 |
Перед Вами электронная версия книги «СМЫСЛ ЗАПОВЕДЕЙ» Ицхак Гайнеман, изд-во "Амана".
Подробнее об ее издании и возможности приобретения – здесь.
Zip-файл >>
Что имеет в виду этот вопрос?
Начиная обсуждение общего вопроса о смысле заповедей Торы и о его современном
обличьи, мы обязаны, прежде всего, определить, каков вообще смысл такого исследования.
В каком плане оно оказывается действительно содержательным? В плане исследования
сути предмета или в плане, который позволительно назвать педагогическим? Другими
словами: мы допускаем, что в заповедях кроется некий смысл, и мы ведем поиск
для того, чтобы познать его? Или, может быть, мы считаем вполне возможным, что
у заповедей вообще нет никакого тайного смысла (по крайней мере, не в том значении,
какое мы имеем в виду говоря о поведении человека), но, тем не менее, мы занимаемся
этим вопросом - в воспитательных целях, ради того, чтобы сделать исполнение
заповедей близким к сердцу людей каждого поколения?
Откуда проистекает этот вопрос?
Для того, чтобы поставить обсуждение вопроса о смысле заповедей на основу, называющуюся
"современной", и связать его с идеями новой (хоть и не "современной") философии,
я должен напомнить о воззрениях Канта на причинную категорию - которая относится
к категориям идей, а не к категориям сущности. Природа человеческого интеллекта
такова, что он осмысливает все, что воспринимает, и обо всем спрашивает: "Что
это?", или: "Для чего это?", или оба эти вопроса вместе. Человек, исполняющий
заповеди, спрашивает: "Почему я обязан исполнять заповеди?", потому что такова
его человеческая природа - задавать вопросы обо всем.
Однако, если человеческий интеллект по природе своей обязан задавать вопросы
типа "почему?" или "для чего?", то это вовсе не означает, что те явления, о
которых он спрашивает, сами по себе причинно обусловлены или имеют определенное
предназначение. Просто, видя, что другой человек делает нечто, мы по праву допускаем,
что можем спросить: "Почему?". Ибо тот, кто делает это, тоже человек - то есть,
то, что он думает, причинно обусловлено и целенаправленно. Однако в том случае,
если источник идеи сверхчеловеческий, у нас не может быть никакой уверенности
в том, что есть смысл спрашивать "почему?" и предполагать, что на этот вопрос
может быть дан ответ. Это - исходное положение, определяющее проблему в целом:
раз заповеди получены нами не от человека, вполне вероятно, что поиск их смысла
заранее обречен на провал, однако мы занимаемся им в педагогических или иных
целях - однако отнюдь не исследованием сути вопроса.
Итак, рассмотрим стоящий перед нами вопрос и постараемся выяснить, возможно
ли обнаружить скрытый смысл заповедей, или нет.
Каков смысл понятия "смысл"?
Первая трудность, с которой мы сталкиваемся, это необходимость определить, что
означает слово "смысл" - тогда, когда мы говорим о "смысле заповедей". Оно,
по-видимому, означает причину, из-за которой мы обязаны делать то, что нам приказано.
Однако для чего необходимо знать смысл этого? Потому что смысл - это мостик,
соединяющий то, что разум уже усвоил, с тем, что, на первый взгляд, разум не
может принять. Когда мне с помощью цепочки рассуждения удается превратить то,
что разум не принимает, в приемлемое для него, я говорю, что придал всему этому
смысл. Я не знаю, почему я обязан одевать талит с цицит, но когда мне говорят,
что это - щит против дурных вожделений, я отвечаю, что действительно нуждаюсь
в щите против дурных вожделений и поэтому мне действительно необходимо одевать
талит с цицит. Итак, мы придали смысл заповеди о цицит. И вот уже мы стоим перед
новым вопросом: что означает "приемлемое для разума"? Это выражение заимствовано
из области психологии, не из области логики. То, что приемлемо для разума одного
человека, вполне может быть абсолютно неприемлемым для разума другого человека.
Когда я говорю: "Это разум приемлет", я выражаюсь очень неточно. Мне следовало
бы сказать: "Это приемлемо для моего разума и разума тех, кто думает также,
как я". И вот я отметил субъективный характер смысла заповедей.
Можно попытаться разъяснить все это по-другому - как мне кажется более объективным
способом Вместо того, чтобы опираться на расплывчатое понятие "приемлемого для
разума", можно дать четкие определения. Однако определение само нуждается в
определении, и тем самым мы оказываемся вовлеченными в заколдованный круг слов,
из которого нет выхода. Давайте пойдем по иному пути: не будем полагаться на
словесное разъяснение с его опасностью оказаться в волшебном кругу, а как объяснение
обратимся к определенному эмпирическому переживанию. Обойдемся без словесных
объяснений, потому что переживание, лежащее в основе эксперимента, это и есть
его основа, не требующее никакого дополнительного обоснования. Когда я, например,
говорю: "Хорошо благодарить Г-спода", то здесь содержится и указание на конкретное
действие, и обоснование его. То есть: "благодарить Г-спода" - это действие,
и действие это "хорошо". Если я говорю, что слово "хорошо" в устах поэта указывает
на некую моральную ценность - а именно, что это делает человека благороднее,
лучше или т.п., то я оказываюсь обязан дать объяснение моему объяснению, аргументировать
мой аргумент. Однако, если видеть в словах "хорошо благодарить Г-спода!" только
выражение душевного переживания поэта, то нет нужды ни в какой дополнительной
аргументации.
