оцепенения, превращается в учение, проповедующее поклонение букве священного текста. Лишь тогда он начинает опасаться, что его положения веры могут терять свою силу, если их внутреннее значение принимается как нечто более важное, чем буква слов подлинника, в которую облачено это знание.

Маймониду неведом такой страх. Признавая вещественный, простой, буквальный характер вещей в этом мире, он, тем не менее, подчеркивал, что подобная "простота" недопустима в области морали и религии. Как известно, строжайшее подчинение букве политической конституции не дает никакой гарантии, что идеалы, проповедуемые этой конституцией, все еще живы...

Маймонид утверждал, что в мире духа "врата интерпретации" не должны быть запертыми, - признание, которое Гуго Бергман по праву назвал "дерзким".

Поэтому мне кажется исторически несостоятельным утверждение, что Маймонид - явный консерватор. Конечно, современному человеку он может показаться таковым, ведь Маймонид по существу не коснулся еврейской этики и обрядового закона. Но в своем подчеркнуто свободном толковании иудейских "догм" он шел на большой риск, всегда связанный с подобной свободой. Такая свобода может проложить путь для недальновидной реформы или для малодушного уподобления чужой вере, которая в данный момент является политически господствующей. Но религия, не идущая на подобный риск, не может сохранить свою жизнеспособность.

В религии речь идет не только об альтернативе между безусловным принятием буквы традиции с одной стороны и нигилизмом - с другой. Альтернатива может быть и иного плана: следует всегда оставлять открытым путь для более глубокого понимания многовекового фундаментального проникновения в сущность вещей.

Маймонид подверг новой интерпретации метафизический язык наших наиболее священных религиозных документов и тем самым усилил абстрактность и духовность, которые отличали нашу веру от любого другого верования и религии. Следует надеяться, что ни философские опасения Авраама бен-Давида в 12-м столетии, ни новомодный фундаментализм нашего времени не в силах приуменьшить выдающуюся роль Маймонида в одухотворении положений иудаизма.

3

Но, как заметил Ницше, плохая благодарность учителю - хотеть быть только его учеником. Неужели мы благодарны Маймониду лишь за то, что он "рафинировал" абстрактную сущность иудейского монотеизма, и за то, что мы, под его влиянием, не допускаем раскола между нашими научными и религиозными воззрениями?

... Маймонид видел, на какое количество вопросов, заданных религиозной мыслью, не может ответить метафизика Аристотеля или любая другая наука или философия его эпохи. Расцвет новейшей физики в 20-м веке показал, что существует множество таких религиозных вопросов, которые не могут быть объектами рационалистического научного анализа.

Маловероятно, что когда-либо мы вновь вернемся к использованию поэтических метафор Библии для описания фундаментальных фактов. Но в отличие от Маймонида - и даже отчасти соглашаясь с догматическими принципами, против которых он выступал - не следует стремиться к пониманию великого символического языка религиозных переживаний исключительно как доступное выражение абстрактных метафизических истин. Мы можем и должны принимать историю создания неба и земли и упоминание о "сильной руке" Превечного за то, чем они были первоначально, - а именно, как выражение основных религиозных чувств, связанных со Вселенной и человеческой судьбой, которые поэтически адекватны.

Кто не согласится с тем, что маймонидова интерпретация великого Божественного Откровения /Исход 33/ содержит важные элементы истины? Когда Моисей хочет узреть лик Всесвятого, Всесвятой отказывает ему в этом, ибо "человек не может видеть Меня и остаться в живых", но дает ему увидеть "благость" Свою и "славу" Свою. Согласно Маймониду, это место в Торе учит, что лишь деяния Творца Превечного доступны человеческому пониманию, "благость", которая обнаруживается в Его творениях, но не природа Всевышнего...

Только ограниченные людские характеристики, которые не могут быть приписаны Всевышнему, находятся в пределах досягаемого для ограниченного человеческого понимания. Все это верно. Но разве не важнее видеть, как бесконечно много говорят нам эти немногословные стихи Библии; много больше, чем "негативная теология" Маймонида?