Если так, то к пониманию смысла заповедей ведут две дороги. Мы можем сказать
так: исполнение заповедей - дело правильное по такой-то и такой-то причине,
и в каждом отдельном случае разъяснять эту причину и разъяснять свое разъяснение.
А можно сказать и так: исполнение заповедей - дело хорошее, и, в конце концов,
в основе этого утверждения окажется личное переживание. И поскольку именно исполнение
заповедей приводит меня к этому переживанию, и каждый человек, переживающий
то же самое, безусловно, знает, что оно хорошо, оказывается, что исполнение
заповедей в самом деле хорошо.
А теперь распределим все заповеди по двум группам, как это делает Рамбам: "потребности
тела" и "нужды души". Я хочу это сделать потому, что это подразделение имеет
большое значение для нашего рассмотрения. По мнению Рамбама, "потребности тела"
- это вовсе не потребности плоти, но потребности человека в силу того, что он
жив и является существом общественным. И по мере того, как человеческое общество
обеспечивает его материальные нужды, его личную безопасность, его покой и необходимый
ему комфорт, оно тем самым удовлетворяет потребности его тела.
Когда судят о смысле заповедей, то различие между этими группами представляется
невероятно большим. Настолько большим, что рав Саадья-гаон постановляет, что
заповеди, включающие в себя потребности тела, это "заповеди разума", а заповеди
второй группы - это "заповеди повиновения". Правда, необходимо отметить, что
не все заповеди, которые Рамбам относит к "потребностям тела", рав Саадья-гаон
включает в разряд "заповедей разума". Однако не будем обращать внимания на это
различие, поскольку мы сейчас не занимаемся вопросом о разногласиях между мудрецами
средневековья.
Другими словами: заповеди, связанные с потребностями тела, приемлемые для разума,
разум обязывает их быть - не чистый логический интеллект, но так называемый
"здравый смысл", то есть ум практический.
Справедливость как смысл заповедей
Мы знаем, что самая большая проблема в судопроизводстве, это проблема справедливости:
суд обязан осуществлять справедливость. Что суд обязан осуществлять справедливость
- это понятно. Но что такое справедливость - далеко не так уж понятно. Если
мы заявим, что смысл заповедей, регулирующих отношения между людьми, это осуществление
принципа справедливости, то это объяснит общий смысл очень большого класса заповедей
-тех, что регулируют отношения между людьми. Станет понятно, зачем они существуют:
для того, чтобы осуществить на земле принцип справедливости. Однако, для нас
все-таки остается не вполне ясным, каким образом это происходит в каждом конкретном
случае. Есть различные подходы к определению самого понятия "справедливость".
Вопрос: что есть справедливость и и какой путь ведет к жизненному воплощению
этого понятия в разнообразных условиях, которые предлагает действительность?
Вопрос этот относится к сфере философии юстиции. Когда задается вопрос о сущности
справедливости, то ясно, что ответ на него не может быть получен путем размышлений
внутри этого понятия. Мы должны предварить это иными размышлениями - о понятиях,
предшествующих понятию справедливости, и уже с их помощью прийти к искомому
определению, что есть справедливость. И здесь также неизбежны два пути (которые,
как правило, путают один с другим): или теоретический анализ, обоснованный,
к примеру, на принципах этики, или выведение понятия справедливости из человеческого
опыта, из того, что называется "чувство справедливости", или "человеческая совесть"
- в том облике, в котором оно проявляется в повседневной жизни.
Тора подает нам понятие справедливости таким образом, каким издаются декреты.
В любом законодательстве мы находим запрет воровать, и Тора тоже воровать запрещает.
В любом кодексе законов содержится запрет убийства, и Тора тоже говорит - "Не
убивай". Различие заключается в том, что Тора никак не обосновывает свои запреты
- самое большее, нам дано лишь догадываться об их смысле. В то время, как законодатель
из плоти и крови считает себя обязанным доказывать, что запрет воровать проистекает
из требования общественной пользы, или что отсутствие такого закона приведет
к неоценимым убыткам, Тора не видит никакой необходимости в обосновании своих
законов. Она ограничивается указанием, что убийство - действие, которое совершать
запрещено.
Вот яркий пример, издавна являющийся темой многих дискуссий, который прекрасно
подтверждает вышесказанное. Тора постановляет, что лжесвидетелей надлежит наказывать
так, как мог бы быть наказан обвиняемый на основании их показаний: "И сделайте
ему то же самое, что он злоумышлял сделать брату своему". Тора постановляет
тем самым, что казнь лжесвидетеля (если он давал показания, что обвиняемый совершил
убийство) - одна из вещей, которые обязательно должны иметь место. Почему? Мы
не знаем. Мы знаем, что это справедливо, однако, когда хотим найти аргумент,
подтверждающий наше ощущение, он ускользает от нас, и остается только декрет
Торы.
Добро как смысл заповедей
Намечу еще одно направление - путем рассмотрения одного из тех понятий, о которых
я сказал выше, что они являются предшествующим понятию справедливости. Оно также
играет важную роль в судопроизводстве. Это понятие добра – в, особенности, если
поймем его в смысле "благие последствия".
Точно так же, как определение справедливости наталкивается на непреодолимые
трудности из-за того, что нам приходится искать его за пределами искомого понятия,
если мы подойдем к задаче определения понятия добра со стороны последствий,
которое оно порождает, мы натолкнемся на непреодолимые трудности. Ведь последствия,
которые влечет за собой какое-то определенное действие, не ограничены во времени,
и мы не можем сказать: "До сих пор - последствие такого-то действия, а все,
что отсюда и далее - уже не имеет к данному действию никакого отношения давайте
оценим это действие на основании его последствий, которыми мы располагаем".
Сказано в Торе: "Дабы было тебе хорошо". Эти слова - абсолютно непонятны. Можно
сказать лишь следующее: Всевышний - одному только Ему ведомым образом - знает,
что, отпуская из гнезда птицу-мать или почитая родителей, мы обеспечиваем себе
добро в будущем. Законодатель из плоти и крови никогда не сможет гарантировать,
что исполнение его законов непременно приведет к добрым последствиям для каждого,
кто это будет делать. Самое большее, он в состоянии сказать: "Насколько я могу
предвидеть ближайшие последствия этих действий, они должны быть положительными".
Но если так, то и справедливость, и благо оказываются не настоящим смыслом заповедей,
но лишь их, так сказать, поэтическим выражением, непригодным для серьезной аргументации.
Возникает очень трудный вопрос, вопрос о расширении поля действия Галахи. А
именно: если мы знаем мотивы законодателя, то, исходя из них, можно создавать
новые законы, отвечающие новым условиям. Однако если единственное, что мы знаем,
это обещание законодателя, что исполнение его законов придет к добрым последствиям,
и, не имея понятия о его намерениях, мы будем устанавливать новую Галаху в новых
условиях, руководствуясь только собственными представлениями, то кто может поручиться,
что мы не назовем зло добром?! Но как же устанавливать Галаху в случаях, о которых
Законодатель Торы ясно ничего не сказал?
На деле, ответ нам известен: еще никогда Галаха не отступала перед необходимостью
дать конкретный ответ на возникший вопрос. Еврейская Галаха жива, и один из
признаков ее жизни состоит в том, что всякий раз, когда возникает потребность
в разрешении новой проблемы, Галаха ее разрешает.
Однако, в известной мере, на этот вопрос возможен и теоретический ответ. Он
находится в области того, что называется "поступать мягче, нежели требует буква
закона". Когда мы говорим об отношениях между людьми, мы знаем, что право окончательного
решения проблем, возникающих в связи с некоторыми из этих отношений, в одних
случаях принадлежит отдельному человеку, в других случаях - суду. Даже тогда,
когда мы точно знаем, что сам принцип окончательного решения несовместим с понятием
справедливости, нам, тем не менее, ясно, что нам надлежит так поступать из милосердия
- мягче, чем требует того буква закона.
Например: согласно галахическому правилу "то, что суд объявляет бесхозным, становится
бесхозным", суд имеет право отчуждения личного имущества и передачи его другим
лицам. Это и подобные ему правила облегчают работу законодателя только в имущественных
тяжбах. В области запретов Торы они не существуют. Поэтому, сталкиваясь с проблемами
из этой области, суд чувствует себя намного более скованным, нежели разбирая
имущественные тяжбы. Приведем образец такой ситуации: несмотря на то, что еврейский
суд никогда не отступал перед тем, чтобы произвести отчуждение личной собственности
ради пользы общества, во множестве случаях трагедии "агунот" он оставался бессильным.
"Агунот" - это жены, мужья которых пропали без вести и которые потому не могут
ни получить развод, ни считаться вдовами. Суд не в состоянии разрешить этой
проблемы потому, что здесь речь идет об определенных запретах Торы, отменить
которые суд не в состоянии.
И еще несколько слов о второй группе заповедей, заповедей, связанных с нуждами
души, - таких, как заповедь о любви к Б-гу или о боязни Его. Вопрос вот в чем:
почему нам вообще приказано это? По отношению к заповедям, связанным с потребностями
тела, дело обстоит куда проще: ясно, что в таком-то или таком-то повелении существует
насущная необходимость. Однако когда мы говорим о нуждах души, мы вообще не
знаем, почему должны быть такие заповеди - удовлетворяющие нужды души? Ведь
вполне можно было бы подумать, что удовлетворение таких потребностей должен
искать сам человек в области индивидуальной, совершенно свободной религиозной
практики.
Святость как смысл заповедей
Когда Тора повелевает нам исполнять какую-то из заповедей "нужд души", она делает
это в общих рамках святости. От нас требуется жить жизнью святой, и у заповедей
есть - если есть - мотивация святости (или мотивация того же типа, что мотивация
святости). Например: "Я - Г-сподь, Б-г твой", или: "...ибо мерзость для Г-спода,
твоего Б-га, все, кто делает это" - перед нами типичные образцы мотивации святости.
Когда мы говорим о святости, необходимо различать два значения этого слова.
О святости можно говорить в плане психологическом, и можно говорить в плане
галахическом, или, если угодно, религиозном. "Психологический план" - это душевное
переживание, относящееся к сфере личной духовной, религиозной, чистой жизни.
В этом значении слова Галаха не является фактором освящения нашей жизни, доставляющим
нам переживание святости. Вполне вероятно, что исходным пунктом для такого постижения
святости является мистика. И на самом деле, святость в смысле душевного переживания
- это в более или менее значительной мере есть мистическое переживание. Однако
смысл святости возможно понять вовсе не в плане психологическом, а в галахическо-религиозном.
Тогда святость определяется как поведение, рамки которого установлены в Торе
Самим Всевышним. Нам не дано знать, почему это - свято, а это - не с это - нечисто,
а это - чисто, однако так новляет Тора. В психологическом аспекте свят может
проявляться только в самом человеке аспекте галахическом святость может быть
и в дере ве, и в камне, и в быке, и в ягненке, и она вообще никак не связана
с возможностью объекта испытывать ощущения или с возможностью духовной связи
человека с данным объектом. Святость есть категория религии - точно так же,
как вес есть категория физики.