Парадоксально, что в результате нам пришлось по меньшей мере в одном отношении вернуться к Священному Писанию в той его трактовке, в которой его воспринимали до Маймонида, с тем, чтобы затем следовать по пути, указанному великим мыслителем. Нет необходимости оправдывать поэтический язык Священного Писания, объясняя, что он является средством открытия абстрактной истины человеку с нефилософским складом ума. Нет также необходимости оправдываться, признавая, что Тора говорит с нами нашим же языком человеческого общения /"Морэ невухим", 1,26/. Даже наиболее проницательный современный мыслитель может принять большие Библейские метафоры за то, чем они являются на самом деле и чем они обусловлены: лучшим из возможных выражений глубокого религиозного чувства.

Ни в коем случае нельзя понимать наше религиозное иносказание как изложение фактов; но оно может и должно быть понятно как поэзия. Возможно, меня обвинят в неприемлемом занижении истинного значения религии. Эти критики не понимают значительности некоторых великих истин, содержащихся в духовном творчестве, в поэзии. То невыразимое, что является объектом религии, не может быть постигнуто в рационалистической философской формулировке. Его могут только подразумевать, и только художник или поэт. Религиозный смысл жизни, который раскрывают Псалмы, Песня Песней и книга Иова, невозможно передать в философском трактате, какими бы вескими и значительными не были его доводы. Только поэту под силу собрать и сжато выразить бесчисленные искры того чувства, которое составляет сущность религиозности - и пока еще не является узким схоластическим "моралите'': - чуткость к грандиозности действительности вместе с неясным и неисчерпаемым сознанием нашего собственного величия и нашей ничтожности.

Поэтому нельзя умалить значение религии, назвав поэзией ту часть, в которой не содержится учение о морали. Сказанное означает лишь то, что поэзия возвышается до функции, которую лишь она может выполнить, передавая особую, поэтическую истину.

Не случайно и не из-за честолюбия иудейские пророки обращались к миру высоким языком. Выразительный поэтический язык является столь неотъемлемой частью пророческого вещания, что с ним не может сравниться ни одно прозаическое высказывание, каким бы важным оно ни было с дидактической точки зрения.

Маймонид освободил нас от приверженности не более чем к букве религиозного откровения. Он счел необходимым объяснить ее как простой дидактический прием просвещения нефилософского ума. В отличие от Маймонида - а возможно, благодаря ему, - мы должны вновь с любовью и уважением отнестись к поэтической букве как к подлинной форме воплощения религиозной истины, отличающейся от истины, связанной с фактами...

Перевела Ф. Гурфинкель

О ЗАБЛУДШЕМ (из лекции)

Раввин И.-Д. а-Леви Соловейчик

Говоря о себе, Рамбам подчеркивал, что верующий - это самый "растерянный" из людей. "Путеводитель для растерявшихся" он написал для себя, а не для других.

Что же означает "растерявшийся"? - Это человек глубоких убеждений и творческого мышления, - и верующий в истинность нашей Торы... Это человек, отличающийся от окружающих определенными свойствами и интересующийся философией. Он неустанно ищет истину и вынужден признать, что пути Господни сокрыты, что человек подвластен судьбе и смерти, что непроницаемая завеса отделяет его от неизвестного, и он стоит перед этой завесой в растерянности и страхе. Для еврея "растерянный" суть почетный аристократический титул...

Целью и пределом знания является непознанное. Знающий все бесконечно далек от Бога. Когда человек хвастается отсутствием тревоги и страха, полным благополучием и безмятежностью, - это признак духовного падения. Когда человек в смущении и страхе застывает перед сокрытым и тайным - это святость.

Бог открылся Моисею, застывшему перед тайной: почему не сгорает терновник? Нам трудно понять, почему мы боимся смерти. Почему иудаизм избирает жизнь, почему спасение жизни по важности своей предшествует всему? Это тайна Всевышнего, и в этом -- смысл иудаизма.