Мы находимся в том самом двойственном поле аргументации, о котором я говорил
в начале. Если кто-нибудь хочет понять святость как переживание, он мотивирует
заповедь святости интроспективным путем. Но что делать тому, кто не желает искать
объяснение в психологической сфере? Ему остается взять одно неизвестное, сопоставить
его с другим неизвестным и связать их обоих в причинно-следственный узел. Мы
не знаем, почему, если сказать о теленке или о ягненке: "Вот, это - жертва всесожжения",
животные становятся святыми. В них самих происходит нечто, или только меняется
их юридический статус? Если кто-нибудь захочет войти в детальные объяснения
этого, он станет лишь выражать одно неизвестное через другое.
Смысл заповедей непостижим
При исследовании смысла заповедей мы можем некое неизвестное ввести в систему,
которая нисколько не в меньшей мере сама является неизвестным. Однако она -
целостная, последовательная система. Это один путь. Другой путь - привести неизвестное
к другому, которое тоже является неизвестным в своих составных частях, однако
в целом принимается разумом. В первом случае я говорю о понятии святости, во
втором - о понятиях справедливости и добра. Отсюда следует, что настоящий смысл
заповедей никогда не будет постигнут.
Я намерен подойти к поставленной перед нами проблеме не столько со стороны
философии, сколько со стороны педагогики. Потому, что выбрав эту тему, мы обязались
заниматься проблемой конфронтации нашего поколения с исполнением заповедей.
Мне кажется, что множество идей - возможно, их даже большинство, - которые высказали
по поводу смысла заповедей великие умы нашего народы, прямо относятся к известным
случаям духовных кризисов и были направлены на цели воспитания современного
им поколения. Понятно, что имел место и чисто философский анализ, - однако,
как мне кажется, в подавляющем большинстве случаев их побуждало стремление высказаться
перед лицом конфронтации народа с тем предназначением, которое дает ему Тора.
Духовные кризисы и нужды воспитания вынуждали наших великих мыслителей занять
новую позицию - и, может быть, искать позицию - в проблеме объяснения смысла
заповедей.
Величайший труд, посвященный этой проблеме, - "Морэ невухим" Рамбама. Само его
название, "Путеводитель заблудившихся", указывает на то, что создан он специально
для "заблудившихся". Он написан и для конкретного ученика, и для пришедших за
ним тысяч учеников, чтобы помочь им в разрешении указанной выше проблемы конфронтации.
"Сефер гахинух", "Книга о воспитании", - название само говорит за себя, - ставит
целью объяснения заповедей именно воспитание, педагогику. Хазарский царь в книге
"Кузари" - тоже образ того, кто нуждается в воспитании, в разъяснениях, а временами
- и в апологетике. Стоит также привести еще два образца из недавнего времени.
Первый из них - книжка маленькая по объему, но великая по содержанию - "Нефеш
гахаим", "Душа жизни" раби Хаима Воложинера Она написана буквально по следам
духовного кризиса, причиной которого явилось столкновение "двух фронтов", хасидизма
и противостоящего ему митнагдизма. Книга эта, в значительной степени посвященнная
смыслу заповедей, призвана найти компромисс или, по крайней мере, хоть какой-то
выход из вышеуказанного кризиса. Общеизвестно, и нет никакой нужды говорить
о том, что мой второй пример, книга "Хорев" раби Шимшона-Рафаэля Гирша, написана
специально для юношества с целью помочь им в разрешении проблем, возникающих
у молодых людей перед лицом мира заповедей.
Ведь простой еврей - ни в коем случае этот эпитет не следует понимать в отрицательном
смысле - не нуждается ни в каком разъяснении смысла заповедей. Еврей, которому
неведомы духовные кризисы, неведома потребность знать все аргументы и цели,
- и может быть, он-то и есть типичный еврей (не знаю, является ли еврей, бьющийся
над разрешением философских проблем, массовым типом), - такой еврей, повторяю,
не нуждается в объяснении смысла заповедей. Для него во всех заповедях содержится
один-единственный смысл - они - заповеди Творца. Это - единственно возможное
и достаточное для него объяснение, и его хватает, чтобы взять на себя исполнение
заповедей Многие из величайших умов народа Израиля, приступая к задаче объяснения
смысла заповедей, считали нужным предварить свои слова замечанием, что простой
еврей не нуждается во всем этом.
Итак, из этого следует, что занятие смыслом заповедей - это занятие тех, кто
в большой или малой мере сбился с дороги. Возможно, это занятие нужно им самим,
возможно, их поколению. Интерес к смыслу заповедей растет по мере того, как
увеличиваются масштабы духовного кризиса, и, наоборот, спадает в те времена,
когда напряжение между условиями жизни и исполнением заповедей уменьшается,
сходит на нет.
Сравнивая подходы великих умов к этой проблеме, мы видим, что он изменялся из
поколения в поколение. Видимо, он каждый раз приспосабливался к потребностям
своего поколения. Позволительно с одной стороны поставить Рамбама и раби Йегуду
Галеви, подчеркивающих, что цель исполнения заповедей - это приближение к Б-гу,
что воспитание человека и его теперешние ощущения - это еще не все, что он обязан
приблизиться к Б-гу, и, напротив них, поставить "Сефер гахинух", подчеркивающий
воспитательную ценность заповедей, ставящий в центр внимания человека как такового,
опирающийся, прежде всего, на изречение наших мудрецов о том, что целью заповедей
является желание Всевышнего умножить заслуги Израиля (см. фер гахинух", мицва
16).
Также в двух других книгах, "Нефеш гахаим" раби Хаима Воложинера и "Хорев" раби
Шимшона-Рафаэля Гирша нам позволительно увидеть различные установки, концентрирующие
внимание на различных центрах. В "Нефеш гахаим" - это Вселенная, космос. Заповеди
- это средство совершенствования мира. В этом автору "Нефеш гахаим" есть на
что опереться - главным образом, на кабалистическую литературу, - и ясно, что
мы признаем, что его метод разъяснения смысла заповедей - вполне законный, легитимный.
В противоположность этому рав Гирш видит основной смысл заповедей в освящении
жизни. Не вселенная есть цель исполнения заповедей, но жизнь человека на земле,
освящение человеческой жизни.
Я полагаю также, что мы имеем полное право использовать целый мир, скрытый в
изречениях наших мудрецов, для того, чтобы приблизить к исполнению заповедей
наше поколение, остановившееся в растерянности.
Однако я не считаю, что объяснение смысла заповедей - это сфера, "открытая"
в большей степени, нежели объяснение смысла Галахи или само изучение Галахи.
В сфере объяснения смысла заповедей мы находимся в поле притяжения авторитетных
источников, из которых нам надлежит черпать. Именно эта работа проделана в трудах,
о которых я говорил выше, и не кем-нибудь, а величайшими умами народа Израиля,
которые занимались проблемой объяснения смысла заповедей. Я не думаю, что есть
необходимость открывать здесь Америку. Я полагаю, что нужно искать - как это
раньше делали во всех поколениях - те пункты в объяснении смысла заповедей,
данное нашими мудрецами, которые нашему поколению - такому, какое оно сейчас
есть наиболее, по нашему мнению, близки.
Чтобы разъяснить мои слова, я добавлю что существуют такие пути в объяснении
смысла заповедей, от которых мы не можем ожидать, что, идя по ним, наше поколение
приблизится к исполнению заповедей. Наш современник-еврей, далекий от Торы,
однако душой ищущий своего Творца, возможно, не найдет удовлетворения в объяснении,
использующем такие понятия, как "ангелы" или "Сатан" Объяснение смысла заповедей
в наше время должно основываться на общей платформе, на мнении положительных
авторитетов, существующем в сознании наших современников. Именно на этом фундаменте
мы должны строить наши рассуждения, если хотим вызвать у наших современников
положительное отношение к исполнению заповедей.
Итак, я представляю нашу тему в виде вопросов: в чем специфика нашего поколения,
требующая особого подхода в объяснении ему смысла заповедей? Есть ли необходимость
в подчеркивании определенных моментов? Есть ли возможность открыть нашему поколению
в том положении, в котором оно находится, определенные тенденции Торы и тем
самым приблизить его к исполнению заповедей?
Внести некоторый вклад в освещение этих вопросов - моя цель.
Заблуждения нашего поколения
Трудно начать обсуждение нашей темы, насколько я ее понимаю, без того, чтобы
не дать здесь хотя бы краткий обзор того положения, в котором находится наше
поколение, - положение конфронтации с миром заповедей и их исполнения.
Наше поколение переживает глубокий духовный кризис - кризис, у начала которого
стоял Мендельсон. Мендельсон в очень значительной степени ослабил ранее неразрывную
связь между исполнением заповедей и тем, что называется "еврейская религия".
Последователи Мендельсона вывели - или пытались вывести - из его слов необходимость
оторвать иудаизм веры от иудаизма исполнения заповедей. Общественная эмансипация
активно поддержала это начинание, поощрив в евреях того времени стремление сбросить
с себя иго заповедей, создававших очевидную, ощутимую, реальную преграду между
евреем и неевреем. Идейное обоснование этого стремления они нашли именно у Мендельсона.
Я не собираюсь обсуждать здесь вопрос, поняли ли тогда намерения Мендельсона
правильно или нет, - факт, что опору нашли именно в нем.
Когда стало ясно, что попытка эта не удалась, возникла "реформа". Она открыто
провозгласила, что ее цель - сохранить "содержание" еврейской религии, отбросив
"шелуху" заповедей. К этому она стремилась, и это она проповедовала громогласно.
Следующий этап - "национальная эмансипация". Мы видим в ней также откровенную
попытку разрыва связи уже не между отдельными аспектами иудаизма (между верой
и исполнением заповедей), но отрыв еврейского национализма, всего еврейского
народа как национальной целостности, от культуры Торы как национальной культуры
народа Израиля.
Еще один этап, приведший к тому положению, в котором находимся мы сегодня, это
катастрофа двух мировых войн. Окольным путем она привела к кризису веры в народе,
а напрямик - к кризису самого существования народа Израиля. Отсюда следует,
что наше поколение запуталось в проблемах, связанных с самим его существованием,
нисколько не меньше, чем оно запуталось в проблемах его общенациональной или
личной веры.
И последний этап - создание основы жизни нашего народа и создания его государства
в нашей стране. Он - продолжение этапа, названного нами национальной эмансипацией.
Он - новая попытка, на этот раз куда более мощная, отделить еврейскую национальность
от культуры Торы, как национальной культуры народа Израиля. С новой остротой
встал вопрос возможности жизни по Торе, поставив под сомнение в глазах масс
само стремление Торы быть "Торат-хаим", "Торой жизни".