Тайна жизни заключается в том, что тайное должно существовать, и что обращение к высшей силе - к Богу - неизбежно. А наивысшее счастье приходит к человеку тогда, когда, испытав страх и убедившись в своем неведении, он находит Бога...Отношение Вездесущего к миру неоднозначно. Его можно определить одновременно как отдаление и приближение. С одной стороны, "Бог сокровенный, пребывающий в сокрытии", а с другой - "Близок Господь ко всем взывающим к Нему'"... обитать буду среди них". Существует также и два подхода к святой жизни в Израиле: приближение и отдаление - так исполняется заповедь "И ходить будешь путями Его".

Рамбам указывает на то, что колено Леви отдалено от светской жизни, чтобы служить Богу. И так поступает всякий муж, пожелавший отстраниться от светской жизни ради познания Всевышнего. Это отказ от светской суеты, от мелких жизненных забот, позволяющий безраздельно посвятить себя служению Господу.

Но в иудаизме известна также другая тенденция: приближение и приобщение, то есть введение всех мирских интересов в сферу служения Всевышнему. "Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, /чтобы/ овладеть ею"... Как можно, отказываясь от жизни, овладеть ею? Поэтому следует приближаться к миру и делать его достойным своего предназначения. Вездесущий пребывает среди сынов Израиля, Он как бы нисходит, чтобы приблизиться к миру и ко всему, что есть в нем. Свят Он на земле, в творении силы Его.

Некоторые отдаляются от мира и идут по пути Виленского Гаона и ему подобных. Но этот путь - не для каждого. Не ангелам-служителям вручена Тора. Недвусмысленно доказывает это законодательная часть Талмуда, где рассматриваются все стороны жизни и даются ответы на вопросы, касающиеся человеческой деятельности. Закон этот указывает нам путь приобщения и приближения к жизни.

Человек ограничен в пространстве, ограничены также его устремления в науке, искусстве, ремесле. Каждый из нас приобщается к Творцу в чем-то определенном. В каждой стране есть нечто особое, отличающее ее от других, и только Господь благословенный вызывает все к жизни и поддерживает все. Страна Израиля невелика по своим физическим размерам, но велико ее предназначение для народа Израиля: "Когда Всевышний давал уделы народам, когда Он расселял сынов человеческих, поставил Он пределы народам для числа сынов Израиля" (Второзаконие, 32,8) ; "Ибо доля Господа - народ Его, Яаков - удел Его" (Там же, 32,9). Господь благословенный заключил союз с Израилем, и сыны Израиля обязаны унаследовать эту землю. Такова воля Вездесущего. Иудейский закон ясно говорит о святости Страны Израиля, о том, что она самая святая из всех земель, о заповедях связанных с нею и т.п.

Иными словами, Страна Израиля и ее святость суть центр, вокруг которого собраны все заповеди и предписания нашей религии.

Земное освящается благодаря святости Страны Израиля. Всякое движение, всякий порыв в Стране Израиля полны святости. "Ибо возлюбили рабы Твои камни его /Сиона/ и к праху его испытали жалость" (Псалмы, 102,15)...

Мы говорим: "Бойся Бога и заповеди Его соблюдай". Здесь речь идет о духовном восхождении и естественной любви, о непреодолимом стремлении к поискам Бога, - даже если не знают, как найти Его. В противном случае человек приходит в отчаяние, лишается покоя и уверенности. Рамбам заверяет нас: в конечном итоге сыны Израиля совершат покаяние-возвращение.

Откуда такая убежденность? Рамбам объясняет, что она кроется в естественной любви человека, ищущего и стремящегося к неизвестному. Когда человек знает, что он находится в критическом положении, он отчаянно ищет выход из этого положения, - и находит его. Таково драматическое напряжение, заставляющее нас оставаться евреями. Таков глубокий мистический смысл стиха: "Посему надеемся на Тебя, Господь, Бог наш..."

Перевела Ф. Гурфинкель

Далее

Ваша оценка этой темы
1 2 3 4 5
           
знакомства номерами без регистрация . Подробная информация джиган скачать на нашем сайте.