Таково нынешнее положение: большая часть народа уже осуществила для себя этот
разрыв или ему подобные - разрыв между верой и исполнением заповедей Торы, разрыв
между еврейской национальностью и культурой Торы как национальной культурой.
Все более увеличивается путаница в вопросах, связанных с верой в среде народных
масс и проблемой самого существования народа Израиля.
Я хочу предпринять попытку, которую, быть может, можно счесть дерзкой. Однако
мы находимся здесь в тесном кругу, и то, что я скажу, возможно, не так уж важно
само по себе, однако вполне вероятно, что породит дискуссию, могущую стать плодотворной.
Я хочу попытаться наметить некоторые линии объяснения смысла заповедей для нашего
поколения. Попутно замечу, что когда я говорю: "наше поколение", я имею в виду
не только тех, кто уже попытались осуществить вышеуказанный разрыв. Не существует
четкого разделения между "дати", то есть евреем религиозным, и "ло дати", то
есть евреем нерелигиозным. Разумеется, есть признак различия - исполнение заповедей,
но когда мы говорим о проблеме разъяснения смысла заповедей, это различие стирается.
Та же самая путаница, тот же самый поиск личного или общенационального подхода
к заповедям царит в обоих лагерях. И не так уж важно для нашего рассмотрения,
продолжает ли наш современник исполнять заповеди, прекратил исполнять лишь некоторые
из них или уже все.
Линий, которые я стремлюсь здесь наметить, всего четыре. И все они связаны с
необходимостью, которую признает каждый гражданин нашего государства в той мере,
в которой он смотрит на себя как на сына исторической еврейской нации и в которой
он желает продолжения существования этой нации. Необходимость эта - необходимость
сохранения нашего народа как национальной целостности, обладающей своим историческим
предназначением, своим индивидуальным обликом и своей собственной культурой,
сегодня, как никогда прежде, нуждающейся в факторах объединения и сохранения.
Народ наш нуждается в единстве для исполнения своей исторической задачи народ
наш нуждается в охране своего существования для сохранения своего духа. Поэтому
объяснение смысла заповедей в наше время обязано подчеркивать такие аспекты
заповедей, как сохранение, идентификация, объединение и воспитание - как в отношении
к отдельному человеку, так и в отношении ко всей нации.
Прежде всего мы обязаны разъяснять, что заповеди обладают сохраняющей силой:
тот, кто исполняет заповеди, приобретает особые черты, что есть существенное
- или почти существенное - различие между тем, кто тщательно исполняет заповеди,
и тем, кто не привык это делать. Мудрецы наши говорят, что есть три признака,
отличающие потомков Аврагама, Ицхака и Яакова: застенчивость, милосердие и готовность
к бескорыстной помощи. Что это - атавизм, передающийся из поколения поколение,
почти расовый признак? Я не знаю. Я знаю только, что даже если предположить,
будто это действительно признаки расы, они не константны. Мне представляется
- и я не знаю никого, кто возражал бы против этого, - что эти признаки не обладают
силой сохранения, если положение расы, ее обычаи, ее образ жизни изменяются
(пусть даже только в плане географическом). Мы должны принять, что если народ
Израиля не соблюдает заповедей, он неизбежно теряет вышеуказанные качества.
В книге раби Ицхака-Лейба Блоха "Шиурей да-ат", "Уроки сознания", я нашел нечто
очень интересное по поводу понятия "заслуги отцов". Что такое, в сущности, "заслуги
отцов"? Существуют ли они всегда, являются ли они своего рода неисчерпаемым
"капиталом", на проценты с которого мы живем? Рав Блох пишет: ""Заслуги отцов"
не существуют независимо от существования сыновей, но они существуют только
благодаря тому, что есть дети, которым отцы передают их. Однако если те, которые
их принимают и делают их своим достоянием, дурны и грешны, и зло, которое они
совершают, затмевает их добро вплоть до того, что проявления последнего становятся
незаметны, тогда "заслуги отцов" стираются и теряют значение. Смысл понятия
"зхут", "заслуга" раскрывается, если обратить внимание на то, что его корень,
зах, означает "чистый". Однако если в человеке есть нечто, что затмевает
его чистоту, "заслуги отцов" перестают оказывать свой эффект для него" (Шиурей
даат, ч.1, стр.205 и см. также комментарий Раши к Шмот 33:19).
Как может быть, чтобы "заслуги отцов" были стерты? Но дело в том, что они -
частица еврейской сущности, и в качестве таковой нуждаются в уходе и заботе.
Они неотделимы от образа жизни и поступков еврея, и прекращают свое действие,
если тот прекращает исполнять заповедей Торы. Это означает, что по мере сокращения
им соблюдения заповедей он, как индивидуум, все больше и больше теряет свою
еврейскую сущность.
Чтобы исключить здесь возможность недопонимания, приведу мнение Магарала. Он
говорит, что избранность народа Израиля не зависит от образа его поступков.
Однако Магарал подчеркивает: это относится только ко всему народу в целом, но
никак не к индивидуумам. Никогда не создастся положения, когда весь народ перестанет
исполнять заповеди Торы, однако это может случиться с отдельным евреем. Магарал
говорит, что еврей, отдаляющийся от жизни по Торе, теряет данные ему Всевышним
гарантии, которыми обладает наш народ, однако избранность Израиля в целом никогда
не теряет своего значения и не зависит от общего положения в каком-то отдельном
поколении (Нецах Исраэль, разд.10 и 11).
Наши мудрецы учат, что некашерная пища делает еврея духовно невосприимчивым.
Я не говорю, что это утверждение так поразит наше поколение, что оно сразу прекратит
есть трефную пищу. Возможно, что существует и другое объяснение, более соответствующее
царящему ныне духу, однако я хочу показать, что подобное явление существует,
и не может быть, что если из поколения в поколение евреи будут есть некашерную
пищу, их еврейская сущность не изменится.
Итак, первое из объяснений, по моему мнению, заключается в том, что заповеди
сохраняют сущность потомков Аврагама, Ицхака и Якова. Без соблюдения заповедей
вполне возможно, что на свет появится такой новый тип евреев, у которых только
и будет общего с потомками Аврагама, Ицхака и Яакова, что и те, и другие будут
относиться к одной и той же общности, называемой народом Израиля.
Идентификация народа Израиля
Объяснение второе: заповеди служат идентификацией народа Израиля. Наше поколение
поставлено перед вопросом: хотим ли мы, чтобы народ Израиля оставался тем же
самым народом Израиля, что был до сих пор? И ясно, что этот вопрос вовсе не
должен иметь в виду различные образы жизни - он должен включать в себя лишь
те из них, которые необходимы для того, чтобы жизнь по Торе была таковой в самом
широком смысле этого выражения. Понятно, что вовсе не непременно имеются в виду
"штраймл" и "пейот", так как и еврей, не отращивающий себе "пейот" и не носящий
"штраймл", вполне может оставаться евреем, жизнь которого протекает в сфере
жизни по Торе. Значит, этот вопрос имеет в виду идентификацию народа Израиля:
что, если с еврейским народом случится то же самое, что произошло с греками
со времен Аристотеля до сегодняшнего дня - они изменились настолько, что теперешний
греческий народ никак невозможно отождествить с греческим народом времен Аристотеля?
То есть, данное объяснение принадлежит к сфере общенационального - рядом с предыдущим,
относящимся к сфере более личного.
На уровне простой личности смысл завершения годичного чтения Торы разделом "Ахарей
мот" и "Кдошим" заключается в том, что соблюдение в личной жизни законов Торы
является условием сохранения народом своего национального существования, своего
качества святости: "И освящайте себя, и будете святы", "И отделил Я вас от других
народов". Немыслимо, чтобы евреи, более не соблюдающие более заповеди о чистоте
семейной жизни, были точно такими же евреями, как те, которые соблюдают ее.
Здесь неизбежно должно проявиться различие, касающееся самой еврейской сущности,
- если для нас эти слова Торы являются словами правды в буквальном их смысле
и не требуют какого-то другого истолкования.
Д-р Ицхак Бройер в "Нахлиэле" (стр.77) разъясняет смысл заповедей, связанных
с соблюдением чистоты семейной жизни, использую образ садовника: как тот изучает
каждый вид и сорт растений, знает их специфику - что им полезно и что им вредно,
- так и Всевышний относится к роду людскому. Согласно этому объяснению, тот
образ семейной жизни, который не соответствует принципам "евгеники" Торы, изменяет
"вид", или, по крайней мере, "сорт". Похоже на то, что использование терминов
этнологии и биологии при разъяснении еврейской идентификации - как личной, так
и общественной - вполне законно и даже необходимо применительно к народу Израиля,
как явлению национально-религиозному. И, в особенности, это относится к нашему
времени - времени мутации философских и религиозных ценностей с одной стороны
и одновременно тоски по еврейской идентичности с другой. Выбор состоит в следующем:
теперешний народ Израиля - или его трансформация вплоть до того, что, не дай
Б-г, он может распасться на два совершенно отдельных народа.
Объединение нации
Пункт третий: заповеди охраняют единство народа Израиля. Мне представляется
очевидным чрезвычайная важность этого пункта. Проблема единства еврейского народа,
стоящая перед нами, имеет три аспекта: а) единство евреев государства Израиль
и евреев в Диаспоре, б) единство различных общин в государстве Израиль, в) единство
отцов и детей в всех этих общинах. Все время, пока часть народа Израиля находится
в изгнании - или, как говорят, в Диаспоре, - она остро нуждается в еврейской
религии. Возможны разного рода испытания, однако невероятно, чтобы Диаспора
отказалась от своей религиозной идентификации, ибо без нее у нее нет никакого
будущего. Некоторые думали (и вполне вероятно, что некоторые думают и теперь),
будто существование государства Израиль является гарантией существования евреев,
рассеянных по всему свету. Мне представляется, что многие из тех, у кого была
такая вера до создания государства Израиль, теперь утратили ее. Во всяком случае,
все это более чем сомнительно, и нет никаких определенных признаков того, что
диаспора продолжает существовать именно как диаспора (то есть, не как коллектив
кандидатов на "алию", а как часть еврейского народа, собирающаяся и далее жить
в изгнании), и что ее существование гарантировано ее связью с государством Израиль.
Действительность выглядит совершенно иначе. Ясно, что и в этом могут произойти
перемены.
В настоящий момент нам представляется очевидным, что связь с еврейской религией
является необходимым условием для существования диаспоры. Если так, то сразу
возникает вопрос: какова же тогда связь между Израилем и диаспорой? Маленькое
- а возможно, что и не такое уж маленькое - происшествие на протестантском кладбище
в Гааге имеет, может быть, непосредственное отношение к этому пункту: посол
государства Израиль принял участие в церемонии обеления имени Спинозы, а от
местной еврейской общины не присутствовал никто. Это ставит наш вопрос во всей
его остроте, и мы знаем, что здесь кроется суть проблемы, и при объяснении смысла
заповедей нам не избегнуть этого пункта. Факт отсутствия местных евреев при
проведении вышеуказанной церемонии не говорит о том, что все еврейство Голландии
не соблюдает заповеди, однако все время, пока оно нуждается в религии как средстве
самоопределения, оно неизбежно нуждается и в исполнении заповедей. Значит, те
части еврейского народа, которым "не нужны заповеди", рано или поздно перестанут
существовать как отдельные общественные группы, обладающие хоть каким-то еврейским
самоопределением.
О собирании евреев из изгнания написано очень много. Несомненно, что можно было
бы в очень значительной мере ослабить напряжение, существующее в Израиле между
различными общинами. Оно никогда не достигло бы такой остроты, если бы "оле"
из стран Востока немедленно после его репатриации в Израиль не был поставлен
лицом к лицу с проблемой отрыва его от традиции. Я думаю, что проходи это по-другому,
нам было бы всегда очень просто находить общий язык с любым "оле" из стран Востока,
соблюдающим заповеди. Однако, по моему убеждению, именно то, что этот "оле"
ставится сразу же перед религиозным "ничем", в очень большой степени способствовало
возникновению вышеуказанного напряжения.
Отцы и дети - это третья проблема и третья область, в которой мы особенно нуждаемся
в единстве, и именно сюда мы можем внести разъяснение смысла заповедей как фактора
объединения. Превратилось в обыденное явление, что в нашем государстве отцы
жалуются на то, что у них нет взаимопонимания с собственными детьми. В нашей
стране проблема разрыва между поколениями особенно остра, очень распространенное
явление - разбитые семьи или, по крайней мере, такие, в которых связь между
членами семьи настолько слаба, что в жизни подрастающего ребенка семья почти
не занимает места.
Для меня нет никакого сомнения в том, что со временем эта проблема будет становиться
все тяжелее. Не может быть здорового народа, если он не построен на фундаменте
здоровых семей - ячеек крепких, неразрушимых. Отрицание традиции, когда каждое
поколение отвергает традицию предшествовавшего поколения, становится важнейший
фактор ослабления связей в семье. Факт, что как раз нерелигиозные семьи, стремящиеся,
тем не менее, хоть к какой-нибудь интенсификации семейных связей, иногда совершенно
сознательно возвращаются к некоторым формам соблюдения заповедей.
Бескорыстно или не бескорыстно
И четвертое: заповеди сохраняют чистоту еврейской веры. Заповеди воспитывают
в человеке веру.
Так объясняя смысл заповедей определенным кругам нашего общества - и, возможно,
не обязательно тем, кто уже сбросил с себя иго заповедей, - мы обязаны подчеркивать
этот момент. Иначе соблюдение заповедей постепенно окажется выхолощенным от
какого бы то ни было истинного религиозного содержания. Именно в так называемом
"религиозном секторе" существует явление исполнения заповедей под влиянием общественных
факторов, не имеющих ничего общего ни с религией, ни даже с национализмом. Например,
есть и такое: исполнение заповедей в силу принадлежности к определенной партии.
Это необходимо устранить, и в этом надлежит видеть, по-моему, большую опасность.
У такой "религии" нет никакого будущего, такое "исполнения заповедей" обречено
на скорую гибель. Именно на периферии "религиозного сектора" мы обязаны разъяснять
воспитательный смысл заповедей как носителей чистоты веры народа Израиля.
Я приведу один пример. Если мы полагаем, что в "религиозном секторе" необходимо
больше внедрять исполнение тех заповедей, которые специфичны для Страны Израиля,
то объяснение их смысла должно обращать особое внимание на следующее: мы должны
подчеркивать, что наша цель - сохранить аутентичную ценность отношения нашего
народа к своей стране. А именно, отношение к Стране Израиля как к Святой Земле.
Мы обязаны прилагать усилия именно в направлении соблюдения заповедей, специфических
для Страны Израиля, и неутомимо акцентировать их важность. Мы обязаны поддерживать
в верующем сознание, что его отношение к стране принципиально отличается от
отношения любого жителя другой страны к его стране: что отношение еврея к Стране
Израиля - особое, еврейское, в духе Торы, что это - отношение к Святой Земле.
Не трудно дать здесь достаточно примеров, чтобы показать необходимость того,
чтобы исполнение заповедей именно религиозными евреями в нашей стране приобрело
большую глубину, целенаправленность и содержательность, которых иногда ему явно
недостает.
В заключение подчеркну, что сказанное мною, наверно, далеко от философии, однако
я полагал, что наше намерение - заняться тяжелой проблемой отношения нашего
поколения к исполнению заповедей. Возможно, что эта попытка является дерзкой
- размышлять, искать и найти здесь точки опоры, которые позволят нам обратиться
к нашим современникам со словами порицания и ободрения, призыва к соблюдению
заповедей.
Я не обманываюсь в том, что, в конце концов, возможно исполнение заповедей без
веры в Того, Кто дает нам Тору. Однако мы, как педагоги, обязаны признать, что
во многих случаях ученик, начиная учиться из корыстных соображений, в конце
концов приходит к учению совершенно бескорыстному. И, стало быть, не так уж
страшно, если у ученика есть какая-то корысть. Если еврей исполняет заповеди
потому, что он хочет выглядеть евреем перед самим собой, то - даже если пока
еще его отношения с Творцом далеки от совершенства - это тот самый случай, когда
от корысти в конце концов приходят к полному бескорыстию.